Сухбат Афлатуни. Муравьиный царь. М.: РИПОЛ классик, 2016

Под псевдонимом Сухбат Афлатуни скрывается писатель, поэт, литературный критик Евгений Абдуллаев из Ташкента. В прошлом году его роман «Поклонение волхвов», публиковавшийся в журнале «Октябрь» с 2011 по 2015 годы, вошел в длинный список «Большой книги» и, не дожидаясь результатов премии, был издан отдельным томом. В начале 2016, на волне интереса к «Волхвам», «РИПОЛ классик» издал еще один роман Афлатуни — «Муравьиный царь». В отличие от предыдущей поэтичной саги, охватывающей полмира и полтора века, этот поджарый и поначалу говорящий нарочито простым языком роман как будто написан другим человеком.

«Размяла пальчики для улучшения утренней мозговой деятельности. Раз, два. Встала, отключила мобилу. Ванная. Лицо, зубы, душ. Опять Лешкины носки на стиралке! Говорила ж придурку, суй в машину. Присела, полистала журнальчик, смыла. Причесалась, сняла со щетки волосы. Два седых. Позвонить Мане в салон. Еще одни носки!»

«Муравьиный царь» состоит из двух частей, пунктирно объединенных повторяющимися персонажами. Первая часть, «Теплое лето в Бултыхах» (в 2013 году она выходила как самостоятельная повесть в журнале «Дружба народов»), рассказывает историю архитектора Лены, на которую сваливаются неожиданные неприятности с угрозой не то тюрьмы, не то даже убийства. Убегая от проблем, героиня пускается в странную психологическую игру в духе романа Тома Маккарти «Когда я был настоящим»: пытается реконструировать события более чем двадцатилетней давности — последнего счастливого лета своей семьи.

Главный герой второй части — Ленин муж Михалыч, который везет по заснеженной дороге свою мать в загадочное место с жутким названием «геронтозорий». Начинаясь как скучное, но вроде бы важное совместное путешествие далеких друг от друга родных людей, road story неожиданно наполняется причудливой нечистью, сказками и детскими песенками со вторым дном, волшебными помощниками и настоящими опасностями. Из-за второй части «Муравьиного царя» невозможно не сравнивать с «Метелью» Владимира Сорокина или прозой Мамлеева. Но, к чести для Афлатуни, сравнение не делает его текст вторичным, а, напротив, убедительно доказывает, что хорошие русские писатели еще не перевелись.