Тайная жизнь Томаса Манна

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Колм Тойбин. Волшебник. М.: Иностранка, Азбука-Аттикус, 2022. Перевод с английского Марины Клеветенко. Содержание

1

Колм Тойбин — хорошо известный на Западе ирландский писатель. Его новый роман, «Волшебник» (2021), посвящен судьбе Томаса Манна и получил разноречивые отклики в западных СМИ — во многом по причине обилия интимных деталей из частной жизни Манна, которая столь трепетно охранялась великим немцем при жизни.

Теперь слегка оскандалившийся роман готовится к выходу в издательстве «Азбука» и в переводе Марины Клеветенко. Важно кое-что заранее оговорить. В нашей переводной литературе часто встречаются случаи самоцензуры и даже проявления гомофобии со стороны переводчиков или редакторов по отношению к ЛГБТ+ темам (самый известный пример — перевод «Часов» Майкла Каннингема). Но «Волшебника» эта печальность участь обошла. Сравнив английский оригинал и русский перевод, читатель убедится, что переводчица выполнила очень добросовестную работу, сохранив не только авторскую интонацию, но и речевую достоверность (когда вы увидите в русском тексте слово «гомосексуал», то имейте в виду, что в английском также было написано «homosexual», а не «gay»).

Предыдущий роман Тойбина, «Дом имен» (2017), ставший переложением эсхиловской «Орестеи», не завоевал успеха у читателей. Возможно, по этой причине ирландец обратился к проверенному историческому жанру. Так, еще в 2004 году вышла его книга «Мастер», посвященная жизни другого прославленного писателя прошлого, — американца Генри Джеймса. Причем с «Мастером» «Волшебника» роднит не только жанр. Известно, что Генри Джеймс, пережив творческий кризис в первой половине 1890-х, изменил не только свою творческую стратегию, но и повседневную жизнь: он спрятался в маленьком городке на юге Англии и посвятил себя написанию нескольких ключевых романов. А главное — главное для Тойбина — переломные годы писателя совпали с его сексуальными поисками и отношениями с мужчинами.

Сексуальная идентичность — важная, если не важнейшая для Тойбина тема в литературе. Он посвятил ей немало книг, но отметим еще одну — сборник эссе «Любовь в темное время» (2002), посвященный судьбам известных ЛГБТ+ персон: от Роджера Кейсмента и Фрэнсиса Бэкона до Элизабет Бишоп и Педро Альмодовара. Именно в этой книге Тойбин впервые описал перипетии творчества и гендерных поисков и Генри Джеймса, и Томаса Манна.

О том, что Томас Манн был геем, можно догадаться хотя бы при чтении его рассказов или романов. Уже в 1980–1990-е годы были опубликованы его тайные дневники, которые рассеяли последние сомнения; правда, с тех пор не прекращаются попытки ресентимента со стороны левых гуманитариев и активистов, обвиняющих покойного романиста в стигматизации геев или педофилии. А на рубеже 1990-х и 2000-х вышло несколько биографий, закрепивших в интеллектуально-академической среде новый образ писателя; одна из самых известных работ — «Томас Манн: Эрос и литература» Энтони Хейлбата (1997).

Тойбин развивает эту тему, обращаясь к широкой читательской аудитории. Он представляет жизнеописание Томаса Манна, в котором центральное место занимает его сексуальная идентичность. Это художественная биография, и Тойбин часто воображает, как немецкий писатель мог в отроческие годы впервые прикоснуться к телу другого мужчины, впервые заняться сексом с соседом по дому, привести в комнату мужчину из мюнхенской кофейни или пофлиртовать в старости с молодым официантом. Имелись и реальные эпизоды, о которых пишет Тойбин, — например, дневниковые записи Манна о своем сексуальном влечении к 14-летнему сыну Клаусу, которое писатель в конце концов подавил. Позже, когда эти компрометирующие тетради чуть не попали к нацистам, он их сжег.

Томас Манн. Thomas Mann Archive

2

Это не означает, что под пером Тойбина Манн превращается в озабоченного желанием писателя, склонного к педофилии. Или что намерением ирландца было поднять очередной скандал вокруг канонизированный литературной персоны. Слава богу, все куда сложнее и интереснее.

