Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Перед лицом катастрофы: Сборник статей. Berlin: LIT Verlag, 2023. Под ред. и с предисл. Н. Плотникова. Содержание
Кратко отозваться о книжке, посвященной столь сложной теме, решительно непросто: сама по себе попытка философского анализа текущей ситуации, обращенного к русскоязычной аудитории, уже вызывает уважение и интерес, а с учетом авторского состава (Александр Доброхотов, Олег Аронсон, Елена Петровская и т. д.) в общем можно просто порекомендовать всем желающим ознакомиться с этими текстами и сделать выводы самостоятельно (пдф есть в открытом доступе). Стоит, однако, отметить, что в наиболее примечательных статьях сборника представлен максимально конкретный анализ различных понятий, обстоятельств, процессов и т. п., в то время как более абстрактная рефлексия, на наш взгляд, скорее повисает в воздухе и, увы, никаких ответов на насущные вопросы не дает — но на ее фоне тем более хороши замечания составителя книги о российском изоляционизме, рассуждения Ильи Кукулина и Марии Майофис о моральной коррупции, Сергея Зенкина — о заложничестве и т. п. Хочется надеяться, что разговор этот, начатый вовремя и в ответственной форме, многим пойдет на пользу.
«После февраля 2022 года народ России иногда называют „заложником“ в пассивно-извинительном смысле: он-де не отвечает за себя, потому что беспомощен перед властью и покорно усваивает ее ложь („стокгольмский синдром“); так же пытаются оправдывать и чиновников с „либеральной“ репутацией, продолжающих работать на правящий режим („он/она в заложниках“). Но в том-то и дело, что у заложничества есть еще другой, активный смысл, оно бывает осознанным „ремеслом“, и это зависит от временной перспективы, в которую оно вписано: пассивное заложничество приковано к настоящему, к неотложным задачам выживания, а активное направлено в будущее, когда придет время восстанавливать разрушенное войной. У него есть также и пространственный смысл: быть представителем мировой цивилизации, от которой сегодня пытаются отгородить и оторвать Россию и куда ей предстоит трудно возвращаться».
Елена Калашникова. Голоса Других. М.: Издательский дом «Дело», 2023. Содержание. Фрагмент
Первые две книги Елены Калашниковой состояли из интервью с отечественными переводчиками художественной литературы, новая же тематически разнообразнее и, думается, заслуживает еще большего внимания, чем предыдущие: помимо мастеров художественного перевода, ее собеседниками стали Эрик Булатов, Эдуард Лимонов, Аркадий Мильчин, Леонид Шварцман и т. д. Материал книги успел отлежаться, многих из ее героев уже нет в живых, — такая временная дистанция придает изданию характер цельный и несиюминутный, как это часто бывает с текстовыми версиями устных разговоров. Беседы Калашниковой настолько доверительны и информативны, что даже Лимонов местами находит в себе силы отвечать на вопросы по-человечески, — и отдельно впечатляет то, что следом за ним по алфавиту следует Инна Лиснянская: соседство, прямо скажем, нечастое и неожиданное. Столкновения такого рода в соединении с личным опытом читателя создают особое измерение книги, отдельное для каждого и безусловно ценное — вероятно, это можно считать одной из причин, по которым «устные» тексты сегодня, на наш взгляд, зачастую кажутся более ценными, чем множество изрядно девальвировавшихся «письменных».
«Когда я учился классе во втором, ко мне стал ходить ребе — обучать ивриту. Я отчаянно сопротивлялся: как все советские дети, готовился поступить в пионеры. Ходил он года два. История эта кончилась печально: я довел его до белого каления — он ударил меня молитвенником по голове и, хлопнув дверью, ушел. Из наших занятий запомнились отдельные слова. Дома говорили на идише. Школа была русская, но в классе евреев была львиная доля, двор был еврейский, за исключением сына дворника Алешки, который знал идиш лучше меня. Дети ведь чудесно впитывают языки» (из интервью с Леонидом Шварцманом).
Макс Фридлендер. От ван Эйка до Брейгеля. Этюды по истории нидерландской живописи. М.: Rosebud Publishing, 2023. Перевод с немецкого Е. Ю. Суржаниновой и К. А. Светлякова. Содержание
Немецкий историк искусства Макс Фридлендер — один из тех, кто заложил основы научного изучения живописи Нидерландов. Он теоретик и практик знаточества, т. е. искусствоведческого подхода к атрибуции, который уделяет особое внимание тому, как уникальный стиль художника раскрывается в рамках исторических обстоятельств. «Этюды...» посвящены самой прославленной эпохе голландского искусства — XV-XVI векам; книга представляет собой галерею портретов, среди которых Босх, Брейгель, ван дер Вейден и другие.
