Стыдливый баобаб не любит свое отражение

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Ирина Татаровская. Мифы Тропической и Южной Африки. От «съедобного неба» до ритуальных масок и птицы-молнии. М.: МИФ, 2025. Содержание

Люди рассказывают, что однажды мать послала двух своих сыновей на поиски хвороста. Каждому хотелось принести домой большую сухую ветку — однако ветка была одна, братья подрались из-за нее, и старший брат убил младшего. Когда мать узнала о том, какое страшное дело тот сотворил, она прогнала его из дома, и убийца поселился в тени большого дерева неподалеку. Он стал брать в руки палки и стучать по стволу дерева и однажды заметил, что, когда термиты проели сердцевину одной из палок, она начала издавать более мелодичные звуки. Вскоре мужчина вернулся домой, неся с собой полое бревно и две палки. Он ударял палками по бревну, и раздававшийся звук увеселял сердца тех, кто жил с ним в одном селении. Преступление этого человека было забыто, ведь теперь его уже знали не как братоубийцу, а как того, кто первым сотворил барабан.

Приведенная выше легенда, дошедшая до нас благодаря сенегальскому писателю Амаду Мапате Диань, повествует о том, как на свет появилась каста гриотов: бродячих музыкантов, певцов, разносчиков новостей и слухов, знатоков истории и генеалогии, непревзойденных рассказчиков мифов и сказок. Не все истории о родоначальнике гриотов столь жестоки, но в них часто содержится мотив пролития крови, нарушения табу и следующего за ним понижения социального статуса. Примечательным образом гриоты одновременно находились в самом низу социальной лестницы из ремесленных каст — и могли входить в ближний круг правителей средневековых африканских империй.

Даже сегодня в Мали действуют школы, обучающие гриотов, а в разных странах африканского юга вы можете встретить людей, претендующих на то, что они воскрешают их средневековое ремесло. Это неудивительно, ведь, как объясняет нам африканист Ирина Татаровская, театрализованные представления гриотов, основанные на импровизации и глубочайшем знании традиции одновременно, ухватывали самую квинтэссенцию южноафриканской культуры. Культуры, в рамках которой устное слово пользуется большим эпистемологическим авторитетом, чем письменное, искусство не отделено от религии, а миф по сей день господствует в разных сферах человеческой жизни.

Татаровская открывает свой рассказ признанием, что «африканская мифология остается малоизученной и недооцененной». Африканский фольклор часто низводится до уровня примитивных легенд и сказок, несопоставимых по уровню образности с европейским и азиатским культурным наследием. На деле же африканцы создавали и разветвленные мифологические системы со сложной символикой (догоны, бамбара), и яркие повествования, раскрывающие характер главного персонажа — трикстера вроде богомола Цагна и паучка Ананси или культурного героя, такого как Ункулункулу у зулусов.

Разумеется, правомерность самого разговора о некой единой «африканской культуре» и «африканской мифологии» в отношении целого континента, населенного более чем 7000 народов, уже давно проблематизирована учеными. Тем не менее Татаровская считает, что у нее вполне есть право написать популярную книгу для «всех увлекающихся мифологией читателей» на материале мифов и легенд той части нашей планеты, что обычно определяется словосочетанием «южнее Сахары» (но исключая страны Африканского Рога). В рамках собственных исследований культуры этого региона ей удалось защитить кандидатскую диссертацию по филологии, посвященную конголезскому языку лингала, и докторскую по философии на тему «Мифология народов Тропической и Южной Африки. Эпистемология и картина мира», а также опубликовать несколько специализированных монографий.

Итак, рассказывает нам Татаровская, культура той части Африки, о которой она будет говорить, носит принципиально устный характер — и этим объясняются ее самые характерные черты. «Например, исконный текст эпических преданий народов Западной Африки состоял из стихов, определяемых не рифмами, акцентами или определенным количеством слогов, а музыкальным ритмом, который должен был задаваться сопровождением на струнных музыкальных инструментах. Именно поэтому рассказчик был обязан уметь слагать стихи, декламировать, петь и играть на музыкальных инструментах». В своем доколониальном прошлом африканские народы не имели письменности, да и сам климат континента с его влажным воздухом и многочисленными вредителями не способствует хранению бумажных текстов. Устная передача традиций из поколения в поколение способствовала исключительному развитию памяти и ораторского искусства, но и имела ту очевидную обратную сторону, что многие сказания и легенды, не будучи переданными, просто исчезали со смертью последних помнивших их стариков.

