Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Оксана Васякина. Степь. М.: Новое литературное обозрение, 2022
У русской литературы долгие и не самые здоровые отношения с тем, что дало название новому роману Оксаны Васякиной. В «Тарантасе» Соллогуба степь — пусть иронично вложенный в уста героя, но все же ясный символ интеллектуальной и даже нравственной бесплодности России, у Платонова — это территория безграничного одиночества и внутреннего краха, даже у безрассудного Хлебникова степь — универсальная автоматизированная могила, которая и примет мертвых, и сама их «отпоет лучше, чем люди».
Степь в лучшем случае навевает скуку, но обычно русский художник относится к ней настороженно, ощущая явную ее враждебность. Когда она вдруг оказывается носительницей невиданной красоты или образом вольницы, вечно ждешь подвоха, обмана — эстетического или квазипатриотического. Такова и степь, увиденная и прочувствованная Васякиной: коварная, крадущая и поглощающая все подряд, будь то мусор или тяжелым трудом заработанные деньги, обманчиво безжизненная, но на самом деле кишащая гадюками, да и сама напоминающая тяжело дышащего хищника. Вот только Васякину это ничуть не пугает, а лишь вызывает сдержанное почтение, в степи она видит нечто родственное.
Нечто родственное она усердно пытается найти и в центральном человеческом персонаже романа — своем отце, наркозависимом дальнобойщике с уголовным прошлым. Разумеется, все эти попытки обречены на провал, рядом с ним она чувствует себя сиротой при живом родителе:
«Степь ветром и солнцем объела его и состарила, СПИД привел к параличу части лица и нескольких пальцев на правой руке, менингит разрушил его мозг. <...> И сам он был частью большого армейского, тюремного, дальнобойного тела. У этого тела длинная история, которая продолжается. Она шла по телу отца и через него протолкнулась вперед».
Таков стержень всего романа, описывающего наше с вами общество, в котором разрушены до основания фундаментальные связи между людьми, общество, целостность которого держится на принуждении, будь то репрессивная армейская субординация, блатной уклад или просто убивающие человека товарно-денежные отношения. Мать рассказчицы и другие женщины — не то, что любит ее отец, но то, что ему принадлежит. При этом он не испытывает ни малейшей ответственности за них: сбегает из города, как только появляется милиция, а верхом заботы о супруге становится то, что он старается не передать ей ВИЧ.
Подобие теплых чувств в этом добровольно-принудительном семейном союзе выражается исключительно через материальные вещи: краденые шапки и золотые украшения, новый телевизор и игровая приставка — в детстве; ящики фруктов, ненужные книги и стакан мохито — когда дочь выросла. Все это, как нетрудно догадаться, лишь подчеркивает отчуждение, мучительность которого усиливается тем, что повествовательница «Степи» раз за разом осознает невозможность отказа от отца в себе: невозможно стереть его черты со своего лица, и все вокруг неизбежно напоминает о нем. Даже Литературный институт, в котором она учится, назван в честь Горького — любимого отцовского писателя.
«Выпив пива, отец сказал мне, <...> что людям часто проще быть рядом с нелюбимыми людьми» — таков принцип устройства этого даже не жестокого, а скорее не совсем человеческого мира, в который рассказчица «Степи» все же вынуждена войти. Привратником здесь служит Михаил Круг, задающий звуковой фон всему роману. Его песни, сентиментальные по воплощению и абсолютно человеконенавистнические по содержанию, объясняют, чем живут шатуны, населяющие Россию на всех социальных этажах (почему-то применительно к прозе Васякиной порой говорят исключительно как о бытописании «низов», но это не совсем верно, как минимум «Степь» — вещь, очевидно тяготеющая к универсализму). Вполне естественно, что песни Михаила Круга, Ивана Кучина, группы «Лесоповал» служат своего рода сводом законов в обществе, где законы общечеловеческие не работают. Законы эти прежде всего нравственные, но в известной степени извращенные — в первую очередь касательно того, где место женщины в этом мире («Девочка-пай, рядом жиган и хулиган. В пай-девочке изначально заложено благородство и честность, которые по мере их взросления начинают еще больше цениться и выделять их на фоне шкур центровых. Но ты же знаешь, как тонка граница между моральной чистотой и моральным падением?») В сознании читателя незатейливые шлягеры Круга будут звучать непрерывно: и пока он вместе с персонажами наслаждается видами степи из кабины фуры, и когда отец рассказчицы будет насиловать жену, разбивая ее лицо об батарею на кухне.