Стоит начать с названия романа. «Волшебником» Томаса Манна называли его многочисленные дети. Сначала они прозвали его так из-за фокусов, которыми он радовал их в детстве, затем — благодаря магическому умению «представать в разных обличьях» в зависимости от неурядиц или скандальных обстоятельств. А поводов оскандалиться у Манна всегда было вдоволь — упомянутые компрометирующие дневники; газетные очерки времен Первой мировой, в которых он предстает патриотом и сторонником войны; многолетняя ссора со старшим братом; промедление с публичным осуждением гитлеровской Германии в конце 1930-х; дружба с Альмой Малер, известной своим антисемитизмом; «пародия» на Арнольда Шенберга в «Докторе Фаустусе»; отсутствие на похоронах сына; посещение ГДР и подозрения со стороны ФБР. Но, несмотря на это, Манн ухитрялся магическим образом сохранять репутацию, обводя вокруг пальца своих недоброжелателей. Никто так и не смог нарушить покой его частной жизни или развенчать славу главного немецкого писателя столетия. Хотя для некоторых членов семьи — например, для старшего брата Генриха — он был не волшебником, а самозванцем. И роль Генриха Манна в романе сводится именно к этому — намекать читателю, что «педантичный, отстраненный тон [Томаса], его чопорность и неравнодушие к признанию были масками, скрывавшими истинные желания».

Этим волшебством (или самозванством) Манн пользовался и в личной жизни. В глазах общественности он оставался образцовым семьянином, у которого было шестеро детей и большой дом в Калифорнии. «Я частный человек, — говорит он на страницах романа. — Мои интересы сосредоточены на работе и семье». Но в то же время он рисовал в тетрадях обнаженных мужчин или отдавался эротическим фантазиям; его поклонники обменивались с ним письмами или многозначительными взглядами на чтениях и лекциях; изредка некоторые из них вступали с ним в разного рода эмоциональную или даже сексуальную связь. Манн держал свою гомосексуальность в строжайшей тайне, боясь бросить на себя малейшую тень. Разителен контраст с его детьми: сразу трое из них — Эрика, Клаус и Голо — были открытыми геями или бисексуалами, причем со скандальной репутацией. Но Манн все равно сохранял перед обществом показную старомодную благопристойность, унаследованную от бюргерских предков. Он «страшился того, что могло выйти из-под контроля, если он отбросит сдержанность и осторожность». Его выбор был зрелым, сознательным и стратегическим.

В решении вести двойную жизнь, по мнению Тойбина, заключается главный секрет эмоциональной, даже иррациональной силы романов Манна. Он искуснейшим образом держал в узде свои «опасные наклонности» в обычной жизни, дабы выпустить их на страницах книг или дневников. «Скрытая власть эротического» стала его творческой напарницей, а не проклятием. Мы не прочитали бы «Смерти в Венеции» или «Лотту в Веймаре», если бы он не сублимировал свою гомосексуальность. «Демоническое следует воспевать в стихах, а не рассуждать о нем», — писал Манн в статье, посвященной Достоевскому. Посему он намеренно играл перед публикой в «нормального» человека, зато своих персонажей — Томаса Будденброка, Густава фон Ашенбаха, Адриана Леверкюна — делал людьми слабыми, чувственными, зачастую безвольными, готовыми уступить «демоническому» желанию, влечению или страсти. Сегодня писателя осудили бы за такое решение, обвинив в стигматизации; но в 1929 году за это давали Нобелевскую премию.

