Антропологический гайд по женским монастырям, современное пиратство южных морей, мемуары Павла Пепперштейна, география постсоветской идентичности, а также достоверный сценарий апокалипсиса, который мы запустили сами своими руками.

Дэвид Уоллес-Уэллс. Необитаемая Земля. Жизнь после глобального потепления. М.: Individuum, 2020. Перевод с английского Михаила Финогенова. Содержание

Представьте, что на ваших глазах, но вне зоны вашего прямого воздействия случается некая гадость. Ну, скажем, регулярно по вечерам какой-то человек в окне напротив напивается и бьет по лицу другого человека, пускай тоже нетрезвого, но явно послабее. Или — уже хуже? — под вашим окном пилят липы и расширяют шоссе. В таких случаях возмущение рано или поздно сменяется безразличием, срабатывает психологическая защита от бессилия. Но вот, допустим, с прошлой недели принялись кого-то бить за стенкой — как изменится реакция? А если через полгода выяснится, что и стенки скоро не станет, потому что ваш дом сносят ради нового стадиона? Как ни странно, безразличие и тут формируется по счету раз.

Журналист Дэвид Уоллес-Уэллс написал в 2019 году мощную книгу, которая ставит проблему похожим образом: что делать, когда в индивидуальном порядке непонятно, что делать? Примерно такая формулировка, как мне кажется, возникнет в любой голове от прочтения сотен страниц, на протяжении которых автор скрупулезно, не чураясь спектакулярных нагнетений, сопоставляет климатические сводки, прогнозы и констатирует: с глобальным потеплением все гораздо хуже, чем мы думаем, шансов выйти без потерь из ситуации нет, вопрос только в том, останется ли жизнь сносной или станет невыносимой.

Закономерная реакция на исчисление неминуемых утрат в пересчете на холокост — безразличие как щит от бессилия и ужаса. Ответ, который сам же Уоллес-Уэллс хронически озвучивает: личной сортировкой мусора дело не переломить, решения лежат в сфере политической воли — посему, граждане, политизируйтесь. Возможно, озвучивает недостаточно настойчиво, чтобы его книга не казалась «всего лишь» документальным фильмом ужасов.

Напомним, что на «Горьком» уже выходила подборка из пяти документов, которые следует прочесть всем сомневающимся в реальности климатических изменений и в том, что они обусловлены деятельностью человека. Примечательно, что это ровно те же документы, на которые ссылается научный редактор «Необитаемой Земли» в своем предисловии.

«Пять лет назад почти никто в интернете даже не слышал про биткоин; в 2018 году ожидалось, что его майнинг вот-вот будет потреблять больше электричества, чем производят все солнечные панели в мире. Падение биткоина не дало этому пророчеству сбыться, но стриминг видео вряд ли ждет такая же судьба: в 2019 году один аналитический центр заключил, что количество выбросов углерода в результате стриминга интернет-порнографии сравнялось с количеством выбросов всего населения Бельгии».

Эдит Клюс. Россия на краю. Воображаемые географии и постсоветская идентичность. СПб.: Academic Studies Press/БиблиоРоссика, 2020. Перевод с английского Андрея Разина. Cодержание

Мне запомнился фейсбучный пост одного мудрого либерального публициста — назовем его ради сохранения инкогнито Иваном Федоровичем, — примерно следующего содержания: лечу я из Владивостока, скажем, в Москву, наблюдаю невозможные просторы под крылом и думаю — все я, конечно, понимаю, но жалко будет, если это развалится. Опознав в этом переживании нечто совершенно знакомое, я внутренне закивал: жалко — не то слово, хоть и я тоже что-то там понимаю.

Американская русистка Эдит Клюс разбирает именно это чувство — противоречивое слияние русской идентичности с географическим пространством. Запуск общественного дискурса по этому поводу происходит в момент слома советской системы, ориентированной не на спатиальные, а темпоральные метафоры: быть советским человеком означает быть среди тех, кто на шаг ближе к светлому будущему.

