Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Ермен Анти. Nomad Punk. Алматы: 2022
В последних классах школы и на первых курсах института я часто хаживал на концерты «Адаптации». Настолько часто, что по количеству посещенных концертов от одной группы они вошли в мой личный топ-3 (вместе с «Черным Лукичом» и Кузей УО). Тогда, в 2006–2008 годах я посетил порядка десяти их концертов. И музыкой заслушивался, и в своем кругу общения продвигал активно: у нескольких одноклассников в плейлистах осело плотно. И даже сам перепевал «Будущего нет» и «Про дома». Но вот, вскоре после выхода альбома «Время убийц», который мне весьма полюбился, наши дорожки стали расходиться: Ермен стал дальше подниматься из андеграунда и расширять круг слушателей, я же стал дальше спускаться в андеграунд, сужать круг интересов и ужесточать требования к прослушиваемому.
После презентации «Времени убийц» перестал ходить на концерты, к группе стал относиться настороженно, скептически, а то и вовсе с юмором: вектор в сторону «русского рока» вызывал серьезное недоумение, хотя один раз по старой памяти перепел с коллегой «Торчка», а свежие альбомы нет-нет да слушал, и они заходили скорее приятно, хотя и не захватывали. Так продолжалось все 2010-е годы, пока они не закончилось: уже где-то во время подготовки зина-дискографии «Ворота Вечности» (2021) я решил переслушать старые альбомы Ермена и внимательнее расслушать остальные. Получил полновесное большое удовольствие! Хотя саунд поздней «Адаптации» для моих панк-ушей все еще оставался чужеродным или несколько безликим, но проникновенность завываний, свободолюбивая лирика и крик души благотворно украшали эти материалы. Да, с художественной точки зрения было к чему придраться, но само желание придираться отпало: ностальгический вайбрейшн дополнял безусловные положительные и сильные стороны материала, так что можно было просто радоваться, что все это записано и — с выходом альбома «Груз 2022» (2022) — продолжает создаваться.
Внимательно прочитал книгу стихов «Так горит степь», где все в хронологическом порядке, так что видна внутренняя эволюция. Изготовил еще новую перепевку песни, а до этого включил Ермена в ключевую композицию о творческой автобиографии «Открытый простор»; заодно заполнил лакуны по группам «Актюбинского панк-клуба» (АПК), они разнообразно дополняли магистральный ансамбль: «Западный Фронт», «Белканов-Бэнд», «Муха», «Бригаден ХОЙ», «Мракобесы Весны», Корней и «Как Будто», «Крестовый Поход Детей». Что еще лучше: почитал старый самиздат, медногорский «Голос/совсем Другая Музыка», петербургские «Осколки», ну и актюбинские «Немировский вестник», «Собутыльник», «Алга» — то, что не вошло в кушнировское «Золотое Подполье» и потому оказывалось более загадочным, неописанным и неизведанным, то, что издавалось в конце девяностых и начале нулевых, когда «Адаптация» расширяла свое влияние во внешний по отношению к Казахстану мир и устанавливала новые культурные связи. Музыкальный контекст, зафиксированный в виде временного слепка, всегда оказывается заметно отличающимся от того, что отфильтровывает история, и погружение в него с помощью первоисточников несет эффект неожиданности и открытия.
К чему я все это сообщаю читателю? Да просто хотелось прояснить свою публицистическую позицию и угол зрения, проговорить личное отношение и указать объем знаний по теме, имеющийся к моменту выхода книги Ермена Анти. Известие о ее написании упало на меня как веселящий снег на голову! Уж не знаю, рассказывал ли Ермен публично, что работает над книгой — я мог и упустить, — но, когда новость дошла, я услышал впервые. Неделю собирался с мыслями, чтобы заказать, а когда заказал, то уже изданную книгу на следующий день автор и выслал, потом несколько дней шла посылкой из Казахстана, а как пришла — так я за сутки с небольшим и прочитал. Межа от первой новости о «Номад панк» до ознакомления оказалась минимальной.
Первые страницы чтения несколько расстроили. Думалось, что Ермен, в 2019 году распустивший «Адаптацию» и взявший творческую паузу, мог подойти к написанию неспешно, глубоко, вдумчиво и серьезно, явив свету проработанный литературный труд. Но книга больше походила на расшифровку наговоренного на диктофон или ответы из интервью. В ней было много старых известных текстов Ермена, описаний альбомов и проч., однако не в виде вставных цитат, а как часть сплошного текста — если же в таких вставках описывались события, о которых ранее в тексте книги уже шла речь, редакционная работа не проводилась и повторы сохранялись.