Клаус Манн. Thomas Mann Archive

Другая важная тема романа — семья Манна. Роман начинается с истории его родителей и родственников, продолжается его собственной внезапной женитьбой (вызванной чувством унижения после ночи с неопрятным офисным клерком), дополняется семейно-брачными историями его братьев и сестер, а затем и детей. Манн в описании Тойбина предстает суховатым отцом и робким мужем; его двойственный характер дал плоды только в творчестве, а семье, напротив, причинял одни страдания. На первый план здесь выходит его жена Катя Прингсхайм, внучка знаменитой феминистки и писательницы Хедвиги Дом. Мы наблюдаем за ее развитием по ходу сюжета — как она превращается из современной и легкомысленной невесты, заигрывающей с родным братом, в одинокую пожилую женщину, которая знала о подавленном влечении мужа и заключила с ним негласный пакт молчания взамен на семейное благополучие и порядок в доме. К концу романа становится все отчетливее, что семья Маннов очень удачно прикидывалась крепкой и дружной, особенно в СМИ, но в действительности это были глубоко отчужденные друг от друга люди, и эта отчужденность явственнее всего проявилась, когда пришло известие о передозировке Клауса Манна. А одним из виновников случившегося стал, конечно же, отец семейства, так и не научившийся доверительному общению с детьми. Однако, как подчеркивает Тойбин ближе к финалу романа, это не помешало Томасу и Кате прожить вместе до самой старости. Не каждый союз держится на искренней любви супругов; в некоторых семьях первостепенное место занимает соблюдение правил чести и приличий.

Тойбин показывает, как из отношения к сексуальной идентичности сформировались остальные поведенческие установки Манна. Кроме творчества и семейной жизни, еще одной важной темой романа является роль общественного интеллектуала. С началом Первой мировой Манн долгое время не знал, что сказать широкой публике, и в итоге опубликовал книгу «Размышления аполитичного», в которой предстал патриотом, высокопарно размышляющим «об особой немецкой душе». Но катастрофические последствия войны привели его к переосмыслению своей позиции. Эта эмоциональная ошибка напомнила ему о промахе, совершенном в отроческом возрасте, когда он признался в любви однокласснику. Он никогда больше не допускал такого поведения ни в отношениях с любимыми, ни в публичных выступлениях. Теперь он действовал осмотрительнее при чтении лекций или написании публицистики, сознательно подавляя свои патриотические чувства.

Так, с приближением Второй мировой, уже перебравшись в США, он медлил даже с публичным осуждением Гитлера. С одной стороны, он боялся навредить семье и близким, особенно тем, кто не смог вовремя покинуть Европу; с другой — опасался, что может утратить связь с немецким читателем или больше не вернуться на родину. В 1936–1938 годах он и вовсе опубликовал статьи («Переписка с Бонном», «Этот мир»), в которых отказывался верить в реальность скорой войны в Европе и считал высказывания Гитлера истерическим популизмом, который скоро будет пресечен самими немцами. Но война началась; Манны потеряли члена семьи, погибшего из-за немецких бомбардировок; их мюнхенский дом был превращен в солдатский бордель, а любекский — полностью разрушен; начался Холокост, о котором Томас узнал уже в Калифорнии. С каждым месяцем ему становилось очевиднее, что той Германии, которую он любил — в романе она символизируется 143-томным собранием сочинений Гёте и старинным канделябром, которые Манн перевозил из Германии в Швейцарию, из Швейцарии в США, а из США обратно в Швейцарию, — так вот, этой Германии, воспетой Гёте и самим Манном, уже нет и не будет, она исчезла.

Показательна и другая сцена романа: близится конец войны, Рузвельт умер, у власти прямолинейный Трумэн, назревает маккартизм, фэбээровцы устраивают допросы всем, кто подозревается в симпатиях к коммунизму. Настает черед Манна, и его спрашивают на допросе, что он думает о немецких писателях-коммунистах (в первую очередь о Бертольде Брехте) и их планах на послевоенную Германию. «Они, — отвечает Томас, — хотят создать новый мир. А я предпочитаю старый. Поэтому я вряд ли пригожусь».

Но может ли он признаться в своих чувствах перед широкой аудиторией, в печати или по радио? Рассказать о своей тоске по Германии, которую уже не вернуть из-за войны? Нет. Это не в его характере. Вместо этого Манн пишет «Доктора Фаустуса», вкладывая в образ главного героя сентиментальные национальные чувства, а на публике читает статьи, отличавшиеся взвешенностью, иронией и адресованные тем немцам, которые не утратили веру в разум. Самая известная из них — каноническая статья «Германия и немцы» 1945 года, в которой Манн провозгласил, что «нет никаких двух Германий — плохой или хорошей, — есть только одна, и все лучшее в ней было с дьявольским коварством обращено ко злу».