Переход к мышлению в образах пространства задействует базовый набор оппозиций: центр/периферия, север/юг, Запад/Азия, материк/море. Каждая пара по-своему разыгрывается в зависимости от выбранных к рассмотрению оптик — с определенной долей условности их можно маркировать как «консервативно-охранительную» и «прогрессистски-либеральную». Выбор материала для анализа, похоже, способен многое сказать об особенностях американской русистики. За консерваторов отдуваются в основном Дугин, Проханов и Путин, за прогрессистов — Пелевин, Политковская, Улицкая*Признана «иностранным агентом» и Михаил Рыклин. Несмотря на некоторую гротескность подбора персонажей, авторские наблюдения точны и хорошо сфокусированы: такую книгу неплохо прочесть в самолете Владивосток — Москва.

«Еще одно существенное различие между двумя видами тоталитаризма, сталинизмом и нацизмом, заключается в метафорическом статусе их столиц как центров и сопутствующем определяющем значении их границ. Тут Москва когда-то блистала намного ярче, чем когда-либо Берлин. Большевистская революция сделала Москву Ленина — Сталина путеводной звездой мирового коммунизма и оплотом надежды левых западных интеллектуалов, каковым Берлин Гитлера не мог бы стать ни при каких обстоятельствах».

Павел Пепперштейн. Эксгибиционист. Германский роман. М.: Музей современного искусства «Гараж», 2020

За последние десять лет Пепперштейн-писатель сделал многое, чтобы уступить в сердцах своих поклонников место Пепперштейну-художнику: по мере того как его выставки становились все ярче и заметнее, книги все сильнее излучали не столько властный галлюциноз, сколько блудословную сенильность. Потому, признаться, взяв в руки новую 600-страничную томину, я испытал сдвоенные чувства: с одной стороны — ого!, с другой — ох...

«Эксгибиционист» оказался выше любой сдвоенности: это однозначно ого-го! Сам Пепперштейн называет произведение автобиографическим романом; это мемуары мерцающей достоверности, сочиненные, судя по вводном слову, художником Петром Петербургом. Название с одной стороны отсылает к сексуальной практике, с другой — к тому факту, что Пепперштейн-Петербург (ПП) всю жизнь делает выставки, мыслит выставками и поскольку выставка по-английски будет exhibition, он является профессиональным эксгибиционистом: «Как, в общем-то, почти любой художник».

Удивительная вещь: уютный онейромантический нарратив, который достиг в последних работах ПП вершин выхолащивания, обретает новую магическую силу, получив прямую пристежку к субъекту речи. К тому же галлюцинации здесь играют эпизодическую роль спецэффекта, сюжетной сцепки в мечтательных воспоминаниях, которые живописуют детство художника, будни московской концептуалистской тусовки, скитания автора по Европе и, конечно, многочисленные художественные проекты (книга щедро проиллюстрирована автором и сдобрена его стихами). Чтение проясняет множество мотивов творчества ПП, в нем же складывается портрет эпохи и человека, чей талант испытывать блаженство вызывает, помимо восхищения, острую зависть.

«Мне было лет семь, когда на пляже в Коктебеле мама указала мне на некоего незнакомца, сказав: „Вот, Паша, каким ты можешь стать, если будешь сутулиться и пренебрегать спортом”. Незнакомец стоял, одетый в одни лишь плавки, и смотрел на море сквозь очки. <...> Выглядел он и правда несколько болезненно и, судя по всему, был совершенно чужд спортивным удовольствиям, но обладал величественными или даже несколько античными чертами лица, а также светло-серым взглядом, который в литературном тексте принято называть „стальным”. <...> Видимо, поэтому я продолжал сутулиться и пренебрегать спортом, о чем сейчас горько сожалею.

Этот человек мне запомнился, и я мгновенно узнал его, встретив через несколько лет в мастерской Кабакова. Это был Боря Гройс, как выяснилось — замечательный и в ту пору молодой философ, недавно прибывший из Ленинграда с кудрявой и общительной женой Наташей».

Арсений Рагунштейн. Пиратство на Дальнем Востоке: история и современность. М.: Моркнига, 2020. Содержание

Издательство «Моркнига», специализирующееся на изданиях вроде «Мореходной астрономии для начинающих судоводителей», «Международных правил предупреждения столкновений судов в море» и «Справочника капитана», выпустило уникальное и увлекательное исследование, которое документирует ситуацию с пиратством в Юго-Восточной Азии. Из работы историка и юриста Арсения Рагунштейна следует, что мы с вами современники серьезного всплеска активности морских разбойников в регионе, который перехватил пальму неблагополучия у прибрежных волн Сомали — там с бандитами в последние годы справились.