«Номад панк» оказался больше похож на зин-изделие, чем на классическую литературно-мемуарную работу, со всеми швами, шероховатостями и недоделками (за исключением отсутствия ошибок и опечаток, мне на глаза не попалось ни одной, а в выходных данных указаны два корректора). Поэтому после первого небольшого читательского захода я опустил планку ожиданий и решил относиться к книге просто как к источнику информации, благо нового для себя я там узнал с лихвой! Погрузившись в рассказываемую Ерменом историю, я и не заметил, как пролетели все 280 страниц. Под конец книги Ермен напрямую указал, что желал добиться эффекта чтения интервью, а не мемуаров — ну что ж, этого он добился. Другим его критерием был драйв — действительно, книга написана динамично, но отчасти «галопом по Европам». Впрочем, надо отдать должное — устаревший бесхитростный дизайн и верстка книги, подозрительные глянцевые форзацы, странное комментирование и умеренный тираж (был назван 300 экз.) — все это сразу дает отзвук зинов и задает самиздат-репрезентацию, автор был честен и никого не пытался надуть. А мои ожидания иного были произвольной игрой фантазии.
Из значительных минусов книги все же отмечу, что для стороннего читателя, даже знакомого с музыкальным творчеством Ермена, часть важных деталей окажется за кадром — лица второго плана даются без биографических пояснений, даже знания о смерти некоторых действующих лиц подразумеваются, но не указываются напрямую, не говоря уже о каких-то деталях (а это не та информация, которую можно найти в один клик в Википедии), хронология повествования немного скачет, как и объем подробностей: что-то раскрывается тщательно, а что-то упоминается вскользь (например, полностью опущена история записи альбома «Джут», ничего не сказано про актюбинские зины). Упорядочить эту информацию и заполнить бреши будет не так-то просто без заблаговременных знаний. Благо ко мне это не относится, а значительным плюсом «Номад панка» оказался все тот же огромный объем информации, историй и высказываний Ермена, которые в книге есть. Расскажу, что я вынес для себя.
История группы довольно органично раскладывается на три этапа: становление, сложившееся функционирование (вплоть до роспуска в 2019 году), новейшее время. Каждому из них я посвятил отдельную главку.
«1993 год. Точка в автобусном парке. Слева направо: Щанкин, Ермен, Шиза, Корней».
Фото: Ермен Анти и группа «Адаптация»
I
Большим открытием для меня оказалась предыстория создания «Адаптации» (1992) и происходившее с группой в первые примерно десять лет. Создалось ощущение, что «Адаптация» стала, с одной стороны, способом радикального бегства от мрачной реальности, но бегства спасительного: если Ермен своим упрямством и целеустремленностью смог проложить себе путь в будущее, то некоторые его товарищи отклонялись от маршрута и были пожраны жизнью. С другой стороны, эскапизм не вел к полной изоляции, оставляя Ермена активным участником и наблюдателем жизни, его песни не отрывались от мира. Об этом хочется рассказать подробнее и с пространными выписками.
Родился Ермен в Актюбинске в 1974-м, а музицированием увлекся еще в Советском Союзе, в 1989-м (т. е. в 15-летнем возрасте), при этом сразу были совершены какие-то первые рок-записи на катушки (не сохранились). Спасительный рок-эскапизм проявился почти сразу:
«Осенью 1989 года город накрыли „понятия“. Тюремный уклад проник во дворы и школы и стал основной молодежной субкультурой. Рэкет, легкие наркотики, холодное и самодельное огнестрельное оружие стали частью жизни. Чтобы выжить, подростки организовывали свои банды, получившие название „конторы“... Жизнь в дворовой банде подразумевала общение с криминальным элементом... Меня эта блатная романтика никогда не привлекала... Но стоял вопрос о выживании и какой-то пацанской солидарности с ребятами, которые выросли рядом с тобой в одном дворе. Алкоголь и марихуану я попробовал впервые как раз в это время. Было несколько серьезных разборок с другими „конторами“, которые могли закончиться поножовщиной. Мои родители были обеспокоены тем, что я попал в плохую компанию. Мне повезло: рок-н-ролл настолько снес мне башню, что я просто однажды сказал дворовым приятелям, что я ухожу из банды, тусоваться каждый вечер во дворе с ними мне неинтересно. Половина из этих ребят закончили свою жизнь в тюрьмах».
