Douglas Boin. Alaric the Goth: An Outsider’s History of the Fall of Rome. New York: W. W. Norton & Company, 2020
Издательство W. W. Norton & Company выпустило в конце июня 2020 года книгу Дугласа Бойна под названием «Аларих: падение Рима глазами гота». Это реконструкция жизни варвара, вместе со своими соплеменниками захватившего и разграбившего Вечный город в августе 410 года. Бойн преподносит биографию своего героя так, чтобы в ней было как можно больше перекличек с современностью: иммигранты и их роль в обществе, проблемы терпимости и включенности, расхождение между политическими идеалами и практиками.
Дуглас Бойн — профессор Сент-Луисского университета (штат Миссури), автор учебника «A Social and Cultural History of Late Antiquity» («Социальная и культурная история поздней Античности»), научно-популярной работы «Coming Out Christian in the Roman World» («Каминг-аут христианина в Древнем Риме») и монографии «Ostia in Late Antiquity» («Позднеантичная Остия»). Здесь стоит сделать пояснение для читателей, которые далеки от англо-американской полемики по поводу поздней Античности. Большинство ее участников уже несколько десятилетий назад разделились на два лагеря. В одном считают, что главной причиной падения Западной Римской империи были варвары, а во втором — что все дело в кризисе внутренних структур — от политической до социальной. (Примечательно, что российские издатели выбирают представителей первого лагеря. Например, сначала «Центрполиграф», а за ним «АСТ» напечатали книги оксфордского специалиста по варварам и империи Питера Хизера «Падение Римской империи» и «Великие завоевания варваров», а работ его соперников — скажем, Уолтера Гоффарта или Майкла Куликовски — по-русски не найти.) Также много лет тянется позиционная война между классицистами и позднеантичниками, суть которой проще всего пояснить на примере: последние безрезультатно пытаются добиться от издателей авторитетного Oxford Classical Dictionary включения в словарь статьи «Иисус». То есть традиция строгого разделения античности на языческую и христианизируемую никуда не делась. Наш автор, Дуглас Бойн, принадлежит к тем, кто видит причину упадка Западной империи во внутреннем кризисе и кто борется за включение христианства в сферу классических дисциплин. Это, заметим, не оценочное суждение, а положение на координатной плоскости.
Готы вошли в Рим 24 августа 410 года и грабили его три дня. В последний раз враги брали город за восемьсот лет до Алариха: это были галлы после победы в битве при Аллии, в 390 году до нашей эры. Неудивительно, что современников готского штурма не покидало чувство катастрофы, тем более что многие помнили сравнительно недавнее поражение римлян от готов в 378 году при Адрианополе. Блаженный Иероним, создатель «Вульгаты», канонического латинского перевода Библии, и один из Отцов церкви, живший в то время в Вифлееме, узнав о произошедшем, писал, что Рим, некогда пленивший весь мир, оказался пленен сам: «Capitur urbs quae totum cepit orbem». Впрочем, готский историк Иордан уверял, что Аларих велел своим солдатам воздержаться от кровопролития: «Вступив в Рим, они, по приказу Алариха, только грабят, но не поджигают, как в обычае у варваров, и вовсе не допускают совершать какое-либо надругательство над святыми местами». По окончании грабежа готы ушли из Вечного города и отправились на юг, чтобы при первой возможности перебраться в Африку и там найти себе новую родину. Но Аларих, которому было около сорока лет от роду, заболел в пути и умер в том же 410 году возле древнего города Консентии, нынешней Козенцы, в Калабрии.
О жизни Алариха известно мало. И в целом историков, как древних, так и новых, фигура готского вождя интересовала гораздо меньше, чем факт падения Рима. Дуглас Бойн берется исправить это положение: он ставит своей задачей найти как можно больше сведений и фактов о человеке, а не об исторической карикатуре, и попытаться совместить их с картиной эпохи. Кроме того, Бойн старается привлечь к своему «расследованию» археологический материал, собранный за последние двести с лишним лет.
