Katherine Zubovich. Moscow Monumental. Soviet Skyscrapers and Urban Life in Stalin’s Capital. Princeton University Press, 2020. Содержание
Обычно архитектура советского периода рассматривается в отрыве от международного контекста своего времени — разве что иногда исследователи проводят параллели с архитектурой нацистской Германии, которая схожим образом повернула в сторону неоклассицизма на государственном уровне. В этом ключе построены и некоторые знаковые работы вроде ныне входящих в университетские программы «Культуры Два» Владимира Паперного или «Gesamtkunstwerk Stalin» Бориса Гройса. Обе эти книги смотрят на процессы, происходившие с советским искусством, исключительно изнутри, фокусируя взгляд на борьбе модернистской и неоклассической парадигм внутри художественного сообщества и власти.
На этом фоне особенно важной становится книга доцента кафедры истории университета Буффало Кэтрин Зубович «Moscow Monumental». Она представляет собой попытку рассмотреть историю сталинских высоток — зданий-эмблем и одних из главных достопримечательностей столицы — сразу во всех возможных контекстах, в числе которых оптика западных современников, глобальные процессы архитектуры 1930–1950-х гг., личные судьбы архитекторов, тенденции советского строительства, истории жителей этих домов и восприятие их образов в глазах рядовых советских граждан. Есть даже совсем необычные ракурсы: например, Кэтрин Зубович смотрит на сталинские высотки в перспективе микроистории, поднимая пласт воспоминаний строителей. Из этих разнообразных подходов складывается уникальная работа, которая развенчивает многие мифы, но одновременно подтверждает интуитивно понятный тезис: по сути, сталинские высотки — это советские небоскребы:
«Московские небоскребы, расположенные в ключевых точках столицы, были созданы для того, чтобы громко заявлять о себе, чтобы впечатлять зрителя созидательной мощью советского государства. Подняв советскую столицу к небу, эти здания изменили облик Москвы и ход истории города».
Следует подчеркнуть, что книга Кэтрин Зубович не искусствоведческая. Это фундаментальное историческое исследование, для которого архитектура является лишь точкой входа, позволяющей раскрыть эпоху и деидеологизировать наши представления о ней. Для этого Зубович выстраивает очень сложную повествовательную структуру: «Moscow Monumental» состоит из восьми равноправных частей, каждая из которых могла бы быть отдельной статьей. Эти восемь тем сформулированы следующим образом: Москва как новый город и новая столица; Дворец Советов — в поисках нового символа; архитектура и война; послевоенный градостроительный план; реальная жизнь послевоенного города; истории строителей-«высотников»; истории жильцов; судьба высоток после Сталина. Таковы восемь отдельных линий, каждая из которых фокусируется на своем нарративе — из них и складывается картина истории идеи высотного строительства.
Например, в первой главе читатель следит за идеей обновленной Москвы — идеологически нового города, первой столицы социалистического государства — и видит, как на основе большого количества документов (писем, газетных статей, альбомов) воспроизводится контекст эпохи, для которой очевидна необходимость наглядных изменений, касающихся облика и структуры города. Не случайно особое внимание в книге уделено фотоальбому «Москва» искусствоведа Алексея Сидорова, изданному в конце двадцатых годов в Берлине. В нем Сидоров стремился показать даже маленькие сдвиги, происходившие в архитектуре столицы, — по сути, своим альбомом он демонстрировал признаки города будущего, и, как подчеркивает Зубович, ожидания, порождаемые этими признаками, разделяли очень многие, от советских архитекторов и чиновников до их зарубежных коллег.
