Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Роберт Чарльз Уилсон. Дарвиния. М.: Азбука-Аттикус. СПб.: Азбука, 2022. Перевод с английского Ирины Тетериной
Согласно теории историка Эрика Хобсбаума, «короткий двадцатый век» начался в 1914 году. «День, который разделил все на „до“ и „после“» — 28 июня 1914-го, когда пуля сербского националиста Гаврило Принципа настигла эрцгерцога Франца Фердинанда. В альтернативной реальности Роберта Уилсона «короткий двадцатый век» начался двумя годами раньше, в марте 1912-го. Никакого столкновения имперских амбиций, никаких битвы при Сомме и Атаки мертвецов — просто в одну тихую ночь с европейского континента бесследно исчезли города и железные дороги, поля и угольные шахты, телеграфные линии и морские порты. Пропали не только сотни миллионов людей: необъяснимым образом исчезли привычные растения и животные, на месте Лондона и Парижа, Берлина и Вены, Москвы и Рима раскинулись сюрреалистические джунгли, населенные странными, небывалыми созданиями, каких не встретишь ни в одном средневековом бестиарии. Катастрофа не затронула Африку, большую часть Азии, Индокитай, Латинскую Америку, Японию и Соединенные Штаты, но погрузила весь мир в экзистенциальный кризис. Чудо Господне, явленное воочию и сравнимое по масштабам со Всемирным Потопом, нанесло сокрушительный удар по атеизму и теории эволюции. Как ни удивительно, меньше всего пострадали США: Америка лишилась притока рабочих рук, продвинутых технологий и плодов высокоразвитой европейской науки, потеряла часть рынков сбыта, но сумела худо-бедно перестроить экономику, наладить импортозамещение и начать реколонизацию одичавшего европейского материка, получившего ироническое прозвище Дарвиния.
Можно до хрипоты спорить, насколько убедителен нарисованный автором сценарий развития человечества в мире, из которого в мгновение ока исчезло все население Европы, зато появились необозримые девственные леса и нетронутые месторождения угля, нефти и других полезных ископаемых. Но на самом деле «Дарвиния» Уилсона не о геополитике и не об экономике. В первую очередь это пастиш, ностальгическое возвращение в эпоху Фронтира, когда карта мира пестрела белыми пятнами, дикими неосвоенными территориями, куда не ступала нога цивилизованного человека. Неспроста главный герой этого романа, фотограф-анималист, подцепивший вирус бессмертия, в свободное от странствий и рефлексии время зачитывается научно-фантастическими романами из журнала Argosy. История первой американской экспедиции в неизведанные джунгли Дарвинии — прозрачная аллюзия на «Затерянный мир» Артура Конан Дойла. Мегалитические руины древней дочеловеческой расы и зловещие культисты, ждущие пробуждения своих чудовищных богов, — очевидный привет Г. Ф. Лавкрафту. В книге легко найти отсылки к Эдгару Райсу Берроузу, Абрахаму Мерриту, Джону Вуду Кэмпбеллу и другим классикам жанра — иногда автор прямо на них указывает. Наконец, Уилсон ловко обыгрывает архетип Агасфера, бессмертного и неуязвимого Вечного Жида, обреченного на бесконечные странствия, — это один из ключевых образов романа. Иными словами, «Дарвиния» — книга насквозь литературоцентричная, предъявлять какие-то претензии к логике мира здесь так же бессмысленно, как выискивать внутренние нестыковки в «Принцессе Марса» или «Хребтах Безумия».
В 1999 году «Дарвиния» получила главную канадскую НФ-награду «Аврора» — и проиграла гонку за премией «Хьюго». Уступив, что характерно, другому роману-пастишу — «Не считая собаки» Конни Уиллис. Результат закономерный. Не прерывая постмодернистский эксперимент, Р. Ч. Уилсон пытается остаться в парадигме НФ и пускается в квазинаучные объяснения — причем прямолинейные, в лоб, не доверяя интеллекту и фантазии читателей. Чем убивает очарование литературной игры, разрушает атмосферу тайны и низводит трагедию до уровня научно-фантастического клише. Окончательно испортить эту историю автору не удалось, но и прыгнуть выше головы не получилось, — а жаль, перспективы были.
