Мария Елифёрова. #Панталоныфракжилет. Что такое языковые заимствования и как они работают. М.: Альпина нон-фикшн, 2020. Содержание
Тема языковых заимствований обширна и исследуется уже не один век. Правда, при всей широте и многогранности феномена сам предмет исследований, по мнению Марии Елифёровой, часто сводится либо к истории языка, либо к культуре речи, а надо бы приглядеться к заимствованным словам как к самостоятельным языковым единицам. Приглашением к началу такой работы и является книга, которая, по замечанию автора, призвана «показать, как взаимодействуют между собой языки <...> и как складывается судьба заимствований в истории». Следить за этой судьбой оказывается по-настоящему увлекательно.
Олды поймут
«Я совсем сошел с ума — и все от красного вина / Целый день я пью вино, ночью лукаю кино», — пел художественный руководитель ансамбля «Звуки Му» Петр Николаевич Мамонов. Глагол «лукать», как можно догадаться, образован от английского look («смотреть»). Подобные формы («хайры» (волосы; от hair), «флэт» (жилое помещение для «вписки»; от flat), «фак» (ни к чему не обязывающее любовное приключение; от fuck), «прайс» (цена, деньги; от price) и др.), имевшие хождение преимущественно в среде советских хиппи, сейчас выглядят как архаизмы и употребляются редко (разве что слово «прайс» перекочевало из века в век, не изменив ни орфоэпии, ни семантики).
Представители другого поколения — условно переходного от «аналогового» к «сетевому» — охотно применяли этот принцип словообразования (разумеется, не ограничиваясь им одним). «В мемориз» («добавить в избранное»; от memories), «холивар» (сугубо принципиальный сетевой спор; от holy war), «френдоцид» (массовая отписка от «френдов») и тому подобное. Да и следующее, уже совсем не «ламповое», поколение образует свой «новояз» во многом так же. «Го» (призыв, похожий на «айда!»; от go), «изи» (легко; от easy), «чекать» (проверять, пробивать информацию; от check), «олды» (старожилы, которые давно «в теме»; от old).
Забавно, что в лексиконе «аналоговых» хиппи было слово «олдовый», а «архаичный» глагол «лукать» весьма похож на хипстерское существительное «лук» (в значении «постановочный снимок, фотопортрет для сети»). А слово «чилаут» (от англ. chill out) из клубной культуры 1990-х — начала 2000-х схоже с актуальным «чилить» (отдыхать, прохлаждаться; от chill).
This is horrorshow
В описанных выше примерах есть некоторая словообразовательная преемственность. Но бывают и более замысловатые языковые приключения. Так произошло, например, со словом «новояз». Как отмечает Мария Елифёрова, это перевод-калька слова «newspeak» из языка госпропаганды, выдуманного Джорджем Оруэллом в романе «1984», — как и другие аналогичные слова, оно было составлено по заимствованному из русского языка принципу.
Crimethink («мыслепреступление», букв. «преступмысль»), doublethink («двоемыслие») и так далее — эти двусоставные слова сконструированы так же, как советские словообразовательные инновации 1920-х («колхоз», «райком», «нарком», «полпред», «продмаг»). Такие «кентавры» для языка не типичны, поскольку созданы посредством усекновения основ и даже корней:
«Усечение производится, так сказать, по живому — без оглядки на границы морфем в исходных словах. Например, „нарком” произведено от „народный комиссар”, но „нар-” не корень <...> А в слове „полпред” — от „полномочный представитель” — роль второго „корня” играет приставка. Неудивительно, что такое словообразование казалось дореволюционной интеллигенции безграмотным», — пишет Мария Елифёрова.
А вот оруэлловские Minitrue (сокращение от «Министерство правды») и Miniluv (от «Министерство любви») образованы по-другому. Здесь, как предполагает Мария Елифёрова, автору важно было усилить иронию, сохранив префикс mini- со значением миниатюрности (наши «Минкульт» и «Минздрав» не подошли бы).
Другой известный всему миру сочинитель — Энтони Берджесс — вывернул наизнанку советскую жаргонную систему с ее «герлами» и «шузами». Герои «Заводного апельсина» несут миру вымышленный язык «надсат» (название Nadsat образовано от буквального перевода русского суффикса «-надцать»; английский эквивалент — аффикс -teen для числительных от 13 до 19; отсюда teenager — «подросток»).