«Многие исследователи искусства считают долгом подавить в себе радость восприятия, и многим из них это легко удается по вполне понятным причинам», — замечает автор на первых страницах, перед тем как обозначить собственные средства и цель. «Задачей науки никак не может быть оставление в стороне специфической и существенной части своего предмета, а самое специфическое и существенное в искусстве — это его воздействие. <...> С помощью афористических замечаний, приводимых последовательно, можно наиболее честно передать впечатления от картины, выявить ту или иную особенность произведения. <...> Я предпочитаю экономить слова, поcкольку и восприимчивость читателя имеет свои границы».
Экономичный стиль Фридландера замечательно выразителен, а его наблюдения чрезвычайно метки — будь то замечание о том, что Босха интересует не человеческая индивидуальность, а индивидуальные отклонения от нормы, или об образе мышления ван Скореля, который при всей своей тяге к новизне и масштабности «бессодержателен, как скорлупка выдутого яйца». «Этюды...» — это не только превосходный путеводитель по Золотому веку голландской живописи, но и прекрасное пособие о том, как видеть искусство.
Ольга Седакова. О русской словесности. От Александра Пушкина до Юза Алешковского. М.: Время, 2023. Фрагмент
Ольга Седакова, извиняемся за трюизм, — большой поэт. А читать, что большой поэт пишет о великой поэзии, всегда душеспасительно и просто полезно — даже если вам по каким-то причинам чужда эта область нашего общего литературного наследия.
В сборник «О русской словесности» вошли около пятидесяти статей и эссе Ольги Седаковой, написанные за последние полвека — с 1970-х годов. Преимущественно это рефлексии на тему как раз великой поэзии (хотя есть и сравнительно небольшой раздел, посвященный Льву Толстому, прозе Бориса Пастернака, Венедикту Ерофееву и Юзу Алешковскому).
Эссеистика Седаковой выхватывает в поэзии то, что не-поэт разглядеть обычно не в состоянии. Так, из одной черновой (!) строфы Велимира Хлебникова, не вошедшей (!) в окончательную редакцию его поэмы «Игры в аду», Ольга Александровна разворачивает целый пласт вселенной полубезумного Предземшара, которая касается его отношений со смертью. Звучит она так:
В твоей руке горит барвинок,
Ты молчалива и надменна,
И я, небесной девы инок,
Живу. Лишь смерть моя измена.
В пресловутом фасеточном зрении Седаковой эти четыре обманчиво простые строки оказываются не просты, но чрезвычайно сложны, однако поддаются при этом пониманию:
«Комментируемая строфа позволяет сделать не только эти содержательные экстраполяции, но и некоторые замечания, относящиеся к поэтике В. Хлебникова в целом. Начав с „нетипичности“ манеры, в которой выполнен этот фрагмент, по ходу анализа мы обнаруживаем в ней собственно хлебниковский элемент. Он состоит в специфической конкретности словесных значений: дева здесь, как и вообще у Хлебникова <...> совершенно лишена „духовной“ коннотации; церковнославянская семантика исчезает в иноке; предельно конкретен барвинок. Наконец, и в измене („Лишь смерть моя измена“) можно предположить более конкретное — фольклорно-диалектное — значение: „соперница героини“».
Другими центральными героями Седаковой в этой книге становятся все тот же Пастернак, Леонид Губанов, Марина Цветаева, Николай Некрасов, его тезка Заболоцкий и, разумеется, Пушкин.
Ян Трынковский. Польская Сибирь. Ссыльные и их жизнь. Рождение мифа. СПб.: Алетейя, 2023. Перевод с польского Татьяны Мосуновой
В наши дни высокой социальной мобильности ссылка как мера наказания кажется атавизмом: ну сошлют тебя в какой-нибудь Верхоянск, но и там ты сможешь читать, допустим, сайт «Горький», оставаясь в курсе всех новинок книжного мира. Уже Михаилу Леоновичу Гаспарову в предисловии к литпамятниковскому изданию «Скорбных элегий» приходилось объяснять советскому читателю образца 1970-х годов, почему Овидий не преувеличивал, когда сообщал, что смертная казнь для него была бы не так страшна, как высылка на границы империи.
Книга историка Яна Трынковского описывает более близкий нам по времени опыт польских вольнодумщиков XIX века, прошедших по этапу до Сибири. Из нее становится понятно: относительно недавно это было для человека равносильно отправке на Плутон с билетом в один конец. Несчастным героям этого труда можно только посочувствовать, когда читаешь, например, о том, как жадно они хватались за малейшее сходство бесконечно чужого для них края с краем родным. Даже если оно заключалось в том, что и в Сибири, и в литовской деревне едят огурцы с медом.
«Польская Сибирь» — это, конечно, мартиролог невинно, как мы понимаем, пострадавших. Но еще это увлекательное социальное исследование тех механизмов государственной и вообще человеческой жестокости, которые, хотелось бы, стали наконец лишь увлекательностями из далекого прошлого.
«С доступом к книгам в Сибири было непросто — в первой половине XIX века там практически не было ни одной публичной библиотеки, ни одного книжного магазина, журналы не издавались. В этих условиях получение книг, особенно польских, было делом очень трудным».