Сара Драй. Воды мира. Как были разгаданы тайны океанов, атмосферы, ледников и климата нашей планеты. М.: Альпина нон-фикшн, 2021. Перевод с английского Ирины Евстигнеевой. Содержание
В широкой и мутноватой реке научпопа книга историка науки Сары Драй смотрится как поток ясной ледниковой воды.
Эта работа чудесна по двум причинам. Во-первых, это увлекательная «биография» климатологии. Драй интересует именно климатология не только в силу относительной юности этого междисциплинарного направления, но и потому, что оно стремится понять планету как единое целое. Авторское внимание прежде всего фокусируется на подвижности наших научных представлений. Исследовательница показывает, что еще 60 лет назад мы думали о климате как о чем-то стабильном и непоколебимом и нынешний «несомненный» тезис о климатических изменениях казался абсурдным. Для этого Драй разбирает творческие маршруты исследователей XIX и XX веков, картографируя, как они думали и почему приходили к тем или иным выводам.
Во-вторых, это удивительно теплый текст, что необычно для подобного рода сочинений, в котором с автор с очевидной гносеологической страстью вскрывает, как вообще производится научное знание, как оно становится глобальным, какие разрывы в нем существуют, какие политические и прагматические интересы им движут. Драй напоминает, что за самыми масштабными и абстрактными рефлексиями стоят совершенно конкретные желания и обстоятельства, и вместе с тем, что наука — это романтическое предприятие, о чем разочарованные жители наукометрических резерваций, кажется, совсем забыли.
Наконец, стремление показать «историчность природы» и социальную подоплеку естественных наук сближает работу Драй с работами представителей Science and Technology Studies и, в частности, с Бруно Латуром, хотя Драй пишет по-англосаксонски просто, без галльских завихрений.
«Библия с ее сложными, полными неожиданных поворотов историями предоставила первым геологам готовую модель понимания того, как протекают изменения во времени. Из Священного писания они позаимствовали основополагающее предположение: геологическая история Земли разворачивалась как череда определяемых конкретными условиями событий, и по своей природе это было гораздо ближе к истории человечества, чем к тому, что происходит в мире небесной механики, описанной Исааком Ньютоном».
Развернутый фрагмент книги можно прочитать на «Горьком».
Алексей Ранчин. Занимательная Древняя Русь. СПб.: Издательство «Нестор-История», 2021. Содержание
Новая книга филолога Андрея Ранчина — пожалуй, лучший на сегодняшний день образец научно-популярной литературы, посвященной истории и культуре Древней Руси (увы, куда менее распространенной, чему научпоп про биологию или психологию). В качестве ориентира автор выбрал понятно что — «Занимательную Грецию» Гаспарова, должным образом оговорившись, что ни на что не претендует и т. п. Действительно, гаспаровская гениальность — случай исключительный, однако Андрею Михайловичу, на наш взгляд, удалось выжать из своего материала максимум и написать если и не бестселлер на века, то во всяком случае отличное введение в тему.
Книжка устроена тематически: отдельные главы посвящены древнерусскому христианству, литературе, представлениям о пространстве и времени и т. д. Никаких особых заигрываний с читателем Ранчин не устраивает, хотя забавных и неожиданных фактов приводит немало (многие ли, например, в курсе, что Русь крестилась на самом деле дважды, а история про Петра и Февронию имеет мало отношения к любви и браку?). Напротив, местами автор отводит немало страниц углубленному анализу того или иного летописного или житийного текста, но всегда по делу — а если кому такое не по вкусу, всегда можно почитать что-нибудь об эмоциональном интеллекте кишечных паразитов.
«Христианство причудливо уживалось с языческим наследием в двуименности, присущей людям Древней Руси. У князей на протяжении первых веков было обычно два имени — княжее, языческого происхождения, и крестильное — христианское, даваемое при крещении. <...> С XIV века княжие имена уходят в прошлое. Зато у людей из самых разных сословий остаются имена-прозвища, порой весьма странные: Кошка, Овчина, Туша, Дуда, Пищаль, Сом, Окунь, Каравай и Пирог».
Фаддей Булгарин. Мемуарные очерки. В 2 т. М.: Новое литературное обозрение, 2021. Содержание: т. 1, т. 2
Не первое, но, пожалуй, лучшее издание воспоминаний Фаддея Венедиктовича Булгарина (1789—1859), одного из самых популярных русских литераторов первой половины XIX века. Случай Булгарина примечателен: как замечает составитель двухтомника социолог литературы Абрам Рейтблат, в истории за ним закрепилась исключительно дурная репутация «двуличного человека, бесталанного и невежественного литератора, полицейского шпиона».
Подобному имиджу соответствовали определенные факты: Фаддей Венедиктович нещадно пикировался с современниками, включая Пушкина и Вяземского, служил в армии Наполеона и сотрудничал с секретной полицией. Вместе с тем Булгарин был очень успешным писателем, жанровым новатором (например, он написал первый русский текст о путешествии во времени), классным журналистом, издателем, который добился публикации «Горя от ума», и вообще личностью интересной.