Берджесс использовал русские слова, написанные латиницей: devotchka, nozh, moloko, droog, bezoomny, bolnoy, litso, oobivat и другие. Orang у Берджесса означает «человек» — игра слов, построенная на созвучии с английским orange — «апельсин». Это тоже заимствование, но не из русского, а из малайского языка (отсюда «орангутанг»; orang utan — «лесной человек»).
Русское «хорошо» превращается в horrorshow, а bratchny означает ровно противоположное — букв. «внебрачный», со значением ругательства «сукин сын».
Здесь стоит вспомнить пример из реальной жизни и политики. Именно «сукиным сыном», если переводить литературно, назвал президент Филиппин Родриго Дутерте тогдашнего лидера США Барака Обаму. Новостные же ленты перевели выражение дословно («Дутерте назвал Обаму „сыном шлюхи”»), что, возможно, стоит считать примером дисфемизации (в противоположность эвфемизации — смягчению).
Еще одна необычная судьба — у слова «битник», которое пришло в русский язык интересным путем. В нем вроде бы явственно видится суффикс «-ник», но, как подчеркивает Мария Елифёрова, оно полностью заимствовано из английского. В 1958 году журналист San Francisco Chronicle Херб Кэн написал про вечеринку на Северном пляже, образовав от названия «Спутник-1» и причастия beaten («побитый») неологизм beatnik. Несмотря на то, что «спутник» по-aнглийски satellite, название советского космического аппарата запомнилось и прижилось в иностранной прессе.
«Весьма сомнительно, что Кейн знал русский язык и самостоятельно выделил этот суффикс. Однако англоязычный мир был отчасти знаком с этим суффиксом — в литературе о России встречались слова kolkhoznik, oprichnik, narodnik, subbotnik и т. д.; <...> Поэтому запуск спутника 4 октября 1957 г. спровоцировал бурную волну игры с русским суффиксом „-ник” <...> Конечно, по-настоящему продуктивным в английском языке он не стал, то есть, не породил нормативный способ словообразования <...> Совершив круг, суффикс „-ник” вернулся на родину».
Срам живого великорусского
Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ, русский лингвист польского происхождения, основатель Казанской лингвистической школы, редактор третьего и последующего изданий «Толкового словаря живого великорусского языка» Даля негодовал по поводу традиционного невнимания к обсценной лексике при составлении тезаурусов.
Именитый лингвист высказывался в том духе, что «жопа» ничуть не хуже «генерала», и призывал не брать пример с лексикографов, «которые вследствие какой-то нелепой, монашеской или евнуховской скромности выбросили некоторые очень важные и интересные слова».
Заметим по ходу: плохо это или хорошо, но исчерпывающего словаря не только русской обсценной лексики в целом, но и одного только «русского мата» (а это всего-то три корня) нет до сих пор (хотя соответствующие работы есть). И неизвестно, собирается ли Алексей Юрьевич Плуцер-Сарно заканчивать свой грандиозный труд, который он сам скромно назвал лишь «материалами к словарю».
Так вот, иностранные заимствования, прикрывающие срам живой великорусской лексики, — дело весьма заурядное (и к другим языкам, конечно же, это тоже относится). Вопреки Бодуэну де Куртенэ, в русском языке прижилось слово «попа», которое вовсе не создано путем замены одной буквы, как может показаться. Это заимствование из испанского (popa — «корма») через посредство немецкого (в котором popo имеет то же значение, что и в современном русском).
Относительно недавний пример похожего заимствования — слово «секс», пришедшее в русский из английского, в котором еще сто лет назад оно практически не употреблялось в современном значении. Это был заимствованный из латыни медицинский термин (sex), означающий «пол».
«Сам факт, что у заимствований повышенные шансы оказаться „приличным” средством выражения „неприличного”, интересен <...> Ведь, в сущности, даже очевидная в данном случае потребность в новом названии ничего не объясняет. Название можно придумать из ресурсов родного языка. <...> По-видимому, причина особой любви блюстителей приличий к иностранным заимствованиям — непрозрачность чужого слова, его неочевидность. Чужое слово безопасно с точки зрения нежелательных ассоциаций. Вместе с тем иностранные слова, как правило, овеяны ореолом книжности, а литературная речь во всех обществах, где есть письменность, рассматривается как более престижная по сравнению с разговорной. Парадоксально то, что в русском языке исторически существует пристойное книжное именование полового акта — „соитие”, но им в обыденной речи не пользовались даже во времена Пушкина».
