Писатель Владимир Козлов, прославившийся в начале 2000-х книгами о провинциальной шпане, выпустил в независимом издательстве «Подснежник» новый роман «Внутренняя империя» — криминальный триллер про серийного насильника. По просьбе «Горького» Роман Королев прочитал эту книгу и обнаружил в ней все основные для автора темы (трудное детство, позднесоветское женоненавистничество, иррациональная жестокость как норма жизни на окраинах, неприкрашенные воспоминания о перестройке и 1990-х), а заодно понял, кем могут стать с возрастом некоторые герои «Школы» и «Гопников».

Владимир Козлов. Внутренняя империя. Нск.: Подснежник, 2021

На окраине всего

Писатель Владимир Козлов — человек разнообразных талантов. В его послужном списке числятся как минимум более десяти романов; несколько фильмов, снятых по собственному сценарию; подкаст о жизни в СССР; несколько нон-фикшн книг о молодежных субкультурах и музыке.

Поклонникам сибирского панка Козлов давно известен как убежденный евангелист этого музыкального движения. В 2014 году он снял документальный фильм «Следы на снегу», где участники легендарных групп рассказывают, как знакомились на сибирских квартирах и создавали одно из самых интересных явлений в российской культуре ХХ века. Козлов продолжил заниматься этой темой после выхода фильма: в 2019 году издательство Common Place выпустило книгу «Следы на снегу. Краткая история сибирского панка», которую Владимир скомпоновал из собранного материала в соавторстве с участником группы «Ленина Пакет» Иваном Смехом. Краткость тут, впрочем, понятие относительное, ведь в книге 640 страниц текста, да к тому же остается надежда на продолжение, поскольку соавторы охватили лишь советский период развития сибирского панка.

Однако несмотря на самовыражение в разных творческих формах, главным из сделанного Владимиром Козловым, на наш взгляд, остаются две его первые книги — повесть «Гопники» и роман «Школа», выпущенные в 2002—2003 годах издательством Ad Marginem. Школьное детство Владимира пришлось на 1980-е годы, а жил он в белорусском городе Могилеве: это было явно не лучшее место для взросления, но зато воспоминания о нем до сих пор можно использовать в качестве топлива для литературных занятий.

Книги Козлова представляют собой безжалостное, яркое и правдивое описание детства, проведенного в рабочем городском районе на задворках Советского Союза. В этом мире школьники носят корявые односложные клички вроде Быка, Крюка, Клока или Вэка. Их интересы сводятся к дракам «за район», приставанию к девочкам, собиранию мелочи на бутылку портвейна и жестоким шуткам над ребятами помладше и послабее. Некоторые из героев явно отстают в умственном отношении, но учителя предпочитают игнорировать этот факт и упорно перетаскивают их из класса в класс. Перспектив нет, впереди только армия, устройство на неинтересную работу и годы отупляющего монотонного труда.

Жизнь героев Владимира Козлова небогата на события, а формы их досуга, как правило, тошнотворны, но автору удалось описать эту действительность, не скатываясь в чистую чернуху и удерживая читательский интерес. Дело в том, что Козлов умеет мастерски передавать речевые особенности соответствующего контингента и создавать узнаваемых персонажей. Чтобы подтвердить аутентичность его ранних книг, необязательно быть выходцем из советского Могилева: к сожалению, даже жители благополучных районов Москвы, если они родились в прошлом тысячелетии, с легкостью могут представить себе героев «Гопников».

Многих также впечатляло то, как Козлов живописал ощущение беспросветной хтонической тоски, которое возникает у растущего в такой среде человека, если он хоть чуть-чуть отличается от своего окружения: «Я конченый человек. Нет друзей, нет девушки. Родители не понимают. В школе маразм и ничему не учат. Не поступлю никуда. В армию. А там — *** [конец. — Прим. Р. К.] от таких вот, как эти уроды». Так думает протагонист рассказа «Бергман», который пришел в видеосалон посмотреть артхаусный фильм и получил за это телесные повреждения от сверстников с интересами попроще и минет — от женщины, выдавшей ему видеокассету: ей 37, она мучается от невыносимой скуки, и в ее жизни тоже нет ничего хорошего, кроме фильмов.