Вскоре была основана та самая группа. Сейчас кажется, что начинающий панк-ансамбль в провинциальном городе Казахстана девяностых мог претендовать максимум на домашнюю звукозапись и квартирные концерты, но логика антихайпа тогда работала иначе. Сразу же удалось пробить несколько концертов, и:
«На фестивале присутствовала съемочная группа программы „Патефон“. За несколько месяцев до описываемого события в Актюбинске открылась первая частная телекомпания РИКА-ТВ. Канал сразу стал популярным в народе, там показывали американские фильмы: боевики, комедии, эротику, и поэтому рейтинг у него был очень высоким... Ведущими „Патефона“ были два местных музыканта из кабацко-филармонических кругов. Когда они нас впервые услышали на концерте в ДКЖ, то, скорее всего, просто охренели. Оба они любили Pink Floyd и считали арт-рок венцом рок-музыки. О том, что у вокалиста Sex Pistols Джонни Роттена была майка с надписью „Я ненавижу Pink Floyd“ они, конечно же, не знали. В ДКЖ они отсняли „Марихуану“ и показали впоследствии ее на своем канале пять (!) раз. Делали они это с целью выставить нас в дурном свете, показать, что вот появилась какая-то „Адаптация“, которая не умеет играть и петь, не может правильно отстроить звук и инструменты... Результат был обратным: сами того не желая, они сделали группе отличную скандальную рекламу. Нас стали узнавать на улице и в общественном транспорте. Свой первый автограф я дал какой-то девушке в магазине „Мелодия“: она как раз увидела „Адаптацию“ по РИКА-ТВ и захотела сходить к нам на концерт. С фестиваля в ДК химиков они сделали свой лучший сюжет: под музыку все того же Pink Floyd показали нарезку из выступлений всех групп, взяли интервью у зрителей, а на „горячее“ дали концовку „Ананас“, где запустили титры „А на нас, а нас, а на нас забили...“ На слове „...“ в эфире включили пикающий звук, который заглушал главное слово русского мата. За все время существования телевидения в Актюбинске это был первый случай, когда с экрана показали песню с ненормативной лексикой, и эту песню пела своя, актюбинская группа! Наутро мы проснулись знаменитыми. До нас местечковые музыканты тратили годы на раскрутку в пределах своего города, давали интервью в партийной прессе (другой тогда не было), ходили на дебиловатые эфиры местного радио и телевидения... Мы проскочили этот этап за два месяца, и, как положено панкам, — с большим скандалом. Дело закончилось тем, что тогдашний аким (губернатор) области запретил руководству канала показывать эротические фильмы и группу „Адаптация“!»
Вокруг «Адаптации» сразу стали появляться люди:
«Мысль о создании панк-клуба, в котором, помимо „Адаптации“, существовали бы другие проекты, была моей идеей-фикс. Панк-рок для меня никогда не был консервативной музыкой, и возможность к эксперименту, нарушению устоявшихся правил в нем всегда присутствовала априори. Я мог быть вокалистом и автором песен в одной группе, а в другой играть на барабанах, петь на русском или на казахском языке, сочинять песни протеста или футуристические тесты. К тому же появление других групп могло бы инспирировать в городе целое D. I. Y. -движение.
Первым проектом, который я запустил в народ, была „Группа имени Гопника“, или сокращенно „ГиГ“. Идея была простой: пригласить на роль вокалиста человека с улицы, который пел бы идиотские панковские песни. Фронтменом „Группы имени Гопника“ стал Виталя Марченок — молодой человек, живущий в соседнем со мной дворе. Он учился в какой-то фазанке, тусовался с местной урлой, и в перспективе ближайшего будущего ему светила армия или тюрьма. Его не пришлось уламывать — он сразу дал согласие на то, чтобы стать певцом в рок-группе, возможно, он считал, что это его шанс вырваться из реальности „жизни на районе“. На первой репетиции стало ясно, что Марченок — как раз тот чувак, который был нам нужен: он умел петь и попадал в ноты, обладал артистизмом, а его физиономия убедительно завершала необходимый для данного проекта образ вокалиста-гопника».
Здесь замечу, что шанс оказался неиспользованным, далее в книге идет яркое описание дебютного концерта и успеха, но уже через несколько страниц упоминается, что группа заглохла и «Марченок на тот момент уже мотал на зоне свой первый срок. Жизнь его сложилась трагически, он так и не вырвался из порочного круга „тюрьма-воля-тюрьма“. По слухам, он умрет от водки после очередного освобождения из мест лишения свободы». Но история «Группы имени Гопника» показывает умение ребят принимать окружающую реальность не посредством закрывания глаз на нее, но с помощью творческого обыгрывания, и проявленная при этом фантазия звучит вдохновенно: отказаться от участия в дворовой банде и собрать вместо этого панк-банду, пародирующую происходящее, — это находчивый способ защиты себя! Но креативность Ермена на этом не закончилась, тогда же возник еще один проект:
«Летом 1992 года мне попал в руки журнал „Сдвиг“, в котором было замечательное интервью с Егором Летовым под названием „Нападение — лучшая „Оборона““. Егоровские интервью тех лет всегда были кладезем информации в различных областях культуры: литературы, кинематографа, авангарда и, конечно же, рок-н-ролла во всей его экстремально-экзистенциальной красе. В рассказе о сборнике мирового панка, на котором была и песня „ГО“, Егор упомянул о филиппинских и таиландских панк-группах. Это меня заинтриговало, и я решил во что бы ни стало сделать проект на казахском языке... Название „Бищара Балдар“ можно перевести на русский язык как „Беспризорные дети“ или „Беспризорники“, оно точно отражало настроение казахскоязычного панк-проекта... В написании текстов для „Беспризорников“ я решил использовать концептуальный подход. Бралась идея песни, а все остальное — ритм, текст, гармония — подгонялись под эту идею. Первой песней, написанной для проекта, стал антиклерикальный боевик „Шошқаның етi“ („Свинина“). Простой текст: „Я — свинья, ты — свинья, он — свинья, все мы свиньи. Я люблю свинину!“ Двухминутный скоростной хардкор, вокал в лучших традициях Джонни Роттена, куплет повторяется три раза. Спустя полтора года песня войдет в альбом проекта „Бригаден Хой“. Перед песней мы с Корнеем разыграли короткую интродукцию на казахском языке — разговор отца с сыном. Я исполнил роль отца:
— Сынок, не ешь свинины, свинина — грязное мясо!