Следующая глава посвящена космологическим и космогоническим представлениям африканских народов. Татаровская пишет, что мифологическое сознание может представлять мир в качестве пяти моделей: гидроцентрической (мировая река), орологической (мировая гора), дендроцентрической (Вселенная как мировое древо), зооморфной (мир похож на животное) и антропоморфной (человек и космос подобны друг другу). В мифах народов Тропической и Южной Африки мы сталкиваемся с различными вариациями последних трех моделей. Вот, например, народы куба и луба имеют основание полагать, что в начале времен существовал белый (цвет кожи указывает на принадлежность потустороннему миру) великан Бумба/Мбомбо, который, мучаясь от боли в желудке, породил/изрыгнул из себя все существующие на свете вещи, после чего удалился от дел, оставив людей самих управлять сотворенной столь малопривлекательным образом Вселенной. Бушмены отсчитывают историю мироздания с того, как богомол-демиург Цагн посадил древо «такое большое, что его ветви достигали всех уголков мира», а под ним вырыл ведущую в подземный мир яму, где сотворил первых людей и животных. Мифы народов Конго и вовсе склонны уподоблять наш универсум разложившемуся телу слона, в желудке которого покоились семена пожранных им растений, а уже из них и произросли наши земные травы. Нетрудно заметить, что такие мифы, сколь бы различными они ни были, имеют целью представить существующий порядок вещей как наделенный определенной логикой, а потому противопоставленный первородному хаосу.

Центральная часть книги Татаровской, раскрывающая африканские представления о божественном, может предоставить определенную пищу для размышлений примордиальному традиционалисту, ведь здесь она сообщает, что «большинство народов Тропической и Южной Африки рассматривают бога как единого». Сотворив мир, верховное божество удаляется на покой, передав управление им духовным сущностям более низкого порядка — обожествленным героям, персонифицированным явлениям природы и т. п. — но оставляет за собой право принимать почести.

Богослов Осадолор Имасоги применяет для описания нигерийской традиционной религии термин «бюрократическое единобожие»:

«Модель „бюрократического единобожия“ представляет собой зеркальное отражение политической структуры древнего нигерийского государства, где короли редко появлялись перед народом, за исключением великих праздников или каких-то больших бедствий. Король обладал неограниченной властью, но никогда не управлял напрямую. Вместо этого у него были соправители, каждый из которых заведовал своей отраслью».

Следуя той же логике, можно сказать, что народы Тропической и Южной Африки изобрели не только протомонотеизм, но и апофатическое богословие. Самим последователям традиционных религий представляется затруднительной задача описания собственного верховного божества, ведь «Бог настолько велик, что он не поддается описанию, он не имеет формы, он „непостижимое существо“. Всемогущий бог не человек, не предок, не герой, не животное, не земля, не солнце». Чрезвычайно показательным в этом отношении является гимн пигмеев, поющих, что

«Вначале был бог, Сегодня есть бог, Завтра будет бог. Кто может сделать образ его? Нет тела у него. Он слово, слетающее с уст. Это слово! Нет его больше, Оно ушло, но все же живет! Да так — и бог!».

Затем Татаровская переходит на разговор о животных, взаимодействие с которыми наделено в рамках африканских мифологических систем грандиозной символической ролью. Эти животные могут быть не только реальными, с которыми племя сталкивается в своей повседневной жизни (заяц, питон, черепаха), но и мифологическими — как Импундулу, Птица-молния, выступающая в качестве одного из важнейших существ в мифологии зулу и коса. Как сообщает исследовательница,

«в мифах Импундулу описывается как огромная черная или черно-белая птица, внешне напоминающая орла. Она обладает способностью управлять громом и молнией, а ее появление рассматривается как предвестие бури или стихийного бедствия. <...> Единственный способ ее убить — огонь. Несмотря на свою устрашающую репутацию, Импундулу приносит удачу и процветание тем, кому покровительствует. Она охраняет знания. Существует поверье: кому удастся приручить Птицу-молнию, тому откроется вся мудрость мира».

Наконец, заключительная глава вводит читателя в курс танатологических верований африканцев — их верований в происхождение смерти и то, что ожидает человека после встречи с ней. Проблема теодицеи решается африканской мифологии за счет того, что благой бог, сотворивший на свет человека и все существующие вещи, просто не может быть причиной их же уничтожения. Смерть возникает в результате трагической ошибки либо чьих-то злонамеренных действий (однако бог ее возникновению не препятствует).

«Бог всегда остается в стороне, когда речь идет о причине смерти. Несмотря на это, бытует вера, что, если бы бог не допустил, человек не умер бы. Следовательно, по мнению африканцев, смерть не может быть естественной, она всегда происходит по вине человека», — пишет Татаровская.