Единственный в мире Малыш-Святополк
Не менее интересна история заимствований имен собственных. Например, то, что в Советском Союзе была некоторая мода на имена Карл (в честь Карла Маркса), Эрнст (в честь Эрнста Тельмана) и Роза (в честь Розы Люксембург) — факт известный. Но мало кто знает, что в Латинской Америке второй половины XX века прижилось имя (именно имя) Ленин: боксер Ленин Арройо из Коста-Рики, венесуэльский правовед Али Ленин Агилера, 46-й президент Эквадора Ленин Морено.
А вот литературный пример: оказывается, Сванте Свантесон (так зовут Малыша в произведении Астрид Линдгрен о Карлсоне) — тезка Святополка.
«Только Святополк, давший это имя множеству шведских мальчиков, происходил не из Древней Руси, то есть не из восточных славян, а из Поморья, балтийского региона, где в Средневековье жили западные славяне. В западнославянских языках и в наше время сохраняются носовые звуки. Поэтому имя Святополк латиницей записывалось как Svantepolk. Сокращенно — Svante».
Любовные берестяные грамоты
Семантические кальки — это когда исконное слово приобретает новое значение под влиянием иностранного языка. Например, «страсть» в допетровское время означало либо «страдание» (в книжном языке), либо «нечто страшное» (в народном разговорном). Частично это значение сохранилось (просторечное «что за страсти рассказываешь»), но все же «страстью» сегодня чаще называют сильное эмоциональное переживание, чаще всего любовное. Как отмечает Мария Елиферова, современное значение слово приобрело по аналогии с французским passion (от латинского passio, которое проникло в романскую любовную поэзию; passioni (мн. ч.) находим в «Новой жизни» Данте — любовь поэта к Беатриче «религиозна», он говорит о себе как о мученике). Тема продолжилась во французской поэзии позднего Средневековья, словом passion стали называть страдания от безответности и непокорности «жестокой возлюбленной», а позже — всякое любовное томление.
В качестве кальки с passion закономерно использовали русское «страсть». Сначала новый язык эмоциональности не был общепонятен (хотя русская элита уже несколько веков была в курсе) — поэтому столкновение социолектов разных сословий порождало курьезы:
«Спрашивали однажды у старой крестьянки, по страсти ли вышла она замуж? „По страсти, — отвечала старуха, — я было заупрямилась, да староста грозился меня высечь”. — Таковые страсти обыкновенны». (А. С. Пушкин, «Путешествие из Москвы в Петербург», 1834)
В книге «#Панталоныфракжилет» есть и другие примеры описания чувственности — без двусмысленностей и весьма древние: в частности, любовные послания XI и XIII веков (новгородские берестяные грамоты), написанные простыми людьми («zзъ тьбе хоцю а ты мене» — ничтоже сумняшеся, пишет Микита Маланье, например).
Фото: zelomi.ru/blog/gramoty1
Groopah krovee narue kah vie
Заимствуется также фразеология («на войне как на войне» — франц. à la guerre comme à la guerre), служебные части речи («от Версачи» образовано по модели галлицизма «от кутюр», где «от» не предлог, а прилагательное — франц. haute couture, «высокая мода»), междометия («майна», «вира» и менее очевидное «ура» — либо заимствованное от верхненемецкого hurra, либо или от тюркского ura со значением «бей»), местоимения (например, в языки финно-угорских народов России попали русские «каждый» и «всякий»), и даже в каком-то смысле конкретные персоналии — реальные и вымышленные («донкихотствовать», «и кюхельбекерно, и тошно», «лишь один я Д’Артаньян», «живу на даче робинзоном»).
Добавим, что наряду с такими неочевидными заимствованиями в качестве отдельного явления (языкового или шире — культурного?) можно отметить ситуации, когда заимствуют «весь язык»: Les Pires дарят миру «синкопированный» хит «Совы нежные», Massive Attack поют Егора Летова и Янку, а Metallica — «Группу крови» «Кино».
По этой «шпаргалке» басист Metallica Роб Трухильо пел песню Виктора Цоя в «Лужниках» в прошлом году
Возможно, это разовые акции. Возможно, тенденция. Но суть в том, что язык с целью создания художественного произведения используют либо вообще не владеющие им, либо знающие неважно. Это само по себе интересное явление — и интерес этот вовсе не обязательно описывается фразой «настолько плохо, что даже хорошо».
Известен ведь по меньшей мере один пример высокого искусства такого рода — Райнер Мария Рильке и его русские «неграмотные» стихи.
И их тоже положили на музыку.