А сын трогательным голосом отвечал:
— Отец, я очень люблю свинину!»
Появлялись тусовочные места, например «ЦАП — цитадель актюбинского панка, — так стал называться в тусовке зал в троллейбусном парке, где за лето 1993 года мы провели несколько подпольных концертов».
Помимо сайд-проектов, плодились авторские ансамбли. Ряд названий я упоминал в начале статьи, но там речь шла только о тех, чьи записи можно было послушать. Но часть проектов сохранились только в воспоминаниях, та же «Группа имени Гопника» (на вокал туда пришел Гавр, позже группа переименовалась в «Муху») или «Дети Геббельса», где участвовал затем известный в контексте рок-подполья Марципан, или первая группа Вдовиченко из «Западного Фронта», «Малиновый Ый». Почти сразу начались контакты с другими казахстанскими городами, выезды и знакомства. В 1994 году усилиями АПК в городе был организован фестиваль «Сасық» («Вонь») на восемь групп, три из которых были не местными (а одна и вовсе выдающимся ансамблем «ПО-1»). Весь этот обаятельный и наивно-чарующий творческий мир выстраивался, когда вокруг бушевало всякое:
«АДАПТАЦИЯ на фестивале «Октябрьская весна», Актобе, 7 ноября 1997 года».
Фото: Ермен Анти и группа «Адаптация»
«В „реальном мире“ все катилось по наклонной. Несмотря на то что закончился дефицит и полки в магазинах были забиты импортными товарами, в городе началась безработица, ухудшилась криминальная обстановка... Но для нас девяностые были очень плодотворным временем, мы были молоды, полны планов и старались не обращать внимания на проблемы взрослого мира...
Та осень выдалась для меня воистину золотой в творческом плане. Большую часть своего первого альбома „Парашют Александра Башлачева“ я написал в те дни на 12-м этаже в мансарде друга-художника. С января 1992 года я жил и дышал панк-роком, все остальное — учеба, семья — отошло на второй план. „Адаптация“ с каждым месяцем набирала обороты. Мы брали одну вершину за другой в том плане, что делали то, чего до нас в этом городе никто не делал. Свобода самовыражения, непрерывный творческий поиск, юношеский максимализм и желание вырваться из трясины будней — вот что двигало нами. И еще — мы создавали свой собственный мир.
Через 20 лет, уже в совершенно другой реальности, я напишу песню „Лето любви“, в которой будут такие строчки:
У нас не было лета любви и Вудстока,
Нас сразу накрыл героин
Сейчас, оглядываясь на то время, мне все больше кажется, что вот эти несколько месяцев, с мая по ноябрь 1994-го, были моим „летом любви“, коротким, абсолютно счастливым и радостным промежутком жизни, когда многое получалось и было реальное ощущение того, что праздник будет только продолжаться.
Героин в Актюбинске появится через три года».
Можно сказать, что творческий процесс двигался дальше не менее бодрыми темпами. В феврале 1995 Ерменом на «АДА-Records» был записан безупречный и ставший классическим альбом «Парашют Александра Башлачева» (записи предыдущих и последующих нескольких лет, на мой взгляд, были на порядок слабее, хотя и разнообразны и интересны). Вскоре произошло знакомство Ермена с Борисом Усовым, переросшее в дружбу как между ними, так и между АПК и московским Формейшеном, с 1996 года маршрут «Актюбинск-Москва» оказался востребованным в обе стороны, Ермен поучаствовал в записи альбомов «Соломенных Енотов» и «Министерства Любви». Выпишу историю, как справляли пятилетие группы в Актюбинске (1997) и последующей дороге в столицу:
«Через пару дней в огромной и абсолютно пустой квартире на двенадцатом этаже нового монолитного дома на окраине города состоялся квартирник с теми же участниками. Усов перед своим выступлением толкнул речь о том, что, если такие группы, как „Адаптация“, просуществуют хотя бы пять лет, это уже — победа, пусть маленькая, но от этого не менее значимая.
В его заявлении была доля пафоса, но была и правда, своя, прожитая и проживаемая каждую минуту жизнь — здесь и сейчас.
В марте состоялся наш ответный визит в Москву. Корней, Гавр, Коля Вдовиченко и я составили „внушительную“ актюбинскую делегацию, представлявшую четыре группы! Добрались снова без билетов и с приключениями, но в этот раз без мордобоя. Был момент, когда в поезд нагрянула проверка, и тогда проводники спрятали нас — каждого в отдельное купе. В моем купе ужинали женщины-челночницы, ехавшие за различным товаром в Москву, а я лежал наверху в багажном отсеке, прикрытый их сумками».