Исследователь собранно и суховато выкладывает богатейшую историю корсарства южных морей, где это «овеянное традициями» занятие до недавних пор воспринималось чуть ли не как обыденный промысел прибрежных жителей. Материал охватывает похождения японских пиратов от Средних веков до Нового времени, а также китайских разбойников с XII века вплоть до наших дней. Выясняется, что в отдельные периоды местные пираты собирали эскадры, которые превышали по силам и численности флотилии коллег по цеху в Карибском море, только осведомленность европейцев о масштабах угрозы оставалась затуманенной дымкой далеких вод.

Ситуация сейчас тоже не радужная: с 2011-го по 2015 год число атак на мирные суда выросло со 135 до 187 случаев. И конца края тому не видно, как полагает автор: по крайней мере, пока азиатское население прозябает в бедности, правоохранительные органы — в коррупции, государства спорят о принадлежности территорий, а преступные синдикаты контролируют разбойничий бизнес. Романтика!

«Нынешние поколения азиатских пиратов менее жестоки, чем их предшественники конца 1990-х годов. Тем не менее они не стесняются применять оружие. В 2013 году в 116 из 142 случаев азиатские пираты применяли по отношению к экипажам насилие. Однако при этом они старались лишь запугивать своих жертв, избегая смертельных случаев».

Дарья Дубовка. В монастырь с миром. В поисках светских корней современной духовности. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2020. Содержание

Эта книга основана на диссертационном исследовании, материалы для которого автор собирала целое десятилетие, периодически проживая в качестве трудницы в ряде женских монашеских обителей России. Подзаголовок на первый взгляд входит в диссонанс с заявленной целью — выявить глубинные противоречия постсоветского секулярного общества и общества религиозного, православного. Однако при ближайшем рассмотрении те самые противоречия актуализируются в переживаниях насельниц — женщин, которые приняли постриг, имея опыт социализации в атеистической среде.

Основные линии напряжения, которые здесь возникают, проходят по отношению к телу, власти и личной ответственности, восприятию техник самотрансформации, переживанию времени. Дарья Дубовка не ограничивается фиксацией этих напряжений, но — что для антропологического исследования редкость — дает прогнозы о «живучести» тех или иных аспектов. Так, например, по мнению исследовательницы, практика Иисусовой молитвы «обречена» на востребованность и распространение в силу совместимости с современными моделями агентности, а вот выработка послушания через смирение маложизнеспособна, поскольку входит в противоречие и с секулярным прошлом насельниц, и с внешним контекстом, а кроме того склонна терять свой трансформационный потенциал в силу рутинизации. Православные обители предстают не мифическими островками вечности, а зоной сложного обмена между разными и подвижными моделями человеческого.

Другая принципиально важная особенность работы заключается в том, что автор стремится (и ей удается) описать происходящие в стенах монастырей трансформации, не сводя людской опыт к воздействию социальных структур с одной стороны, с другой — не ограничиваясь феноменологической фиксацией этого опыта, с третьей — воздерживаясь от применения категорий христианской антропологии.

Существенно важно, что Дубовка — не чуждый веры человек, воспитанный в семье представителей позднесоветской православной интеллигенции и потому признающий за переживаниями своих информантов онтологическую самостоятельность. В итоге получившаяся книга оставляет впечатление живой и во всех смыслах слова вовлеченной работы, которая проясняет реалии современной религиозной жизни не только для атеистов, но и для верующих. Как следствие, ее можно в особенности рекомендовать тем, кто подумывает об уходе в монастырь.

«У православных людей существуют разные воззрения на природу субъекта. По материалам исследования Джарета Зигона [Zigon 2009], проведенного в Москве в 2000-е гг. и посвященного представлениям о морали и этике, его верующие информанты объясняли необходимость уважительного отношения к другому тем, что любой человек — это искра Божия/образ Божий [там же]. Однако этот взгляд на ближнего не получил распространения в современных монастырях. Альтернативой выступила традиция, подчеркивающая греховную природу каждого человека. Такой способ восприятия себя является непривычным и проблемным, полагаю, для всех насельниц. Монахиня Ефросиния так выразила свое удивление от знакомства с православной традицией, которая предполагает, что даже (или прежде всего) святой будет ощущать себя грешником до конца жизни: „Как трудно, я думала, неужели я такая плохая, оказывается, со всеми святыми такая духовная брань до конца жизни была”».