Манн стал одним из ведущих публичных интеллектуалов мира благодаря этой игре в авторитетного и серьезного интеллектуала, предсказывающего трагическую участь Германии. Но в то же время он успел настроить против себя немецкого обывателя, очнувшегося летом 1945 года в разрушенной и разоренной стране, презираемой всем цивилизованным миром. И с тех пор начинается новая глава в отношениях писателя и Германии. Даже после войны Манн подавлял ностальгию, сохраняя на публике невозмутимость; не считая небольшого турне по Мюнхену и Веймару, он принял решение больше не возвращаться на родину. «На своем веку он повидал не одну Германию. Новая будет развиваться без него».

Томас Манн с семьей на отдыхе. Thomas Mann Archive

3

Такой портрет великого немецкого писателя предложил читателю Колм Тойбин. Очевидно, что многое в этом портрете вымышлено, как не подлежит сомнению и то, что общие фабульные черты — узловые события биографии Манна — вполне достоверны. За деталями стоит обратиться к научным монографиям или дневникам писателя; роман же Тойбина следует рассматривать не как развенчание подлинного Манна, а как литературную интерпретацию влияния сексуальной идентичности на биографию отдельно взятого человека.

Осип Мандельштам в статье «Конец романа» (1922), объясняя истоки возникновения этого жанра, указывал на взаимосвязь судьбы Наполеона, центральной исторической фигуры XIX века, и целого вихря подражательных маленьких биографий, воспроизводивших схожую яркую судьбу. С тех пор прошло больше ста лет, но некоторые писатели по-прежнему пишут классические европейские романы о подобных людях. К их консервативному крылу принадлежит и Тойбин. Он верен старомодной романной традиции и вновь, как и в прошлых книгах, рассказывает про яркую и одаренную волей или талантом личность, а фабулу своего произведения выстраивает в зависимости от его необыкновенной судьбы. Его литературные поиски направлены не на формальные или композиционные эксперименты, а на оттачивание искусства психологической мотивировки персонажей.

Выбрав в герои Томаса Манна, Тойбин показал, как немецкий писатель стремился к тщательному сокрытию подробностей своей частной жизни и верно следовал завету Антона Чехова, учившего, что «каждое личное существование держится на тайне». Тайна была необходима Манну, по мнению Тойбина, ради осуществления литературного призвания, написания великих гуманистических книг и трансформации одряхлевшей европейской ментальности. Эта смелая задача требовала от него сверхусилий, в том числе облечения себя в новую личность, которую Манн самостоятельно придумал и создал. Можно сказать, что Тойбин предлагает читателям двух Маннов: подлинный, по его мнению, был слабым, глубоко одиноким и сексуально неудовлетворенным человеком, гениально переносящим свои страхи и желания на страницы книг; а другой Манн был искусственно созданным, скрытным, сухим и строгим, но при этом волевым интеллектуалом, в котором остро нуждалось общество тех лет. Венгерский писатель Петер Надаш, рецензируя скандальные дневники Манна, проницательно заметил, что «он не просто оказался блестящим актером, но и до мельчайшей детали, до последнего волоска был именно таким, каким требовала быть избранная роль».

Что же до Колма Тойбина, открытого гея и сторонника ЛГБТ-прав, чье мировоззрение формировалось под воздействием сексуальной революции 1960–1970-х, — то он написал книгу, в котором манновский культ личной тайны окончательно развенчивается. В наши дни не осталось места секретам; все должно быть прозрачно. Читатель романа как бы подглядывает с позволения автора через окно и видит, как привычки, сформированные Манном в личной жизни, самые сокровенные разногласия его души предопределили характер и судьбу писателя.

Повторюсь, что Тойбин, с одной стороны, написал очень традиционный и откровенно старомодный по современным меркам роман; с другой — он вновь воскресил в общественном сознании противоречивую фигуру великого Томаса Манна, предложив современную, увлекательную и, положа руку на сердце, не такую уж скандальную интерпретацию его жизни.