Преодолевая подобные трудности, Ермен продолжал свое дело. В 2000-м первые кассеты «Адаптации» были изданы на столичном лейбле «Отделение ВЫХОД», а в 2001-м на новоткрывшемся «Выргороде» — свежезаписанный альбом «Джут», не уступающий «Парашюту», и несколько других записей (включая выдающийся релиз «Нейтралитет» от «Белканов-Бэнда»). Если смотреть на этот бодрый и вдохновенный творческий процесс, то трудно даже представить, что происходило вокруг:
«<В 1996 году> я устроился сменщиком на „банановый склад“, единственным минусом было отсутствие сменщика, и первые полтора месяца я ночевал на работе каждую ночь. Тогда же в Казахстане совершился энергетический кризис, и начались веерные отключения электроэнергии. В Актюбинске электричества не было почти неделю, и я сидел в подвале один с зажженной свечой, которую приходилось экономить, поскольку и свечи стали дефицитом. В памяти остались черные апокалиптические пейзажи города, который, казалось, покинули все жители...
Как раз во время работы на складе в нашу среду попала ханка — для некоторых из нас это обойдется трагедией всей жизни. Все напоминало эпидемию: утром во дворах группами собирались пацаны и девочки и начинали „мутить“ — собирать деньги для отправки гонцов на „хаты“. Уровень преступности в те годы стал зашкаливать. Наркозависимые промышляли воровством, тащили все из своих и чужих домов, а еще они умирали от передоза или на зонах, куда их отправляли „доблестные“ стражи закона. В моем районе осталось не так много моих ровесников — тех, кто родился в семидесятых годах прошлого века. Большинство из них стали жертвами ханки и пришедшего ей на смену героина».
Николай Вдовиченко («Западный Фронт») описал ощущение происходящего и мечты тех времен так (во время работы над статьей решил послушать компакт-диск «Безвременье», зацепило):
Но попробуй отломить хоть кусочек счастья,
Чтоб душа от счастья запела, —
Как тут же подъедут менты,
Позовут понятых и пришьют тебе дело.
Население с детства привыкло
Жить в состоянии комы,
И, глядя на всевозможное быдло,
Я опасаюсь за друзей и знакомых.
Одного этот город запинал до смерти,
Другого поймал в петлю,
И, засыпая, я мечтаю увидеть утром
Живыми тех, кого я люблю.
Живыми остались не все. Из актюбинских солистов так или иначе на этом фронте погибли Гавр («Муха») и Корней — подробнее историю о нем можно прочитать в книге Бранимира «Цветы пустыни», там же есть главы про Ермена и Вдовиченко. Хотя происходило такое не только в Актюбинске, еще одним в ряду умерших стал близкий АПК московский панк-бард Паша Клещъ, один из сооснователей «Выргорода». Вот что сообщает о нем Ермен:
«Примерно в то же время <(в 2001 году)> у Паши начались проблемы с наркотиками. Он работал курьером, неплохо зарабатывал и для того, чтобы было не скучно гонять по Москве, стал употреблять таблетки, содержащие опиаты, — тогда их можно было запросто купить в любой аптеке.
Со временем эйфория превратилась в зависимость и стала проблемой. Его супруга пыталась лечить его в Москве, но безрезультатно. Я вывозил его пару раз в Казахстан, где этого дерьма не продавали, и он вроде бы слезал, и как-то больше месяца ходил чистым, но стоило ему уехать из Актюбинска в Москву, как все начиналось по новой. К тому моменту у него родилась прекрасная дочка, и я надеялся, что это событие поможет ему соскочить, но...»
Ермен не пишет напрямую, насколько он сам был затронут эпидемией (песни «Торчок» или «Грязь» звучат максимально проникновенно и надрывно, но все же это песни), однако становится понятно, что упорная и максимальная сосредоточенность на творчестве и сопутствующей активности и тут позволили ему прорваться в будущее и сохранить себя. Можно сказать, что его спас рок-н-ролл. Еще одна неочевидная деталь из Казахстана девяностых:
«Обычно мы отправляли Усову наши новые записи и неизменную бутылку актюбинской перцовой водки „Кристалл“, Усов в ответ присылал новые альбомы московских групп и прочую музыку, которая меня интересовала, а также книги, дефицит которых тогда сильно ощущался в Актюбинске. (К 1997 году у нас закрылись все книжные магазины — ситуация с книжной продукцией начнет меняться в лучшую сторону только в начале следующего столетия. Когда я получил в Москве первый гонорар за выпуск на аудиокассете своего сольного концертника „Зона бесконечного конфликта“, половину денег потратил за пару часов, накупив полный рюкзак книг на развале в „Олимпийском“. А пока мы бомбили местные библиотеки, которые закрывались одна за другой. Воннегут, Сэлинджер, Брэдбери, Стругацкие, Кафка — все интересное, что успело появиться в период перестройки, обменивалось, покупалось, а иногда и просто воровалось из библиотек под справедливым предлогом, что знание и информация должны работать, а не просто пылиться на полках)».
Завершу рассказ об окружающей действительности девяностых и творческом взаимодействии с ней вот такой историей из книги:
«В Оренбурге после квартирника произошел интересный случай: мы с друзьями возвращались на вписку по частному сектору, и нас остановила компания гопников, у одного из них из кармана торчал приклад обреза. Они увидели у нас гитару в чехле и предложили посидеть с ними на лавке, попеть и выпить, как это у них водится. Мы не стали идти на обострение ситуации, братки не проявляли агрессии, а ствол в кармане для того времени был не таким уж редким явлением, тем более в таком гопническом городе, как Оренбург. Короче, мы присели с ними, пропустили по стакану, и я исполнил летовскую „Отряд не заметил потери бойца“.