Ф. Джели Кларк. Хозяева джиннов. М.: Эксмо, 2022. Перевод с английского Артема Киселика. Содержание
«Длинный девятнадцатый век», по Эрику Хобсбауму, закончился в 1914 году, вместе с наивной верой европейцев во всесилие науки и исключительную благотворность прогресса. В романе Ф. Джели Кларка «Хозяева джиннов» «эпоха пара и электричества» подошла к концу существенно раньше — когда таинственный гений по прозвищу аль-Джахиз (буквально «пучеглазый») ослабил барьер между реальностями, вернув в наш мир сверхъестественное. Восток, густо населенный джиннами и ангелами, одним движением стряхивает ярмо европейских колонизаторов — англичан, французов, немцев, русских — и обретает свободу. На смену пару и электричеству приходят магия и алхимия, а пыльный Каир превращается в новую столицу мира. Космополитичную, прогрессивную, с огромными фабриками, которые приводит в движение древнее колдовство, причальными башнями грузовых дирижаблей, декадентскими кафешками и храмами многочисленных религий.
Но у магического прогресса, как и у научно-технического, есть оборотная сторона. Чтобы свести к минимуму издержки, примирить посюстороннее и потустороннее, в Египте создано Министерство алхимии, заклинаний и сверхъестественных сущностей. Агент Фатима, мусульманка, спортсменка и просто красавица — одна из немногих женщин в этом ведомстве. В зону ее ответственности входит расследование преступлений с участием джиннов, ангелов, гулей и других пришельцев из иных миров. Вы будете смеяться, но уровень такой преступности достигает пика в 1912 году — похоже, эта дата чем-то необъяснимо гипнотизирует англо-американских фантастов. Роман «Хозяева джиннов» начинается с убийства участников оккультного общества, а завершается покушением на лидеров мировых держав и частичным разрушением Каира, — но, если бы не отважная Фатима с подругами, эта история могла бы кончиться гораздо печальнее.
В мае 2022-го «Хозяева джиннов» принесли автору премию «Небьюла» — уже третью за последние годы. Судя по обилию наград и номинаций, Ф. Джели Кларк — один из самых многообещающих англо-американских фантастов последней пятилетки. Помимо «Небьюлы» в его коллекции есть два «Локуса» и Британская премия фэнтези, он выходил в финал «Хьюго», Мифопоэтической премии, World Fantasy Award, Shirley Jackson Award и Sturgeon Award. Однако, чем вызван такой резонанс, не очень понятно — по крайней мере, если судить по роману и двум новеллам «Каирского цикла», переведенным на русский. Как ориентальная проза «Хозяева джиннов» выглядят довольно блекло — это вполне стандартная европейская литература средней руки, линейное, последовательное, лишенное буйной восточной образности повествование, гладкое, как тщательно обструганная доска. Никаких следов влияния арабской, персидской или тюркской словесности. Детективная интрига тоже работает неважно. Следите за руками: главная героиня романа — женщина. Ее напарница — женщина. Сердечная подруга героини — женщина. Главный полицейский эксперт Министерства алхимии, заклинаний и сверхъестественных сущностей — снова женщина. Поголовно из женщин состоит даже самая опасная городская банда (все это, напомню, в Каире 1912 года — рискну предположить, Ф. Джели Кларк тонко глумится над феминистической повесткой, но делает это достаточно осторожно, чтобы избежать обвинений в неполиткорректности). Достаточно понять нехитрую логику автора, чтобы угадать личность преступника, — задолго до того, как проницательный сыщик вычислит затаившегося злодея. Что остается? Не так уж много. Парадоксальный образ альтернативного Каира начала XX века, более европейского, чем сама Европа, конечно, вызывает симпатию, но к художественным достоинствам романа точно не относится.