Опубликовать автобиографию при жизни Булгарин решил во многом потому, что стремился скорректировать свой негативный образ в глазах современников. Нельзя сказать, что ему это удалось: в литературных кругах автора мемуаров продолжали оплевывать. Как замечает автор предисловия Наталья Акимова, Булгарину не повезло исторически: «символизация» его репутации происходила в момент, когда русская культура стремилась выработать ясные ценностные полюсы. В итоге на одном оказался солнцеликий Александр Сергеевич, на другом — «Видок Фиглярин».
Прямая речь Фаддея Венедиктовича помогает восстановить историческую справедливость, чему способствуют обширные комментарии составителя. Текст пестрит колоритными деталями военных кампаний и вообще в первом томе напоминает плутовской роман. Во втором содержатся булгаринские портреты современников, включая Наполеона и Аракчеева.
«Вы, любезные мои читатели, без сомнения, не раз слышали шуточную поговорку: „Русскому здорово, немцу смерть!”. Генерал фон Клуген уверял меня, что эта поговорка родилась на пражском штурме. Наши солдаты, разбив аптеку, уже объятую пламенем, вынесли на улицу бутыль, попробовали, что в ней находится, и стали распивать, похваливая: славное, славное винцо! В это время проходил мимо коновал нашей артиллерии родом из немцев. Думая, что солдаты пьют обыкновенную водку, коновал взял чарку, выпил душком — и тут же свалился, а через несколько времени и умер. Это был спирт!»
Сергей Штырков. Религия, или Узы благочестия. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2021. Содержание
Книги серии «Азбука понятий» строятся по одной фабуле: берется обманчиво понятный концепт и разбирается до винтиков так, что за якобы простой конструкцией обнаруживается противоречивый ассамбляж идей, которые мутировали на протяжении веков. «Религия» социального антрополога Сергея Штыркова относится к лучшим образцам этого жанра.
Исследователь начинает с того, что ставит под вопрос понимание религии как особой сферы общественной жизни, которая носит универсальный характер и в той или иной форме существует во всех культурах с доисторических времен. Помещая читателя на зыбкую почву, Штырков закидывает подрывной тезис за тезисом: наша «нововременная» религия существует только в паре с секулярностью, буддизм и индуизм, как мы их понимаем, возникли в колониальную эпоху, исторические слова для обозначения «старых» религий указывают не на системы верований или институции, а на определенные практики.
В итоге возникает подвижная картина того, что «казалось нам беспорядочно разбросанными кусками разных миров», где постоянным оказывается лишь процесс «овеществления» веры в наблюдаемые феномены, если пользоваться терминологией канадского теолога середины XX века Уилферда Смита. В самом финале книги возникает образ ислама как «идеальной религии», рожденной в социальном воображении Запада: религии, которая (якобы) не желает знать своего места и настойчиво трансгрессирует, пересекает границы «режимов существования» — таких как политика и право.
Если всерьез относиться ко все громче звучащим прогнозам о том, что мы входим в эпоху нового подъема религиозности, — это очень своевременная и любопытная книга.
«В современном японском обществе ритуальные практики занимают все больше места, несмотря на тот факт, что все меньше японцев верят в богов <…> Этот странный для Запада факт объясняется тем, что обряды связаны не с верой, а с поддержанием стабильности в обществе. Исполнение ритуальных обязанностей для японцев является способом демонстрировать лояльность обществу и государству».
Дмитрий Боровков. Владимир Мономах. Между историей и легендой. М.: Центрполиграф, 2021. Содержание
Дополненное и отредактированное переиздание исчерпывающей биографии одного из самых известных и вместе с тем противоречивых деятелей русской истории — в 2015 году оно выходило с подзаголовком «Князь-мифотворец».
Уникальность Владимира Мономаха (1053—1125) как князя заключается в том, что он «полугрек», т. е. один из немногих Рюриковичей, кто был связан кровными узами с аристократией Византии, а также в том, что он первый и единственный, если не считать Ивана Грозного, правитель средневековой Руси, чья деятельность известна не только по летописям, но и по текстам за его собственным авторством, включая автобиографическое «Поучение детям». Почему же при такой хорошей документации его личность в оценках историков столь неоднозначна, задается вопросом историк.
Оперируя буквально всеми известными сведениями, Боровков обнаруживает, что князь вложился в конструирование мифа о себе как об идеальном правителе, хотя на практике был склонен к уступкам, которые выдавали в нем «политика-реалиста» — вот вполне объективные основания для противоречивых оценок.
Работа суховата и больше концентрируется на фактах, чем на передаче атмосферы, но проясняет фигуру Мономаха практически полностью. Помимо собственно биографических фактов автор разбирает эволюцию представлений о правителе, т. е. становление политического мифа, а также легенду о мономаховых дарах.
«Быть может, утверждения о том, что князь „и бедного смерда, и убогую вдовицу не давал в обиду сильным”, соответствуют истине, но из „Поучения” не видно, чтобы „христианский гуманизм” князя распространялся на подданных ему враждебных князей <...> или половецких ханов, изъявивших желание заключить с ним мир».