После того, как песня была спета, с одним из парней случилась истерика: его стало трясти, он что-то невнятно говорил, называл какие-то имена и повторял: „Там так и было, так и было...“ Оказалось, что парень недавно вернулся из Чечни, где уже год шла война...»
«АДАПТАЦИЯ на фестивале «Суховей». Актобе, лето 2002 г. Слева направо: Николай Вдовиченко, Ермен Анти, Саня «Шиза» Шикарев.»
Фото: Ермен Анти и группа «Адаптация»
II
Сложно себе представить, но занятие панк-роком в Актюбинске девяностых сработало как социальный лифт. Примерно за десять лет гиперактивной творческой деятельности Ермену удалось подняться до международного уровня и съездить с группой в Европу; с тех пор приглашения повторялись не раз. Концерты, гастроли, альбомы — в нулевые у «Адаптации» все это вышло на профессиональный уровень. Не забывал артист и про родной город, организовав там весомый и многолетний фестиваль «Суховей» (ежегодно 2001–2008 и 2015–2017, 2022).
Но складывается ощущение, что при всей активной коммуникации с коллегами по цеху уровень обособленности Ермена рос. Кто-то из старых товарищей выбыл из игры, с кем-то были разорваны отношения (Гавр, Усов), кто-то умер (Гавр и Усов уже тоже умерли, один в 2001-м, второй в 2019-м)... Но и с живыми творческое расстояние как будто увеличилось, все уже сформировались в самостоятельные творческие единицы. Так, последним коллективным проектом АПК стала группа «Мракобесы Весны», завершившая деятельность с записью альбома в 2004 году. Конечно, более близкие и взаимовлияющие отношения Ермену необходимо было поддерживать с участниками группы, которые менялись достаточно стремительно. Но все же от текста книги за это время проступает именно чувство человеческого отчуждения. Как будто те механизмы эскапизма, которые ранее позволяли оберегать себя от уничтожающей реальности путем отстранения, все продолжали и продолжали «совершенствоваться», так что стали отстранять от того, от чего и не стоило бы отстраняться, а сама окружающая реальность менялась в лучшую сторону, ослабляя негативное влияние и располагая к безболезненному уменьшению отстранения. Квинтэссенцию чувства отчуждения дал эмоциональный пассаж Ермена за 2014 год:
«В октябре последний актюбинский состав „Адаптации“ отправился в европейское турне. К тому времени внутри группы начались разногласия, вызванные банальными бытовыми причинами, и я решил все кардинально изменить. За двадцать два года нашей партизанщины и андеграунда я полностью разочаровался в местном музыкальном комьюнити. Возможно, всему виной мои требования полного погружения в „рок-н-ролл“ для тех, кто играл со мной в одной группе, или мой жизненный ритм, и я просто всегда слишком много хотел от людей, всю жизнь проживших в провинциальном городе с его пассивным укладом жизни. За эти годы я потратил столько энергии и сил, вытаскивая людей из беспросветной скуки нашего захолустья: обогащал их культурный багаж (музыка, литература, кино, живопись), показывал мир, если нужно было, то решал их бытовые вопросы... — от всего этого я устал. Мне надоело обламываться от того, что я тратил на определенного человека несколько лет своей жизни, а после этого он, обычно без предупреждения, просто уходил из группы, и мне приходилось искать ему замену, и все начинать по новой. Жены с их эгоизмом и ревностью, вбитая с детства родителями и государством установка, что у человека должна быть постоянная работа с трудовой книжкой и пенсионными отчислениями (были случаи, когда люди уходили из группы на работу, на которой зарабатывали меньше, чем на концертах), приступы звездной болезни — все это окончательно достало. Я не держу ни на кого зла — в конце концов, это была в первую очередь моя жизнь. Я благодарен тем, кто был рядом со мной все эти годы. Тем, кто верил мне и разделил вместе со мной бесконечную детскую радость от того, что я понимаю под словом „рок-н-ролл“! К сорока годам я окончательно осознал, что мой путь — путь одиночки. Вообще-то я понимал это и раньше, но всегда у меня было наивное желание найти соратников, тех индивидуумов, близких тебе по духу и взглядам, с которыми ты можешь изменять окружающий мир или обороняться от него, находясь в одном окопе».
Такой крик души вызвал во мне как читателе ответные сильные эмоции. При этом в тексте постулируется болезненная проблема, но, как мне показалось, параллельно утверждаются верными те установки, что привели к проблеме. Чтобы понять, как можно было избежать тяжкой ситуации, — нужно внимательно выявить противоречия, порождающие заблуждения. Это кажется тем более важным, что ситуация довольно общая, уж точно не лично-единичная, так что позволю себе ответить здесь подробным разбором этой речи.