Дэвид Фостер Уоллес. Метла системы. М.: АСТ, 2022 Перевод с английского Николая Караева
В раннем романе Филипа К. Дика «Око небесное» («Eye in the Sky», 1957) речь шла о группе экскурсантов, которые стали жертвой аварии на экспериментальном протонно-лучевом дефлекторе и отправились в коллективный трип, психоделическое путешествие по мирам, созданным их подсознанием. Но, поскольку герои, обычные американцы 1950-х, поголовно страдают психозами и неврозами, миры получаются один другого страньше и опаснее — даже если на первый взгляд почти не отличаются от исходной реальности. Примерно такое же впечатление производит альтернативная вселенная, описанная в «Метле системы» Дэвида Фостера Уоллеса, — с поправкой на то, что здесь обошлось без техногенной катастрофы. Действие романа разворачивается в альтернативной Америке. Посреди штата Огайо раскинулась рукотворная пустыня, созданная на деньги налогоплательщиков; производитель игрушечных машинок выпускает настоящие автомобили эконом-класса, очень маленькие и целиком собранные из пластмассы; прах одного из основателей города Кливленда захоронен не в пафосном мавзолее, а в центре мегаполиса, посреди автомобильной стоянки перед бизнес-центром, — такие гротесковые детали, мало-помалу повышающие градус нелепости и абсурда, пригоршнями раскиданы по всему тексту.
Формально интрига «Метлы системы» крутится вокруг бесследного исчезновения из дома престарелых двадцати с лишним пациентов и сотрудников, в том числе девяностолетней прабабки главной героини. Когда-то старушка училась в Европе у самого Людвига Витгенштейна и с тех пор воспринимает мир исключительно сквозь оптику лингвистической философии — загадочным образом это подтолкнуло ее к побегу и помогло избежать внимания санитаров. Фактически читателям приходится ломать голову над другой загадкой: чьи именно неврозы и навязчивые идеи сформировали этот фейковый мир, похожий, но очевидно не совпадающий с миром реальным? Кроме неуловимой Бабули, в число претендентов на роль Творца входят Линор Бидсман, двадцати четырех лет от роду, наследница многомиллионного бизнеса по производству детского питания, работающая на телефонном коммутаторе и страдающая от избытка контроля; Рик Кипуч, чуть за сорок, главный редактор издательства «Част и Кипуч», милый неврастеник с половой дисфункцией и взрослым сыном-гомосексуалом; психиатр Кертис Джей, добрый доктор без возраста, помешанный на идее гигиенической тревожности, ремнями безопасности фиксирующий пациентов на механических стульях, оснащенных системой экстренного катапультирования, — и другие не менее колоритные персонажи с легким сдвигом по фазе.
Впервые изданная в 1987 году «Метла системы» стала дебютным романом Дэвида Фостера Уоллеса и одновременно его дипломной работой в колледже. Будущий автор «Бесконечной шутки» перебирает, как четки, нарративные стратегии и языковые регистры, пытается объять необъятное и соединить несоединимое. Собранный из разностильных фрагментов, роман похож на пестрое лоскутное одеяло: традиционное повествование перемежается протоколами психоаналитических сессий, ответами на опросные листы, сбивчивыми внутренними монологами, черновиками графоманских рассказов, отчетом о заседании команды губернатора Огайо, и т. д. и т. п. Немножко Филипа Дика, немножко Курта Воннегута, немножко Дос Пассоса, немножко Томаса Пинчона, крохотная щепотка Донны Тартт — ну и Людвиг Витгенштейн, разумеется, как же без него. Не худшая компания для двадцатипятилетнего дебютанта — хотя голос самого ДФУ среди этой веселой какофонии, мне кажется, несколько теряется.