После выхода двух первых книг Козлов переключился на описание жизни студентов, пытающихся выжить и подзаработать в эпоху раннего белорусского капитализма («Варшава»), несостоявшихся рок-музыкантов («Плацкарт») и молодых панков («Попс»), а в 2009 году вернулся к теме, принесшей ему известность, и опубликовал роман «СССР: Дневник пацана с окраины».

Вместе с «Гопниками» и «Школой» эта книга, по определению самого автора, образует «Могилевскую трилогию» (вышедшую в прошлом году под одной обложкой). Несмотря на брутальное название, наименее пугающий портрет советского детства представлен именно в «Дневнике пацана». Главному герою неизбежно приходится пересекаться со страшными типажами с рабочих окраин, но сам он стоит на социальную ступеньку повыше: у него интеллигентные родители, и он посещает кружок авиамоделирования (занятие, совершенно непредставимое для большинства «гопников»).

В 2016 году поклонники творчества Козлова профинансировали краудфандингом переиздание «Гопников» с иллюстрациями культового питерского художника Григория Ющенко, занимающегося экзистенциальным трэш-артом. Печатные экземпляры книги в свободную продажу не поступали, но электронный вариант опубликован на сайте Ющенко. Кроме того, Гриша Ющенко и художница Александра Галкина нарисовали иллюстрации к «бонусному» рассказу «*** [Гнусный. — Прим. Р. К.] Обнинск», написанному Козловым по персональному заказу группы «Ленина Пакет».

В других книгах Козлов тоже будет возвращаться в белорусскую глубинку, но не только затем, чтобы рассказать о жизни трудных подростков. Например, роман «1986» — это детективная история, расследование убийства девушки, которую нашли в лесополосе задушенной и изнасилованной. Разыскивая убийцу, молодой и еще не растерявший идеалы следователь Юра погружается в мир бытового женоненавистничества. Экстраординарен предмет его расследования лишь потому, что жертва была убита, сами же сексуальные преступления — повседневное явление для советского захолустья. Чаще всего дело даже не доходит до суда, поскольку жертва не пишет заявление или забирает его под давлением.

В одной из самых отталкивающих сцен романа Юра спасает девушку от группового изнасилования, которое чуть было не устроили знакомые, приехавшие с ней на пикник, после чего она валяется у следователя в ногах, умоляя не забирать обидчиков в милицию.

Роман «Внутренняя империя» — своеобразный мостик от «Могилевской трилогии» к роману «1986»: треть книги посвящена быту провинциальной шпаны, а остальное — повсеместной мизогинии и насилию над женщинами, превратившемуся в обыденность.

Саша, Жуня, Пыр и их учитель Пудель

Композиционно «Внутренняя империя» поделена на три части, первая из которых охватывает по хронологии год из детской жизни главного героя. Местом действия Козлов вновь делает неблагополучную окраину Могилева. На дворе — 1989 год, протагонист учится в 8-м классе, у него есть друзья с прозвищами Жуня и Пыр. Из доступных подросткам развлечений в перестроечном Могилеве представлены распитие дешевой сивухи, курение сигарет за школой, массовые драки и просмотр порнофильмов на видеомагнитофоне, арендованном вскладчину.

Секс в число доступных развлечений не входит, хотя все герои, разумеется, врут, что он у них уже был, и хвастаются списком одержанных на этом фронте «побед». Одноклассницы пока не позволяют большего, чем пьяные обжимания в туалете после школьной дискотеки и поцелуи взасос в обмен на сигарету.

Герои делятся друг с другом теориями, как лучше производить впечатление на женщин. Протагонист, например, уверен, что для этого достаточно научиться хорошо избивать людей: «Чтобы на районе быть не нулевым. Чтобы бабе можно было сказать, что лазишь за район». Жуня, в свою очередь, убеждает его, что гораздо привлекательнее обеспеченные мужчины, и строит совершенно беспомощные и безнадежные планы стать фарцовщиком и реализовать перестроечные мечты о красивой жизни.

На протяжении всей первой части читателя, знакомого с ранним творчеством Козлова, не покидает ощущение дежавю. Серая реальность города с кладбищенским названием, кучки не знающих куда себя деть подростков, бесконечное насилие, пьяный секс и безудержная дрочка, диалоги с отдельными цензурными словами, плавающими в мутных озерах мата, — все это нам уже знакомо по первым книгам автора.