Не секрет, что в местном музыкальном коммьюнити есть огромное количество людей, для которых «рок-н-ролл» — это важнейшее занятие в жизни, по крайней мере, они систематически занимаются им десятилетиями и не бросают. В этом аспекте такие вполне могли бы оказаться для Ермена «близкими по духу и взглядам», они так же заняты «изменением» окружающего мира (если вообще говорить о музыке в таких категориях) — со стороны естественным будет сказать, что они находятся в «одном окопе». Но, судя по сообщению Ермена, в одном окопе с ним никого не оказалось.
Значит, под «одним окопом» стоит понимать конкретно игру в одной группе («Адаптация»). И тяжелое разочарование сводится к тому, что не нашлось людей, которые, подобно Ермену, хотели бы вкладывать всю жизнь в то, чтобы, по тем или иным причинам, помогать ему заниматься делом его жизни. Но если бы такие «соратники» нашлись, то какими мотивами они могли бы руководствоваться? Далее я бы предложил несколько схем или оптик, каждая из которых не исчерпывает ситуации, но суммарный их учет поможет распутать внутренние противоречия высказывания.
1. Дружеские соображения. Понятно, что «Адаптация» — это проект, полностью завязанный на солисте, Ермен не искал себе второго автора песен и вокалиста, но лишь музыкантов, которые будут готовы играть в уже сложившейся эстетике. Для кого-то это может быть интересной творческой задачкой, но вряд ли там найдется простор для того, чтобы решать эту задачку всю свою жизнь. Другой мотивацией, если смотреть с этих позиций, будет желание помочь Ермену делать его дело в рамках группы из соображений дружбы или просто уважения. Но странно было бы требовать от «соратника» односторонней дружбы и уважения, т. е. радикального подстраивания под себя; двусторонние же отношения требуют взаимного подстраивания, в том числе полного понимания — в случае, если у участника группы есть своя жизнь и потребности, которые стоят выше группы, да и просто свои приоритеты, лежащие вне деятельности твоей группы.
2. Рабочие взаимоотношения. Так как игра в группе «Адаптация», что подмечает сам Ермен, не сочетается с обычной работой, но является источником дохода, то с точки зрения социального функционирования Ермен для участников группы оказывается работодателем, при этом имеющим «свое дело». Если человек, имеющий свое дело, требует от своих сотрудников, чтобы они ощущали себя «соратниками» по общему делу и считали его главным в своей жизни — это неадекватный запрос. При этом из сообщения видно, что Ермен старался заботиться о своих музыкантах, т. е. быть хорошим работодателем, а сценарии типа «ухода без предупреждения» действительно нарушают рабочую этику и являются некрасивыми и фрустрирующими, но возможными и фактически допустимыми.
3. Психологический взгляд. С этих позиций требования «полного погружения в „рок-н-ролл“» очень напоминают нездоровый сценарий мономании или трудоголизма. В перспективе скольких-то лет он может давать увеличенные трудовые успехи, но потихоньку деформирует психику и в длительной жизненной перспективе начинает отрицать сам себя. С этой точки зрения долгом «соратника» будет не поддержка трудоголизма человека, что было бы созависимым поведением, но демонстрация примера адекватно-умеренного вкладывания усилий и отказ ставить игру в группе выше семьи и других важных дел жизни.
4. Экзистенциальный взгляд. Т. к. Ермен говорит о музыке как о средстве «изменить окружающий мир», то предыдущие взгляды с этой пафосной позиции могут как будто затмеваться как слишком мелкие и бытовые. Но и изнутри этой логики стоило бы задать себе вопросы типа: «А требует ли рок-н-ролл такого полного погружения? Не пойдет ли самому рок-н-роллу на пользу, если в него погружаться поменьше?» Или: «Если ты хочешь изменить мир, то целью изменений будет сделать людям лучше? Но тогда может и стоит ставить на первое место людей, а не рок-н-ролл? И не забывать, что люди есть цель, а рок-н-ролл — это лишь средство?» (Для себя я нашел еще более простой ответ на этот вопрос: раз уж Бог создал людей, а любое искусство создают люди, то самым естественным будет поставить на первое место Бога, на второе людей, а на третье — искусство или любую другую человеческую деятельность. Сразу все подобные противоречия снимаются; по-моему, эта схема вынужденно работает и для неверующих.) И тогда выяснится: чтобы человек стал «соратником», нужно в первую очередь учиться самому относиться к нему таким образом, а не ожидать от него или пытаться требовать какого-то поведения. И желание обрести «соратников» станет не «наивным», но зависящим от собственных усилий, а процесс будет сводиться не к «нахождению», но к постоянному творческому поддержанию «соратничества».
Думаю, что изложенные схемы существуют вне меня, независимо от моих желаний и предпочтений, а их учет/неучет не изменяет реальности, но лишь помогает понять способы ее функционирования. Если же читатель сочтет, что я приложил эти оптики к реальности сомнительным образом, — ничто не помешает ему самостоятельно приложить их же верно.
Для меня же дальнейшие события подтвердили размышления вокруг этого момента: Ермен все равно продолжил работать с музыкантами, не став «одиночкой», а через пять лет наступило переутомление и схожие с предложенными мной аргументы звучали при роспуске «Адаптации» в 2019 году — так Ермен сам решил уменьшить излишнюю «полноту погружения».
