Томас Майер. Мастера секса. Настоящая история Уильяма Мастерса и Вирджинии Джонсон, пары, научившей Америку любить. М.: Livebook, 2020. Перевод с английского Дарьи Ивановской. Содержание
Журналист Томас Майер специализируется на биографиях иконических медиаперсон Америки XX века: писал о педиатре Бенджамине Споке, семье Кеннеди, издателе Си Ньюхаусе. Герои этой книги у нас известны хуже, чем перечисленные имена, однако их опосредованное влияние на здравый смысл российских медиа — глянцевых и не очень — трудно переоценить. Напомним также, что в 2013 году канал Showtime показал сериал «Мастера секса» по мотивам книги Майера.
Один из главных героев книги, сексолог Уильям Мастерс, сколотил себе репутацию как умелый врачеватель бесплодия. К нему на прием тянулись безутешные пары не только со всех Штатов, но даже из-за океана. Как человек, не лишенный аналитических задатков, Мастерс понимал: чтобы способствовать зачатию, необходимо иметь представление о том, как оно происходит, — причем на куда более детальном уровне, чем могла себе позволить наука в обществе 1950-х, где секс был чем-то непристойным. Мантрой врача и двигателем его научной деятельности стала фраза «мы ничего не знаем о сексе».
Собственно, особый интерес в этой биографии (местами снотворной) представляют факты, которые свидетельствуют, как далеко простиралось это незнание и нежелание знать (и, в общем-то, простирается). Вот Мастерс заказывает через знакомого профессора единственное академическое пособие по сексу в университетской библиотеке (не профессорам не выдают); вот, согнувшись в три погибели, он во славу познания подглядывает через дырочку за клиентами борделя; а вот добровольцы готовятся заняться в его лаборатории сексом с пакетами на головах.
В какой-то момент Мастерса настигает откровение, что он совершенно ничего не понимает в «психосексуальных аспектах женской сексуальности». Он ищет ассистентку и научного консультанта — ей стала Вирджиния Джонсон, мать двоих детей, женщина жовиальная и, как сказали бы сегодня, секс-позитивная. Вместе эта пара евангелистов сделала свои главные открытия, связанные с женским удовольствием, его «легитимацией» и с прописными истинами вроде той, что размер особого значения не имеет, а клитор вовсе не является «уменьшенной копией» или «женским вариантом» пениса. Также в книге есть классные заходы на тему, как суховатый и по нынешним временам целомудренный ликбез Мастерса и Джонсон тут же разжевывался и переупаковывался на продажу журналом Playboy и иже с ним, но эта линия требует отдельного рассмотрения.
«Джини и Билл сидели и записывали, внимательно следя за показаниями приборов и движениями девушки. Гебхард наблюдал сквозь плексиглас в полном изумлении и в результате отвлекся от возвратно-поступательных движений устройства. „Она слишком разогнала его, и в итоге при движении назад фаллос стукнул меня в глаз”, вспоминал Гебхард. Смущенный попаданием в глаз механического члена, Гебхард немного отодвинулся от фаллоса, чтобы не получить еще раз».
Александр Борисов. У самоедов. В стране холода и смерти. М: Paulsen, 2020. Содержание
Издательство Paulsen — единственное в России, специализирующееся на литературе о Севере и полярных регионах, — выпустило репринтное издание двух очерков Александра Борисова 1900-х годов.
Борисов известен как «певец русского Севера»; сын крестьян, уроженец Вологодской губернии, послушник Соловецкого монастыря — он с детства был очарован нордической природой и связал свой художественный дар именно с ней. Стремление писать с натуры там, «где не ступала нога художника», сочеталось в Борисове с практическими амбициями — исследовать новые земли, «оценить потенциал пушного зверя» и т. п.
С помощью своего доброго знакомца Сергея Витте художник совершил несколько заполярных путешествий, в том числе на Новую Землю. Путевые заметки легли в основу очерков — написанных простым языком, насыщенных колоритными этнографическими подробностями и романтическими клише о борьбе с природой за выживание. Эти брошюры были одобрены для публичных народных чтений и путешествовали по России в сопровождении показов «световых картин» с помощью «волшебного фонаря». Картины были изданы вместе с текстом, и, глядя на них, вполне понимаешь, за что Борисова называли русским специалистом по снегу номер один.
Как показывает Анна Котомина в статье, опубликованной в сборнике «Русская авантюра» (я его упоминал), чтения борисовских текстов не только просвещали, приобщали простой люд к реалиям далеких земель, но и служили важным удостоверением русского присутствия на Крайнем Севере. Таким образом, ученик Шишкина и Куинджи был важной фигурой в геополитической борьбе за полярные регионы, в которой российский успех измерялся популярностью зарубежных выставок Борисова. Как мы узнаем из текста, переизданного Paulsen, картины для этих выставок художник писал на жестоком морозе, ломая стекленеющими руками кисти.
