Светлана Сачкова. Люди и птицы. М.: ЭКСМО, 2020
Москва, Выхино, наше время. Уличная торговка Люда по пути домой после двенадцатичасового стояния у метро неожиданно для себя заходит в книжный магазин. Она смутно чувствует, что прежняя жизнь утомила ее смертельно и большой духовный переворот уже созрел в ней. Произвести этот переворот предстоит Книге, которая покажет ей ее саму со стороны и объяснит ей, что делало всю ее жизнь такой гадкой. Перед стеллажом с современной русской литературой Люду обуревает смятение. По счастью, рядом совершенно случайно оказывается критик Александр Чанцев. Он протягивает Люде книгу Светланы Сачковой «Люди и птицы» и доверительным шепотом сообщает: «Это книга о Москве той, что не Бог послал, а мы заслужили». Люда покупает книгу и продолжает путь домой. Вечер стоит жаркий, в руках у Люды тяжелые авоськи непроданного товара, и потому тело Люды источает обильный пот. Вернувшись домой, Люда стряпает ужин для своих домочадцев — мужа и детей — и заполночь, наконец, садится за книгу.
И духовный переворот свершается. Люда, горько рыдая, до утра читает о том, насколько отвратительны люди, ставящие себе самые дешевые пластиковые окна, как сильно они оскорбляют город и тех его жителей, у которых есть хотя бы зачатки эстетического чувства. А ведь они с мужем как раз этим летом поставили себе такие! Затем она узнает, насколько же ужасно со стороны смотрится женщина и с одноразовым пакетом — неужели нельзя проявить хотя бы каплю сознательности и купить себе «пакет хорошего качества, затягивающийся при помощи шнурка»? Но это, конечно, мелочи, всего лишь вещи. Самым тяжелым ударом для Люды было узнавание себя почти на каждой странице (на героев романа такие Люды лезут изо всех щелей): толстомясые потные тетки, усатые тетки, нищие тетки, тетки с жеваными пакетами, тетки с авоськами, тетки, кричащие на детей, тетки-торговки, крякающие наименования своих убогих товаров, тетки, воняющие супом на весь троллейбус, тетки в нелепых очках в черепахой оправе, по-кукольному густо накрашенные тетки, тетки, делающие замечания в общественном транспорте, тетки в резиновых тапках, тетки в безвкусных майках с рынка... Все это, в сущности, одна и та же «хрестоматийная русская тетка, как будто и не женщина даже, а объективная сущность, трансцендентная форма, клише, по которому их штампуют где-то сотнями тысяч». Пережив это потрясение, тетка Люда на следующий же день сдает детей в детдом, мужа выгоняет на улицу, продает квартиру, покупает платье Christopher Kane, клатч Louis Vuitton, ботильоны Brunello Cucinelli, записывается на липосакцию, устраивается работать в журнал Vogue и пишет благодарное письмо Светлане Сачковой: мол, спасибо, что сделали из меня человека! Светлана незамедлительно отвечает: пожалуйста, я очень рада, что могу протянуть руку помощи бедным животным.
Мы не знаем доподлинно, как американской fashion-журналистке пришла в голову светлая мысль написать роман о немытой России и ее unfashionable жителях. Вероятно, сама она уверена в том, что ее книга — плод незаурядной наблюдательности и колоссального опыта общения с россиянами разных поколений, национальностей и классов, препарированный многолетними размышлениями вдали от предмета. Книга очень старается такой быть, живописуя всеми возможными средствами знакомые каждому жителю постсоветского пространства бытовые мелочи. Однако каждая из этих деталей, каждый из обитателей этого пространства выписаны так плоско, что становится ясно как солнце: авторка этого романа видела прообразы описываемых ею предметов много-много лет назад, в детстве, а после этого — лишь через окно автомобиля или в сюжете «Настоящего времени». Поэтому перед умственным взором читателя встает не армия мерзких бабищ, как этого хотелось авторке, а только одна — лежащая на своем плоском животике перед своим плоским макбуком, болтающая изумительно отполированными пяточками писательница Сачкова. За каждой страницей текста мы видим, как напряженно она думает что-то вроде: «Так, героиня стоит на автобусной остановке... Что можно увидеть на российской автобусной остановке? Например, бомжиху на горе пакетов, бормочущую себе под нос проклятия... Так, а тут у нас идет мужик. Каким бывает русский мужик? Конечно, жирный, красный и во всем черном... и рукав в говне... А теперь пройдемся по российской власти... Пусть будет депутат — что б такого написать остросоциального про депутата? О, идея: он ловит ребенка, показывает ему думское удостоверение, ведет в подворотню и снимает штаны. И звали этого депутата Валерий Милонов, ха-ха... Нет, без имен, мне же еще ехать книгу продавать». Поверх бездонной черноты презрения, которое Сачкова испытывает к описываемым ею персонажам, видны лишь белые нитки, которыми сшит каждый абзац текста.
