Михаил Ефимов, Джеральд Смит. Святополк-Мирский. М.: Молодая гвардия, 2021. Содержание
Дмитрий Святополк-Мирский — человек с причудливой биографией. Гвардейский офицер, обладатель княжеского титула и участник белого движения, в 1920-е годы он эмигрировал в Англию, где приобрел известность как историк литературы и критик. Его двухтомная «История русской литературы» до сих пор считается классической в англоязычном мире. В эмиграции Мирский сблизился с евразийцами, познакомился с трудами Ленина и «полевел». В начале 1930-х годов он вернулся в СССР, рассчитывая найти себе место в стране победившего социализма. В 1937-м Мирского арестовали, а два года спустя он умер в заключении.
После смерти Мирскому тоже не везло. Для эмигрантов он был большевистским ренегатом, а в СССР его работы начали переиздавать только в конце 1970-х годов. В последнее время о Мирском в России вспоминают все чаще. Несколько лет назад вышел сборник его статей и рецензий, а в 2019 году появилось исследование Михаила Ефимова о деятельности Мирского в годы эмиграции. В предисловии автор подчеркивал, что в его книге «нет биографии». Два года спустя пришло время и для нее — 700-страничная книга Ефимова вышла в серии «ЖЗЛ».
Помимо Ефимова в числе авторов указан Джеральд Смит, опубликовавший в 2000 году первую биографию Мирского. Смит не участвовал в написании новой книги, но проделанная им работа оказалась настолько ценной, что Ефимов посчитал нужным зачислить его в соавторы.
Ефимов предлагает очень подробный и обстоятельный рассказ о жизни Мирского. Когда речь заходит о семье князя, мы узнаем не только о ближайших родственниках (например, о Мирском-отце, занимавшем пост министра внутренних дел при Николае II), но также о предках по линии отца и матери, происхождении княжеского титула и истории семейного замка. Переходя к учебе Мирского на Восточном факультете Санкт-Петербургского университета, Ефимов приводит биографические сведения о тех, кто учился там с ним. Все эти детали могут показаться излишними, но они позволяют читателю составить представление о той среде, в которой рос и формировался Мирский.
Книга устроена таким образом, что биографические зарисовки в ней чередуются с разбором основных работ Мирского. Архив князя исчез после ареста, но Ефимов (и Смит) собрали множество свидетельств, которые позволяют судить о его повседневной жизни. Здесь много любопытных эпизодов — Мирский организует лондонское выступление Цветаевой, безуспешно пытается пристроить рукопись в журнал Петра Струве и мечтает познакомиться с Бабелем.
Когда Ефимов переходит к текстам Мирского, то все становится не так интересно. Почти каждый раз он использует одну и ту же схему: приводит несколько обширных фрагментов из той или иной работы, а затем цитирует отзывы его современников, часто без какого-либо анализа. Замысел понятен — дать нам взглянуть на тексты Мирского глазами людей, читавших их «тогда», но через сотню страниц такие «полотна» цитат утомят даже заядлых любителей эмигрантской критики. Книгу вполне можно было бы сократить раза в полтора без ущерба для содержания.
Несмотря на то, что Ефимов иногда увлекается избыточным цитированием, его книга меньше всего похожа на попытку нейтрального изложения фактов. Перед нами очень пристрастный (в хорошем смысле) рассказ о жизни Мирского, который, «не был критиком и историком литературы. Он был героем трагедии».
По Ефимову, суть этой трагедии в следующем. Оказавшись в Англии, Мирский быстро стал своим для британских и континентальных интеллектуалов. Но сам князь Европу так и не принял. Ему, как и многим в то время, мерещился ее закат, он ждал появления новой силы на Востоке. Этим и было продиктовано его сближение с евразийцами и обращение в коммунизм с последующим отъездом в СССР. Оказавшись на родине, князь вскоре понял, что совершил ошибку и сам загнал себя в ловушку (Ефимов предполагает, что осознание пришло к князю во время посещения Беломорканала в составе писательской делегации), но было уже поздно. Дальше — прямой путь в застенки НКВД и лагерь рядом с Магаданом.
В одном из писем Мирский назвал себя «человеком без убеждений» и «врагом идей вообще». (Звучит парадоксально, учитывая то, какую роль в его жизни сыграли идеи.) Для Ефимова этот момент очень важен. Он подчеркивает, что князь хоть и примыкал к евразийцам, но в полной мере не отождествлял себя с ними и критиковал их по многим вопросам. С коммунизмом оказывается сложнее, поскольку Мирский неоднократно заявлял о своей приверженности его идеалам и даже повесил в комнате портрет Сталина. В итоге автор просто заявляет, что коммунизм был для Мирского «чужой [курсив оригинала] идеей, которую он заставил себя увидеть как свою», не объясняя, на чем основан такой вывод.
Ефимов подчеркивает, что отъезд в СССР изначально был гибельной затеей и несколько раз приводит слова Вирджинии Вулф о Мирском, сказанные в 1932 году: «Скоро быть пуле в этой голове». В такой телеологической перспективе поступок князя выглядит как шаг навстречу неизбежному, но важно учитывать одно обстоятельство. В первой половине 1930-х годов, уже после «Великого перелома», в СССР зазвучали разговоры о скором достижении бесклассового общества, произошел поворот к более умеренной политике и примирению с классовыми врагами, которые теперь считались «перевоспитавшимися» (как мы знаем, продлилось это недолго). С этой точки зрения решение Мирского уже не выглядит заведомо самоубийственным — государство давало понять, что готово простить старые обиды тем, кто желает послужить ему.
Основная проблема книги в том, что автор, уделяя много внимания тому, что происходило с Мирским и его окружением, часто игнорирует более широкий контекст. Приведу пример из той части, что посвящена пребыванию князя в СССР. Ефимов рассказывает о статье Мирского «Проблема Пушкина», раскритикованной в 1935–1936 годах в советской прессе — поводом стали слова о «лакействе» поэта, названного в тексте «буржуазным идеологом». Биограф видит в этом эпизоде предвестие скорой гибели Мирского и трактует его как «приглашение на казнь, от которого нельзя отказаться». Ефимов забывает или не считает нужным сказать, что вместе со статьей Мирского был разгромлен и весь пушкинский том «Литературного наследства», куда она была включена. Изначально сборник планировалось выпустить в 1934 году, но в итоге он вышел только летом 1935 года. Как пишет Джонатан Платт в книге «Здравствуй, Пушкин!», к этому моменту сборник успел устареть — шла подготовка к пушкинскому юбилею 1937 года, а советские литературоведы отказывались от социологических категорий анализа и осваивали понятия «гуманизма» и «народности». Читая Ефимова складывается впечатление, что речь шла о целенаправленной травле Мирского, когда в действительности спешно переобуваться в воздухе пришлось почти всем.
Несмотря на недостатки, в книге подкупает искренняя увлеченность Ефимова своим героем. Новая биография не снимает все вопросы о жизни и творчестве князя-большевика, да и не претендует на это. Она приглашает к дискуссии.