В рамках этой оптики конкурс на проект Дворца Советов становится важнейшим событием, значимой приметой эпохи. Зубович уходит от простого рассмотрения истории этого конкурса и не сводит ее к вопросам борьбы конструктивизма, модернизма и неоклассической архитектуры: для нее важнее вопрос не о том, как расценивался тот или иной проект, а о том, как советское общество реагировало на саму идею Дворца. Деидеологизируя конкурс, исследовательница подмечает, что в контексте советской истории он как бы суммировал все ожидания, накопленные в предыдущем десятилетии. Историческая оптика и архивная работа, проделанная Зубович, обеспечивают необходимую полифонию: в книге звучат голоса множества свидетелей. Мы узнаём, как была устроена советская строительная индустрия, что думали по ее поводу отечественные архитекторы, их зарубежные коллеги, работавшие в тот момент с Советским Союзом, и даже просто современники. Зубович демонстрирует, что в итоге в обществе сложился определенный консенсус: новое здание-символ ждали все герои ее книги, но далеко не все одобряли и понимали победивший в конкурсе проект Бориса Иофана, а некоторые детали его грандиозного замысла и вовсе стали с течением времени вызывать в обществе скепсис. Характерно, что проявлялось это в основном в мелочах — например, в идее автоматического гардероба-конвейера:
«[Эта идея] граничила с фантазией — не в последнюю очередь потому, что требовала устранения мощной фигуры гардеробщика. Но это описание, возможно, не слишком удивило читателей „Ответов на вопросы рабочих и колхозников”. К концу 1930-х годов советские граждане привыкли как к фантастичности соцреалистических проектов, так и к пустым обещаниям государственных и партийных чиновников».
Строительство МГУ, 1950 год
В такой манере рассказа есть что-то от хорошо написанного детектива. Мы заранее знаем, что высотки, о которых идет речь (исключая, собственно, Дворец Советов), в итоге будут построены, но контекст их создания оказывается неимоверно сложен и многогранен. Где-то на полях маячит ГУЛАГ, а война становится полноправным действующим лицом книги и вносит свои коррективы (этому у Зубович посвящена отдельная глава).
Столица середины сороковых не похожа на столицу тридцатых, хотя внешне изменилось немногое — в книге это показано на примере градостроительного плана и его фактической реализации. Это еще один плюс сложной структуры: сталинские высотки, «семь сестер», появляются ближе к финалу — сначала на бумаге, а потом и в реальности — и фактура исследования показывает все сопутствующие обстоятельства: читатель вместе с автором наблюдает за взлетом архитектора Михаила Посохина и сложными судьбами непосредственных строителей. Эти семь зданий оказываются чем-то значительно большим, нежели просто памятниками архитектуры, и даже большим, чем просто символами. Они одновременно и небоскребы, связывающие архитектуру Москвы с международным контекстом середины века (ближе к тридцатым, когда рождается их идея, Нью-Йорк как раз застраивается ар-деко), и не небоскребы (просто потому, что их так никто не называет). Высотки не просто символизируют социальную иерархию советского общества, но и формируют ее.
Сама история СССР привносит в рассказ об архитектуре Москвы новые сюжеты: хрущевская десталинизация и борьба с излишествами одновременно стремится демифологизировать семь высоток, но в то же время выделяет их среди остальной застройки Москвы, тем самым работая на миф. Этот миф в той или иной форме живет и сегодня — и даже влияет на современные нам проекты: Кэтрин Зубович изящно подчеркивает это, приводя в качестве примеров постсоветские архитектурные объекты вроде жилого комплекса «Триумф Палас»:
«Сегодня московские небоскребы имеют гладкие стеклянные фасады, делающие их похожими на здания, которые вы можете увидеть в Дубае, Франкфурте или Нью-Йорке. „Триумф-Палас”, напротив, выделяется своим высоким шпилем, классическими деталями и формой, похожей на «свадебный торт». Эти особенности, конечно, являются характерными для московских сталинских высоток — на эту преемственность открыто ссылается сайт „Триумф-Паласа”. В основе дизайна этого здания лежала идея возрождения стиля 50-х годов и продолжения лучших традиций сталинских высоток».
А особенно яркая рифма, связывающая описываемый в книге период с нашим временем, обнаруживается в проекте делового центра «Москва-Сити» — так, в середине двухтысячных при строительстве Mercury City Tower фирма Mueser Rutledge Consulting Engineers пользуется своими же исследованиями, более семидесяти лет назад проведенными для Дворца Советов.
Несмотря на обилие подобных примеров и историй, эта блестяще написанная книга совсем не о зданиях: она далеко не ограничивается архитектурой, но препарирует эпоху как таковую и показывает, насколько сложным в советском обществе было отношение ожиданий и реальности и как строились судьбы людей, повседневность которых протекала между этих двух полюсов.