Можно было бы обругать роман Сачковой за маловразумительный сюжет: события в книге происходят раз в сто страниц (да и они исчезающе малы, можно вовсе не заметить), почти все остальное время герои созерцают теток и хануриков, попутно рассуждая о таких явлениях, как «дешевые понты», «грубость и хамство», и выясняя отношения, хотя в общем-то они ясны сразу — все тут желчные мрази, живут нечестной жизнью и не умеют любить друг друга. Можно — за употребление сленговых слов, значения которых авторке неведомы, за незнание реалий жизни людей, которых она берется описывать (например, наркопотребителей, рассказ о проблемах коих выдает в Сачковой глубину познаний на уровне пятнадцатиминутного знакомства с телеграм-каналом «Фонда им. Андрея Рылькова»). Но такие недочеты делают книги просто посредственными или непродуманными в некоторых аспектах, а в других они могут быть замечательными. «Люди и птицы», конечно, нисколько не посредственная книга.
Это пламенный манифест социального расизма. Перечисленные выше «тетки» с различными нелицеприятными эпитетами — отнюдь не мамлеевский сюр, не хармсовский бытовой абсурд, не постмодернистская игра с обесцененными означающими. Авторка вообще не демонстрирует ни чувства юмора, ни способности к проведению каких-либо концептуальных решений в ткани художественного текста. Все эти «бабищи» и «ханурики» подаются нам в самом что ни на есть реалистическом ключе. Сачкова действительно уверена, что, если охарактеризовать сто персонажей подряд как жирных, потных, пьяных и грубых, получится убедительная картина русской жизни.
«Юлька выходила из проходной, одетая в трикотажный пиджак с люрексом и вязаную юбку. Когда-то она была первой красавицей школы, потом растолстела и стала похожа на свою мать — крикливую тетку с усами. Юлька рассказала Тане, что работает на фабрике уже несколько лет».
«В это время мимо них к воде пронеслась компания. Опять Средняя Азия: уже не только мужчины, но и женщины. Они вели себя похабно, как у себя на родине никогда бы не решились. Обжимались, целовались, улюлюкали. Все были одеты в застиранное белье, только один парень был в плавках. Прочие купальщики скромностью тоже не отличались. Какие-то жирные бабы визжали в пьяном угаре, тискались с пузатыми мужиками».
«Несколько теток набираются сил перед тем, как открыться после обеда. Одна, едва поместившись на стуле, обмахивается журналом. Ее конопатое лицо покрылось испариной. Вторая — такая же толстомясая, но усердная — уже присела к компьютеру и медленно, двумя пальцами, набивает цифры. Ошибается, набивает снова, потом еще раз. Кусает губу. Третья прилегла на гору посылок и громко рассказывает, что было вчера в передаче „Давай поженимся“».
«Они очевидным образом понаехали с разных концов нашей бескрайней бывшей страны: Бибирева, Череповца, Кыргызстана — и работали разнорабочими, курьерами, сантехниками, водителями, охранниками, карманниками, а многие не работали вовсе и готовы были во всякую секунду обернуться в злоумышленников. Везде были стайки хануриков. <...> Зачем на свете нужны ханурики — вопрос позаковыристей теоремы Ферма».
После таких — заполняющих почти всю книгу — пассажей читатель вполне справедливо ждет призывов сжигать цыган, азиатов, торговок, работниц фабрик и почтовых отделений, водителей, курьеров и прочих уродов. Но Сачкова полагает это неуместным, то ли обращаясь к самим уродам и рассчитывая, что они сгорят от стыда, прочитав ее книгу, (или, если повезет, переродятся, как придуманная нами выше Люда), то ли имея в виду каких-то других людей, чтобы они насчет печей додумались сами.
Но есть и хорошие новости. Из фейсбука Светланы мы узнаем, что нынешней осенью она поступила в магистратуру Айовского университета, на программу по литературному мастерству. Где лучше, чем в американской академии, ей смогут рассказать, что, когда обеспеченный белый житель метрополии пытается прославиться, снисходительно описывая злоключения заокеанских мартышек, он не заслуживает ничего, кроме безжалостного остракизма и забвения?