Константин Филоненко. Путеводитель по современным страхам. Социология стрема. М.: АСТ, Серия «Научпоп psychology», 2020. Содержание
Константин Филоненко давно интересуется страшными историями и даже сам иногда попадает в них (в книге он, например, в красках описал встречу с Мистером Розовым Фламинго — знаменитым попрошайкой, который появляется на публике в сюрреалистичном нечеловеческом образе). Но все же Филоненко в первую очередь социолог, поэтому он исследует не столько содержание страшилок, сколько механику возникновения чувства страха от прочтения той или иной крипипасты — а эта механика всегда выходит далеко за пределы страшилки как таковой, обнаруживаясь в архетипах, популярных сюжетах и сложившихся особенностях того или иного жизненного уклада.
Социология вообще связана с темой ужасного намного глубже, чем мы привыкли думать: в начале книги Филоненко делится интересным личным наблюдением, которое заключается в том, что описание первой социологической анкеты он обнаружил в книге Жана Делюмо «Ужасы на западе»: в ней автор описывает текст середины XV века, созданный в монастыре города Турне, — и это опросник для окаянных душ и душ из преисподней. Содержащиеся в нем вопросы помогали людям понять, с какой именно душой они имеют дело и чего от нее стоит ожидать. Филоненко отмечает, что «эти опросники появились не случайно, их нельзя списать на суеверность или мистический взгляд на мир, они — отражение определенной общественной дискуссии».
Собственно, это первый из упомянутых, но далеко не единственный пример того, как представления о пугающем и потустороннем переплетались с жизнью. В «Социологии стрема» достаточно рассказов о том, как современные страшные истории оказывали непосредственное воздействие на реальный мир: начиная от знаменитой радиопостановки «Войны миров» Уэллса (многим известно, какой забавный переполох она вызвала в Нью-Джерси, но мало кто знает, что та же постановка, прозвучавшая в Эквадоре, привела к шести реальным смертям) и заканчивая попыткой ритуального жертвоприношения Слендермену, ну и, конечно, историей про «Синих китов», устройство которой автор очень подробно разбирает. Все это было бы невозможно, если бы страшилки не были глубоко укоренены в нашу социальную реальность.
При этом они все же интересны автору и как таковые, а не только как удобный материал для построения умозаключений, поэтому от книги местами и правда становится жутковато: скажем, если вы человек впечатлительный и неискушенный, то вам не стоит читать главу про ужасы подъездов, оставшись одному в квартире. Это не удивительно, учитывая, что в самом начале книги автор находит «истоки социологии стрема» в собственном детском опыте, который заключался в вызывании матного гномика и пиковой дамы (гномик и дама вроде бы не являлись, но могильный холод, исходящий от построенного в качестве «портала» карточного дома, чувствовался вполне явственно).
Продолжая рассказывать о себе, Филоненко признается, что однажды настолько зачитался «Мракопедией», что случайно саботировал работу, сидя в ньюсруме на ночной смене. На тот момент он уже плотно интересовался темой и постепенно исследовал «Мракопедию» вдоль и поперек — это позволило ему выделить повторяющиеся мотивы и в конце концов объединить их в четыре тематических блока, исследование которых и составляет основную часть «Социологии стрема». Это «Сеть», «Город», «Природа» и «Дорога». Ближе к концу книги автор замечает, что в этой структуре есть кое-что от дантова Ада, а именно — постепенное, круг за кругом, исключение «человеческого»:
«[Юджин Такер] указывает на очень важное для всего будущего развития жанра описание структуры Ада: он сконструирован по принципу постепенного изъятия „естественной, тварной жизни” из человеческого существа. <...> По такой же схеме устроены многие страшные, мрачные нарративы. Их можно расставить в порядке удаления из них человеческого на примере ужасов в фильмах о космосе <...>. Как и в дантовом Аду, человеческие страхи метафоризируются сначала через что-то внешнее, как следствие „избытка страсти”, затем выходят различные монстры, инфраструктура, извращенное пространство, а в самом верху иерархии страшного находится совершенно очищенное от человека пространство, чистая идея».
Пожалуй, это самая захватывающая часть книги, потому что она, во-первых, изобилует примерами (хотя Филоненко подчеркивает, что выбирал самые короткие и характерные крипипасты, а не те, которые кажутся любопытными и пугающими ему самому), а во-вторых, именно здесь автор подвергает их социологическому и культурологическому анализу — и наблюдать за его умозаключениями, аналогиями и логическими цепочками действительно интересно. Но тут важно учесть: значительную часть предисловия автор тратит на то, чтобы избавить читателя от завышенных ожиданий и объяснить, что эта книга совсем даже не научный труд, а «интеллектуальное упражнение» и попытка разобраться в вопросе «что называется, для себя».
Собственно, даже название книги сконструировано так, что преследует именно эту цель. По замечанию Филоненко, это игра на контрасте, которая служит в том числе для того, чтобы сбить серьезность с исследования: «социология — это серьезная наука, которая занимается вопросами существования целых обществ, а „стрем” — нечто низкосортное, низменное, возможно, даже постыдное».
Напоминание о том, что эта книга — всего лишь «интеллектуальное упражнение», пригодится нам еще не раз: иначе к автору и правда возникало бы много вопросов. В особенности в те моменты, когда он объясняет причины страха, вызываемого той или иной крипипастой, через отсылки к более объемным культурным и историческим сюжетам из реального мира.