Под конец замечу, что речь в этой главке шла не о каких-то страшных ошибках, но лишь о печалящих перегибах, даже в самой речи Ермена содержатся слова благодарности людям и принятия, а рок-н-ролльный процесс за это время дал очевидную пользу в виде многих творческих артефактов и действ (включая все те концерты, которые я сам посетил).
Ермен Анти в клубе «Археология», Москва, 2015.
Фото: Александр Кузьмин / Ермен Анти и группа «Адаптация»
III
Последние главы книги посвящены новейшей истории, коронавирусу и событиям 2022 года (начавшегося, напомню, протестами в родном Ермену Казахстане), который уже задал призму для ретроспективного пересмотра последних нескольких лет. В контексте книги кажется, что для Ермена это было время нового обретения гармонии с миром, если, конечно, можно так выразиться. Во-первых, накал его эскапистских стратегий стал уменьшаться, и в этом плане роспуск группы стал важным положительным маркером (хотя в книге Ермен сначала с подробнейшей аргументацией пишет, почему распустил «Адаптацию» и почему это был положительный и своевременный шаг, а уже в следующей главе упоминает, что буквально через полгода принял решение о реюнионе, да помешала пандемия); во-вторых, мир снова стал требовать от своих жителей повышенных навыков выживаемости, оголтелость и творческие стратегии Анти опять становились органичны происходящему. То пессимистичное мировоззрение, которое группа транслировала в нулевые и десятые годы и которое в это время казалось неактуальным, вновь пришлось к месту: так, хитовая и манифестационная композиция на тему войны, экранизированная в дебютном клипе, датирована 2010 годом.
Не буду так распространяться подробнее о сегодняшнем дне Ермена — читателю будет проще самостоятельно послушать альбом «Груз 2022» или посмотреть актуальные высказывания в соцсетях. Вместо этого завершу статью несколькими цитатами. Первая будет посвящена недавнему 30-летию «Адаптации», хотя сама по себе она о писателе-народнике XIX века:
«А. К. Шеллер-Михайлов был одним из тех, кто на протяжении 40 лет старался остаться верным „шестидесятым годам“ — времени реформ, духовного и общественного подъема, твердых нравственных принципов, надежд и светлой веры в будущее. Однажды, по свидетельству мемуариста Фаресова, между Шеллером-Михайловым и одним из его знакомых состоялся весьма показательный диалог. Знакомый иронично спросил: „А вы все, Александр Константинович, так же по-прежнему горб гнете во имя шестидесятых годов?“ „Да, я по-прежнему все еще честный человек“, — сердито ответил Шеллер».
А следующие продемонстрируют одну интересную рифмовку между двумя интервью Ермена, разделенными более чем двадцатилетним сроком. Эту рифмовку я открыл еще до чтения книги, и она кажется отличной иллюстрацией ко всему.
Из медногорского зина «Совсем другая Музыка» № 2 (7) за 1998 год, интервью с Ерменом, озаглавленном «Мы разрушаем систему»:
«Ермен: — А рок, когда его покупают, — это столько раз уже доказано, и вы должны понимать на всей истории рока, — когда рок покупают — рок потухает. Поэтому мы не продаемся. Мы выпускаем все свои кассеты сами. У нас есть своя студия, АДА-Records, домашняя, на двух пультах обыкновенно все это записывается, и мы бесплатно распространяем кассеты... Это есть наш маленький мир, в котором мы возьмем и умрем когда-нибудь...
Леннон: — А вам не приходило в голову, что вы и этим прекрасно вписываетесь в систему? И может быть, в таком качестве вы ей и нужны?
Е.: — Нет, мы разрушаем систему. Любое наше действие — это в бок системе. Хотя бы — в бок режиму Назарбаева. Живя в Казахстане, мы это делаем...
Л.: — Вы думаете, что серьезно можете навредить режиму Назарбаева?
Е.: — Конечно».
Из речи, предваряющей ютуб-интервью для передачи «Уговорил», опубликованного 19 января 2022 года:
«На сегодняшний день можно смело утверждать, что эпоха Нурсултана Назарбаева и его семьи закончилась. Режим, который возводили 30 лет, осыпался за несколько дней. Такова участь всех тоталитарных режимов, и мне жаль тех, кто этого не понимает. „Адаптация“ была в оппозиции Назарбаеву с конца 90-х годов прошлого века. Многие наши песни, такие как „Жизнь в полицейском государстве“, „Мафия и власть“, „Кайфа больше нет“, были реакцией на усиление репрессий со стороны государства, на появление цензуры в Казахстане, на оформление культа личности главы государства. С кровью, с мясом, но мы перевернули эту страницу в истории нашей страны. Что будет дальше, покажет время. Я сейчас не буду делать каких-то прогнозов, нам нужно пережить кризис и двигаться дальше. В заключение мне хотелось бы выразить свои соболезнования родным и близким всех погибших в эти трагические дни января 2022 года. Всем нам мира, берегите себя».