Единственный новый типаж с этой точки зрения — преподаватель химии по кличке Пудель, который пытается найти общий язык с тупеющей от беспросветной скуки шпаной, убедить их, что он с ними на одной волне и вообще не какой-нибудь держиморда, а молодой современный педагог, всем сердцем поддерживающий идеалы перестройки. Думаем, знакомые с эпохальным мультсериалом Майкла Джаджа «Бивис и Баттхед» сразу поймут, на кого похож Пудель. Конечно же, это Дэвид ван Дриссен — старый хиппарь, преподаватель Бивиса и Баттхеда, искренне убежденный (несмотря на все мучения, которым подвергают его два юных американских кретина) в том, что до любого человека можно достучаться с помощью душевной теплоты и гуманной педагогики. Увы, учитель Пудель, в отличие от ван Дриссена в мультсериале «Бивис и Баттхед», исчезнет со страниц романа раньше, чем успеет сколько-то себя проявить.

С окончанием учебного года и первой трети романа на сцену опускается затемнение, а в следующий раз мы встречаем главного героя уже спустя семь лет. Если в первой части «Внутренней империи» нарратором был он сам, не названный по имени, то далее повествование ведется от третьего лица: так мы узнаем, что имя протагониста — Саша.

Саша работает проводником поезда, слушает «Наутилус» и копит доллары, изыскивая небезопасные методы обогащения (действие, напомним, происходит в 1996 году): например, перегоняет машины из-за границы или перевозит контрабандные грузы. Еще у Саши есть жестокая мания: иногда он надевает кофту с капюшоном, берет нож и маску с прорезями для глаз, высматривает в безлюдном месте девушку и насилует ее.

«Внутренняя империя» из повести о трудных подростках в духе грязного реализма мутирует в криминальный триллер, написанный как готовый сценарий к фильму о серийном насильнике. Козлов пишет короткими рублеными фразами и дробит действие на маленькие сценки с внутренне завершенной драматургией, выдавая в себе профессионального сценариста. Если какой-нибудь режиссер захочет перенести «Внутреннюю империю» на широкий экран, то особых усилий для адаптации книги под киноформат не потребуется.

Еще одна кинематографическая черта романа заключается в том, что характер протагониста раскрывается исключительно через действие, а его внутренний мир для читателя остается загадкой. Сашина жизнь описана в бихевиористском ключе (подрочил — кончил — потекла молофья, достал нож — показал девушке — потащил за гаражи, саданул ногой в живот — увернулся — вмазал по лицу кулаком), а все мысли героя Козлов принципиально оставляет за кадром.

Неясны читателю и причины его трансформации в серийного насильника. Помимо периодических вылазок Саша не проявляет никаких признаков мизогинии или девиантного поведения. У него есть девушка, они планируют свадьбу. Он заботится о своей матери. Мало того, когда его коллеге, молоденькой проводнице, предлагают «лечь» под пассажира в спальном вагоне, Саша за нее заступается и объясняет, что она не станет заниматься проституцией. Что же в его представлении отличает женщин, к которым он готов относиться с заботой, от тех, кому он, подкравшись, приставляет к боку нож?

«Пацаны, которые ненавидят баб»

Чтобы проиллюстрировать гендерные стереотипы, господствующие в Сашином окружении, придется воспроизвести диалог из первой части романа (по понятным причинам мы можем сделать это лишь с определенными купюрами), который состоялся между подростками на заднем дворе школы, когда они узнали, что один из их старших товарищей — вероятный педофил:

«— *** [Поразительно. — Прим. Р. К.], если Шульц — реально ... *** [гомосексуал. — Прим. Р. К.], — говорит Жуня. — Как так может быть? У малого просить сосать...

— Все, *** [блин. — Прим. Р. К.], может быть. — Пыр выкидывает бычок. Он ударяется о стену, отлетает. — Есть пацаны, которые баб ненавидят — просто *** [невероятно. — Прим. Р. К.]. Он лучше, *** [блин. — Прим. Р. К.], пацана малого *** [изнасилует. — Прим. Р. К.], чем бабу, ясно?

— Не могу поверить. — Жуня крутит головой. — Баб же можно ненавидеть, но все равно *** [заниматься с ними сексом. — Прим. Р. К.]».