К примеру, в книге есть целая глава, посвященная Слендермену — неестественно высокому и худому человекоподобному существу без лица, облаченному в строгий похоронный костюм. Этот персонаж стал олицетворением крипипасты как жанра и действительно натворил немало зла: одержимая Слендерменом девочка из Флориды подожгла свой дом, девочка из Огайо напала с ножом на мать, а две девочки из Висконсина, о которых мы уже упоминали, заманили подругу в лес и изрезали ножом, надеясь принести ее Слендеру в жертву.
Так, говоря о строгом костюме Слендермена и его прототипах, автор сперва проводит аналогию с «Людьми в черном» и спецслужбами, а затем размышления о «безликости» персонажа (выраженной как в костюме, так и, собственно, в отсутствии черт лица) приводят его к следующему: «Это очень „посюсторонний” ужас. Он существовал в обезличенных культурных механизмах конкретного индустриального общества в середине ХХ века, правила которого соблюдали хорошо одетые фигуры, склонные украшать свою форму, в том числе, знаком черепа и костей. СС и были настоящими людьми в черном». Ну то есть почти буквально в соответствии с мемом: «А знаете, кто еще носил строгую форму? Гитлер!».
Впрочем, это скорее придирка, которую вряд ли можно считать серьезной претензией к книге. Во-первых, действительно, мы четко и недвусмысленно предупреждены с самого начала. А во-вторых, в подавляющем большинстве случаев подобные «интеллектуальные упражнения» все же звучат много более убедительно и имеют под собой веские основания. Скажем, вряд ли можно спорить с тем, что расцвет фильмов о враждебных инопланетных захватчиках, пришедшийся в США на середину пятидесятых, напрямую связан со страхами, порожденными холодной войной, а демонизация подъездов хрущевок (в которых обязательно отключается свет и начинает хозяйничать что-то безглазое, богомерзкое и нечестивое) — следствие планировки модернистских домов, в которых чердаки и подвалы утратили свой «потусторонний» функционал.
Ну и в-третьих — если возвращаться к истории со Слендерменом, Филоненко высказывает самоочевидную, но важную мысль, усматривая в его образе «страшное напоминание об ужасной дегуманизации жертв и безжалостном безразличии могущественных существ. <...> Это очень отстраненное и холодное напоминание о нашей собственной бесчеловечности. Как показывают зверства нацистов, невозможно выдумать больших монстров, чем люди».
Эта мысль повторяется в книге не единожды, и действительно, страхи, которые стоит только поскрести, как за ними обнаружится «слишком человеческое», едва ли не главный предмет интереса автора как социолога. Собственно, в том числе поэтому так много места уделено феномену «моральной паники», который ярче всего раскрывается на примере истории с «Синими китами». «Теоретически любая крипипаста может стать причиной моральной паники, поскольку каждая из них стремится использовать существующую неуверенность перед миром», — констатирует Филоненко и вспоминает важную для всего повествования социологическую теорему Томаса: «Если человек определяет ситуацию как реальную, то она станет реальной по своим последствиям».
Это такой тип ужаса, который легко и приятно препарировать, вооружившись доступными любому грамотному социологу инструментами. Однако куда более интересный (и куда более страшный на глубинном уровне) — тип, связанный с неизбывно-жуткими, «внечеловеческими» и неописуемыми (или умело притворяющимися таковыми) сюжетами. Собственно, это и есть два полюса ужасного. Описания крипипаст этих двух типов Филоненко заимствует из эссе Мориса Бланшо, который аналогичным образом говорил о двух типах ночи:
«Первые, „противостоящие дню” истории про вполне физически осязаемых (и только из-за этого опасных) монстров, чья природа может быть не совсем ясна, но которые создают необходимое для жанра напряжение неопределенностью той опасности, которую они представляют. Вторые, истинно ночные, — это истории, сюжеты которых строятся на событиях, которые сами по себе ценны только тем, что несут напоминание о более глубоком уровне действительности. Они служат лишь прикрытием для чувства экзистенциального ужаса, беспомощности человека перед природой и самим собой и тщетности эту беспомощность преодолеть».
Даже в заключительной части, говоря о механизмах исследования страшного в целом и обращаясь к уже существующим схемам, формирующим «социологический подход к страху», Филоненко снова берет в качестве примера тему «Синих китов», которая по этим схемам отлично раскладывается. Что до исследований мировой тщеты и экзистенциального ужаса — в финале она затронута без лишних подробностей и, кажется, остается сферой исследований философов, а не социологов:
«„Меня ужасает вечное молчание этих безграничных пространств”, — писал Паскаль. Перед лицом бесконечного космического ужаса человек чувствует себя бездомным и беззащитным. Некоторую передышку дает сочинение историй, а иные страхи удобнее всего выразить в виде жутких рассказов».
Впрочем, в заключении автор сам констатирует: «Эта книга только открывает тему изучения страшных историй. Не было освещено слишком много тем, а многие из представленных здесь раскрыты достаточно поверхностно». Хотя и эта претензия во многом снимается, учитывая, что в конце книги есть довольно внушительный раздел для тех, кому «не хватило». В нем автор рекомендует, что еще стоит почитать, посмотреть и послушать по теме: это довольно пестрая подборка, которая включает в себя буквально все (от классиков вроде Кьеркегора до неочевидных свежих подкастов) и заслуживает отдельного внимания. Правда, дойдя до этого раздела, читатель обнаружит, что автору не нравится вселенная SCP Foundation, что может спровоцировать у ее поклонников и фанатов неодолимое желание кинуть книгу в стену. Но здесь это уже можно себе позволить: книга фактически прочитана, и то, что подобного желания по ходу ее чтения до сих пор не возникало, говорит в ее пользу.