«Да, все кончено! Они утонули, а значит, и нам предстоит еще более ужасная смерть! <...> Вдруг мы слышим голос. Опять блеснула надежда. Господи, еще не все потеряно! <...> Среди нас было трое женатых: самоед Устин, матросы Акулов и Попов, и у них были дети, а потому я предложил им оставить нас и идти одним, дабы вернее достичь берега <...> Трофим Акулов заплакал и говорит:
— Нет, мы не поедем. Ты только подумай: ведь если мы вернемся живыми, а вас не будет, да ведь мы всю жизнь мучиться будем. Какая уже это будет жизнь!
— Славно умели помирать русские люди, умрем и мы, — добавил зоолог Т. Е. Тимофеев.
— Если так, будем помирать вместе! — ответил я, гордясь своими молодцами спутниками. Мне было приятно сознавать, что жив еще среди наших поморов мощный дух, что в груди их еще живет искра отваги и энергии. Нужно только уметь и желать раздуть эту искру, и она запылает могучим огнем, и снова наши северные моря станут нашими морями...»
Арли Хокшилд. Вторая смена. Работающие семьи и революция в доме. М.: Издательский дом ВШЭ, 2020. Перевод с английского Инны Кушнаревой. Содержание
Каноническое исследование американского социолога, взявшейся в конце 1980-х выяснить, как распределяется трудовая нагрузка между гендерами в семьях, где оба родителя работают. Выяснилось, что в год у женщин набегает месяц круглосуточной работы за счет «двойной нагрузки». Сегодня этот факт кажется очевидным, но тогда стал откровением: женщины работают не только в офисах, но и дома — во вторую смену.
Книга интересна не только как образцовый исследовательский отчет, но и как свидетельство зримых изменений. В предисловии к последнему, дополненному изданию 2012 года Хокшилд указывает, что гендерная революция забуксовала. Да, с момента первой публикации объем сверхурочного женского труда за год сократился в два раза. Американские мужчины стали меньше цепляться за традиционные роли и поверили, что «вторую смену», если дорожишь отношениями, надо делить. Однако важные вещи остались без изменений: женщины по-прежнему перегружены, а дети работающих родителей чувствуют себя довольно несчастными.
Вывод о том, что следует принуждать мужчин к равному разделению (например, прописывая нагрузку в брачных контрактах) Хокшилд чужд. По ее версии, проблема лежит на системном уровне: ее невозможно решить в частном порядке, не воздействуя на государственную политику. Капитализм усвоил идею женского эмпаурмента, доступа к равным правам, но блокирует идею ценности заботы о других, в результате чего забота — о слабых — превращается в работу, которая по цепочке делегируется от мужей через жен вниз, к старшим дочерям азиатских домработниц. В общем, главный враг у нас один, и он вовсе не специфицируется по типу гениталий.
«Однако наша молодежь вряд ли будет жить в новой эре. Корпорации сделали слишком мало, чтобы удовлетворить потребности работающих родителей, а правительства не особенно подталкивают бизнес в этом направлении. Нуклеарная семья все еще остается основным вариантом воспитания детей. Однако мы не изобрели для такой семьи никакой внешней системы поддержки, которая позволила бы успешно справиться с этой задачей. Наша революция может забуксовать навсегда.
По всей вероятности, именно это и произошло в Советском Союзе, еще одном большом индустриальном обществе, которое привлекло бóльшую часть женщин, воспитывающих детей, к оплачиваемому труду. С начала индустриализации советские женщины работали вне дома и в то же время несли основную часть нагрузки во вторую смену.
Одна советская шутка звучала так: „Ты работаешь? Значит, ты уже освобождена“. Забуксовавшая революция выдавалась за революцию свершившуюся. И некоторые авторы доказывали, что и тут груз, возложенный на работающих матерей, оказался скрытой причиной роста числа разводов».
Луи-Фердинанд Селин. Попали в переделку. М.: Опустошитель, 2020. Перевод с французского Михаила Хрусталева
Вопрос в связи с творчеством Селина, как известно, звучит следующим образом: как мог автор «Путешествия на край ночи» — гениального произведения, перекроившего правила литературы XX века, — написать свои расистские и антисемитские памфлеты? Или, если перевернуть, как мог автор «Безделиц для погрома», «Школы кадавров» и «Попали в переделку» написать «Путешествие...»?
При жизни Селин запретил переиздавать свои памфлеты, и его вдова соблюдала запрет до тех пор, пока в возрасте 105 лет почему-то не передумала. Издательство Gallimard тут же, в 2018 году, взялось опубликовать скандальные тексты, однако под давлением общественности было вынуждено отступить. Один из аргументов блюстителей спокойствия заключался в том, что издавать эти оскорбительные работы без критического аппарата, тем более на фоне успехов Марин Ле Пен, — жест опасный.