В этой примечательной сентенции Жуне удалось отчеканить взгляды его социальной среды как в граните: «баб» принято ненавидеть, но все равно искать с ними близости, заниматься с ними сексом и не считать при этом за людей. «Ничейная баба» по умолчанию воспринимается как проститутка, готовая оказать всем желающим сексуальные услуги в обмен на портвейн и сигареты. Найдя себе «пацана», «баба» превращается в собственность последнего. Отныне ее общение с другими мужчинами строго ограничено: нельзя, например, выйти покурить с кем-нибудь на крыльце во время дискотеки, если ты пришла потанцевать со своим кавалером.

Когда Оля Соколовская из десятого класса нарушает этот запрет, чтобы покурить вместе с Сашей, ее бойфренд подвергает последнего столь жестоким побоям, что ему приходится залечивать раны в медицинском стационаре. Колян, 25-летний парень с соседней койки, наставляет Сашу: во всем виновата девушка. «Если баба пошла курить с другим пацаном, не со своим, то она, *** [так сказать. — Прим. Р. К.], сука и проститутка». Чтобы проучить Соколовскую, ее обязательно нужно избить и изнасиловать. Так же следует поступать и с девушками, проявляющими неуважение к «пацанам» в иной форме: например, с отказывающими в интимной близости защитнику родины, только что дембельнувшемуся из армии. Стали ли эти наставления для Саши спусковым крючком, после которого он встал на свой жестокий путь?

Из текста романа это никак не следует. Взгляды Коляна совершенно не уникальны: мизогиния ядовитым туманом разлита в окружающем Сашу воздухе. Главный герой — продукт своего окружения, где женщин ненавидят, но занимаются с ними сексом. Почему тогда серийным насильником сделался именно Саша, а не Пыр, Мэня или Батон?

Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к загадочному названию книги, которое на первый взгляд не имеет ни малейшего отношения к сюжету. Никто из героев романа Владимира Козлова не увлекается фильмами Дэвида Линча, не участвует в съемках проклятого фильма и не живет в Калифорнии.

В таком случае, речь, вероятно, о советской империи, распад которой пришелся как раз на Сашино детство? По роману действительно рассыпано огромное количество примет эпохи перестройки и 1990-х (от русского рока до обсуждения контактов Гитлера с инопланетянами), так что его чтение может доставить отдельное удовольствие ностальгирующему по тем временам человеку. В разговоры о политике Сашу пытаются втянуть все, от родного отца до случайных пьяных прохожих, но он не интересуется ничем, кроме своей частной жизни, а от споров о Горбачеве и Ельцине уклоняется с тем же скучающим равнодушием, что и от обсуждения уфологии.

Подчеркивать словосочетанием «Внутренняя империя» сложность Сашиного душевного устройства тоже было бы странной затеей, ведь на протяжении всего романа о его мыслях, чувствах и стремлениях нам не рассказывается почти ничего.

Рискнем предположить, что Владимир Козлов использует название последней полнометражной картины Дэвида Линча в том же ироническом ключе, в каком автор настоящей рецензии употреблял его в годы учебы на философском факультете. Встречая в тот период нелюдимых и глубоко погруженных в свои мысли студентов, которые в изобилии водятся в стенах учебных заведений подобного рода, мы с товарищами шутили, что, мол, у них в головах — «Внутренняя империя»: прекрасный, но энигматичный и абсолютно недоступный внешнему наблюдателю мир.

На самом деле подобная «империя» существует в черепной коробке каждого из нас. Она далеко не всегда прекрасная, зато часто действительно непостижимая. Человек, которого мы любим годами, в одночасье может превратиться для нас в чудовище. Или окажется вдруг, что хороший, надежный парень, живущий по соседству, примерный семьянин, в свободное от работы время зарывает в лесополосе трупы жертв, а вы узнаете об этом лишь спустя десятилетия. В случайном попутчике может таиться зло даже более страшное, чем чернота, скопившаяся в душе серийного насильника.

В последние десятилетия в популярной психологии тягу к насилию, саморазрушительное поведение и прочие опасные девиации принято объяснять как последствия психотравм, полученных в детстве. Но Владимир Козлов с такой точкой зрения явно не вполне согласен: среда, вне всякого сомнения, определяющим образом влияет на формирование личности, но одним только этим невозможно объяснить появление монстров среди нас. Видимо, следует просто признать тот факт, что в душе некоторых людей, с виду вполне обычных, скрывается безжалостный зверь, но вы не узнаете об этом, пока он на вас не набросится.