Аларих едва ли был дикарем в звериной шкуре, как любили изображать варваров салонные живописцы в XIX веке. Скорее, пишет Бойн, его надо представлять как способного провинциала: будущий вождь был христианином-арианином, говорившим на двух языках, способным командиром и лидером, чья юношеская репутация (неясного свойства партизанские вылазки) не помешала ему поступить на службу в римскую армию в 392 году и воевать на стороне императора Феодосия вплоть до важной битвы на реке Фригид в 394 году, стоившей жизни десяти тысячам готов. Затем Аларих, не добившись продвижения по службе, отправился пытать счастья в Константинополь, а оттуда перебрался со своим отрядом в Грецию, где то ли грабил, то ли не грабил большие и малые города. Молва приписывала готам варварское обхождение с храмами афинского Акрополя, но Бойн пишет, что эти утверждения голословны и слишком напоминают не имеющие срока давности клише о безобразиях завоевателей. Археология не может ни подтвердить, ни опровергнуть эти трюизмы.
С археологией готского нападения на Рим в 410 году, как выясняется, дело тоже обстоит неважно. Влиятельнейший римский археолог Родольфо Ланчани (1845–1929), опираясь на позднеантичные источники, искал следы разрушений на Авентинском холме, нашел и приписал их готам. В действительности конкретные остатки пожарищ и клады датировать трудно, но, пишет Бойн, современные методы исследований указывают, как правило, не на начало V века, а на его середину, что соответствует нападению на Рим вандалов во главе с Гейзерихом в 455 году.
Бойн не стремится отвести от готов обвинение в нападении на город, но он хочет преподнести это событие как единственный доступный Алариху и его соплеменникам метод добиться практической цели — выплаты задержанного жалованья своей армии, служившей Риму уже много лет. Попытки Алариха договориться о справедливой награде с римскими полководцами, а через них с императорами, неизменно заканчивались неудачами. С точки зрения Бойна, это свидетельство не плохой тактики готского короля, а провальной стратегии императоров, которые надеялись отделаться от варваров побыстрее и подешевле. Гонорий, опасаясь готов, еще в 402 году вместе со своим двором перебрался из Рима в Равенну, откуда безучастно наблюдал за действиями Алариха. Последний дважды осаждал Вечный город в 408 и 409 годах, но сенаторам удавалось с ним договориться; на третий раз у него закончилось терпение.
Бойн — прекрасный рассказчик. Когда он пишет о том, что в дни, последовавшие за разграблением Рима готами, не нашлось ни одного политика, который обратился бы к горожанам и объяснил им, что произошло и почему не удалось избежать катастрофы, ему (Бойну) веришь безоговорочно. А потом задаешься вопросом, откуда, собственно, он это взял, ведь ссылок на источники у него нет. Таково его заключение, исходя из известной по другим сведениям политической рутины Рима того времени? Увы, это остается непонятным, как остается непонятным, допустим ли подобный перенос. И так происходит на страницах «Алариха» часто: чем ярче и последовательней рассказ, тем менее он привязан к источникам и тем больше он отдает современной рефлексией по поводу империй и колоний. Презентизм, то есть перенос сегодняшних представлений на события прошлого, — плохая тактика в истории, но действенная в риторике.
Выраженная симпатия к выбранному герою тоже не мешает, если только она не ведет к однобокой интерпретации. У Бойна симпатии отданы готам, которых он противопоставляет не всему Риму в целом, а сытым и ленивым элитам, упустившим возможность разрядки и через нее — создания устойчивого и одновременно многоконфессионального государства. В этом зато преуспели готы в своих варварских королевствах — сначала в Аквитании со столицей в Тулузе, а потом в Иберии со столицей в Толедо. О том, что и вестготы, и Византия пали под ударами устойчивых монотеистических соперников, Бойн, впрочем, читателю не напоминает.
При всех недостатках «Аларих» — небесполезная книга: это удобочитаемый рассказ о сложном этапе в истории Рима и его соседей. А если читатель преподает историю школьникам или студентам, то он может на ее примере показывать, как точка зрения автора влияет на подбор и выдачу материала, какие он выбирает фигуры умолчания и как пристрастность добавляет очки беллетристике и отбирает их у науки.