Издательство «Опустошитель» памфлеты не только выпускает (что для свободы слова хорошо), но, как и Gallimard, оставляет читателя с текстами один на один (что, может быть, и не плохо). Это, вероятно, затрудняет ответ на пресловутый вопрос, однако не мешает сделать некоторые предварительные выводы.
Во-первых, вывод о том, что прав был Горький, который в 1934 году говорил о «Путешествии на край ночи», дескать, на примере этой книги видно, что «буржуазное общество полностью утратило способность интеллектуального восприятия искусства», а главный герой романа «не имеет никаких данных, чтобы примкнуть к революционному пролетариату, зато совершенно созрел для принятия фашизма». Во-вторых, вывод, что «Попали в переделку» писал все тот же Селин, что и писал «Путешествие», — теми же конвульсивными афоризмами, в том же ритме, который непристойно бодрит, словно присказка Миши Вербицкого «убивать убивать убивать». В-третьих, лавину селиновских проклятий все-таки трудно счесть фашизмом, разве что — турбофашизмом, пугавшим даже «своих»: режим Виши запретил эти тексты за оскорбление французских военных, в Рейхе от них открещивались как от выражения взглядов, требующих коррекции. В них нет и намека на «сверхчеловеческое», на позицию критики «с вершин Духа», один лишь яд без предрассудков, только «веревка без висельника», которой Селин посвящает памфлет. Вероятно, не так уж не прав Эрнст Юнгер, с ужасом называвший Селина абсолютным нигилистом. Безусловно, он — рессентиментный моралист, однако обличающий «снизу», скулящий из глубин обиды и разочарования в человеке вообще. Жить — это реагировать, т. е. испытывать раздражение, и Селин был захвачен раздражением так же, как был захвачен собственной спазматической речью.
«В первую очередь нужен вкладчик! Это главное условие спектакля! И не раз, два и обчелся, друзья хорошие! дубина стоеросовая! Фуу! Какой ужас! Какая дерзость! Нетушки! Колоссальные сбережения! Самая дорогущая из опер! Вы себе это представляете? Опера Вооруженного Восстания! С потопами! Симфоническими хорами! Ох! вот это да! Если вас это захватывает, обмозгуйте всё и приступайте к делу! Вы готовы? Или нет? Какой у вас банк? Вы банкрот? Тогда закройте рот и убирайтесь вон! не мешайте другим! Маленький хитрожопый нахал! сопливый недоделанный мальчишка! Сначала узнай, что к чему! Это вправит тебе мозги! Для восстания нужны деньги, а не липа! и не щелкотня! Нет и еще раз нет! Смерчи! Циклоны бабла!
Гильотина — это дочь банка».
Кристофер Бакли. Собиратель реликвий. М.: Иностранка, 2020. Перевод с английского Вячеслава Шумова
Как и в случае с «Охотником на судей» — предыдущим романом Бакли, изданным «Иностранкой», — действие книги американского циника разворачивается «не сегодня и не вчера», а на заре XVI веке, который, впрочем, сильно смахивает на зарю третьего тысячелетия. Мартин Лютер приходит в мир, проклиная католичество, погрязшее в торговле благодатью. Капитализм вроде бы еще в колыбели, но выгоду в «Собирателе реликвий» извлекают по-взрослому, практически из воздуха.
Главный герой — перекупщик святынь по имени Дисмас, зарабатывает на жизнь тем, что разыскивает для властительных заказчиков религиозные объекты вроде фрагментов челюсти святого Варфоломея и сосков святой Агаты. В какой-то момент он и его друг — по имени Альбрехт, а по фамилии Дюрер — решают втюхать патрону (очередную) плащаницу. Авантюра не слишком удается, и роман превращается в залихватское путешествие парочки по Священной Римской империи — в жанре, который можно охарактеризовать, как верно отмечают критики, «Одиннадцать друзей Оушена» meets «Монти Пайтон и Священный Грааль».
Написано с фирменным остроумием, впечатляющей проработкой деталей, однако есть проблемы с темпом: во второй части все становится слишком быстрым, голливудски плоским и не таким уж смешным.
«Размеру артефактов нынче уделялось все больше внимания. В прошлом году англичанин по имени Арнульф Тьюксберийский доставил в Базель аж три верблюжьих мумии, уверяя, что это те самые верблюды, на которых волхвы привезли в Вифлеем свои дары — смирну, золото и ладан. Дисмас тогда еще шутливо полюбопытствовал, почему Арнульф не привез заодно и Путеводную звезду. Ситуация и вправду выходила за всякие рамки».