И вот чрезвычайно интересная, хотя, вероятно, и случайная деталь: в отцовской машине мы вместе с рассказчицей обнаруживаем кассету с пинкфлойдовской «Стеной». Как занесло английских мегаломанов в компанию Круга и Кучина? Неожиданно, смешавшись в пыльном бардачке, явлениями одного порядка оказываются непритязательные кабацкие романсы и музыка, которой мало быть музыкой — она требует быть грандиозным шоу, кинофильмом, культом. «Большая», хоть и массовая, культура — это такая же коллекция артефактов «мужского» мира с его диктатом превосходства и подчинения. Разница лишь в том, что «Пинк Флойд» звучат на громадных стадионах, а Круг — в кабинах дальнобойщиков. Впрочем, еще большой вопрос, у кого аудитория больше и, главное, благодарнее.
Сугубо литературный слой «Степи» также пронизан этим самым мужским диктатом, противостояние с которым начинается уже в эпиграфах к роману: между довольно громоздкими цитатами из Алексея Парщикова и Вальтера Беньямина вклинивается тихое замечание Веры Хлебниковой: «Кажущееся молчание степи — это ее голос...»
К литературе рассказчица «Степи» относится без благоговения, но и не презрительно. Книги для нее — это не какие-то священные объекты, но лишь одно из средств познания мира, в этом, как и, впрочем, во всем остальном, Васякина — радикальный прагматик. «Великой русской литературы» для нее не то что не существует, она просто не признает, что литература — это нечто завершенное, окончательно сложившееся, приобретшее форму объекта, который можно выставить на обозрение, сопроводив дотошной и одновременно восторженной экспликацией.
Для Васякиной школьные и университетские представления о литературе — это слова отца: «Возможно <...> ты станешь большим человеком. Большим русским писателем, как Горький или Толстой». Подобные наивные рассуждения ее не умиляют, а, напротив, вызывают чувство неловкости, переходящее в оторопь. Великие мужчины-классики ей явно чужды. Совсем другие отношения — с Моник Виттиг или Габриэль Витткоп (чем, к слову, не полноправные участницы новейшего русского эвристиария?), ну и неизбежной Сьюзан Зонтаг. Собственно, в этом и кроется социокультурный пафос того слоя «Степи», что декларирует себя как автофикциональный: как писать о других, если даже себя не до конца понимаешь, и зачем читать все подряд, если есть конкретные книги, приближающие к ответам на вопросы, которые занимают конкретно тебя?
Как видно по «Степи», подобная стратегия, кажущаяся крайне индивидуалистической, неожиданно оказывается плодотворной для описания всего многомиллионного коллектива, составляющего российское общество, в котором армейские и воровские порядки перепрыгнули через колючую проволоку колоний и воинских частей, чтобы разбрестись по всему необъятному отечеству.
Кто-то скажет, что новый роман Оксаны Васякиной — книга о тотальной безнадеге (так уже говорят). Ничего подобного. Новый роман Оксаны Васякиной — это книга о том, что мир ужасен, беспощаден и непроходимо глуп. Но другого мира нет, и, чтобы его изменить, сперва нужно его понять и принять таким, какой он есть в данный момент. В этом смысле «Степь» даже слишком оптимистична — как какой-нибудь сериал «Элен и ребята», в котором, кстати, один из центральных персонажей, как и отец в романе Васякиной, тоже употреблял героин. Читатель, в юности смотревший этот гиперсентиментальный ромком по российскому телевидению, сейчас наверняка бросится гуглить и очень удивится, обнаружив, что это чистая правда.