Будучи специалистом в области антропологии, Татаровская имеет возможность иллюстрировать свои рассуждения красочным богатством сюжетов и поверий, способных потрясти воображение даже самого взыскательного читателя. В рассказанных историях стыдливый баобаб жалуется демиургу на то, как ему не нравится собственное отражение в озере, — и провоцирует этим для себя еще менее приятные последствия. Заяц ссорится с Луной так, что у обоих на всю жизнь остаются обезображенными лица, — но пуще всех от этой стычки страдают люди, которым не удастся с тех пор избегнуть смерти. Старик заказывает у кузнеца лучшие стрелы и отправляется в путь на восход солнца, чтобы найти и убить бога, отомстив тому за смерть всех своих сыновей. Из экскрементов белых муравьев, жевавших листья на ветке изначального дерева, образуется земля, а на ней зарождаются люди и животные и начинают страшную междоусобицу, в результате которой на свет появляются солнце, луна и звезды. Шимпанзе (раньше живший среди людей), обидевшись на гостей собранной по случаю новоселья вечеринки, сбегает в лес, где обитает на деревьях и поныне, — а самая красивая девушка деревни превращается в губастую лягушку под стать мужу, горбатому термиту, которого считают молочным братом все, кто в Африке ходит на охоту.

Будучи не только африканистом, но и философом, Татаровская стремится показать читателю, что за сюжетными перипетиями мифов скрывается особая онтологическая картина: принципиально отличная от европейской, однако вполне познаваемая. Для африканца, подчеркивает она, «все его существование во Вселенной — это религиозный феномен». Рождение, инициация, вступление в брак, появление на свет первенца, старение и смерть составляют этапы персональной мистерии, с каждым из которых человек становится ближе к миру предков (именно поэтому говорят, что для африканцев время движется из настоящего в прошлое). Какое-то время после смерти индивид, однако, продолжает существовать в настоящем: этот период продолжается, пока живые о нем помнят. С исчезновением памяти индивидуальной человек уходит в пространство памяти коллективной: то есть в тот самый мир духов, обитель предков.

Причины происходящих в мире событий имеют физическую либо мистическую, а иногда и исключительно мистическую природу: «Это у вас в Европе люди умирают сами по себе. У нас в Африке причина смерти — только колдовство», — говорит 20-летний студент из Анголы.

Сверхъестественному порядку подчиняется не только выстроенный в соответствии с ним человеческий социум, но и то, что находится за его пределами.

«Например, фульбе не проводят четкой границы между домашними и дикими животными. Согласно их мифологии, дикие животные тоже организованы в стада, как и домашний скот, у которого есть свой реальный пастух — отдельный чувственно воспринимаемый человек. Однако диких животных пасет не реальный человек или вожак, а пастух — дух, чувственно-сверхчувственное существо».

Во введении к своей книге Татаровская указывает на две тенденции, в разное время навредившие изучению африканского фольклора. Первая из них «цивилизует» культуру коренных народов, делая ее близкой и понятной европейцам: так поступал, в частности, немецкий этнограф Лео Фробениус, который, путешествуя по Африке в начале ХХ века, собрал героические предания народа сонинке и записал их, сделав неотличимыми от средневековых рыцарских сказаний. Другая тенденция — это «негритюд», возникший в 1930-е в среде обучавшихся во Франции студентов. Эти получившие европейское образование люди использовали традиционную культуру своего континента как материал для доказательства исключительности и самодостаточности африканской цивилизации.

На деле же африканская культура — не примитивное подобие европейской, но и не то, что отделено от нее неопределимой пропастью, поскольку она говорит о вещах, которые волнуют любого человека вне зависимости от того, с каким он появился на свет цветом кожи. Для проникновения в суть этой культуры необходимо глубокое понимание логики мифа, а в качестве переводчика с языка «мифологического» на современный выступает антрополог — и Татаровская блестяще справляется со своей задачей интерпретатора.

Вставка в текст цитат из Канта, Гегеля и других классиков европейской философии, долженствующих помочь читателю с осмыслением связи между мифом и мышлением о бытии, местами производит, если быть честным, впечатление надуманности — однако в целом перед нами прекрасная, умная и увлекательная книга, которая проложит раскрывшему ее читателю путь в целый мир, максимально отличный от его собственного, а приведенный в ее конце список литературы для самостоятельного изучения — от научных монографий до романов Амоса Тутуолы — послужит путеводителем для дальнейших путешествий по этому миру.

* Фото в начале материала: Doug Donaldson