Барбару Пим (1911—1980) очень часто сравнивают с Джейн Остен. Конечно, к сравнениям такого рода всегда относишься настороженно, потому что помнишь, что Джейн Остен все никак не выйдет из романтического клинча, куда ее старательно и последовательно загоняли сначала родственники (посмертный мемуар ее племянника, Джеймса Остена-Ли — это, в первую очередь, попытка облагородить Остен для современников и будущих поколений, создать сахарный образ тетушки Джейн, сочинявшей украдкой и как бы извиняясь за такое неженское дело), а затем и вся последующая романтическая традиция, для которой образ сентиментальной старой девы был куда понятнее образа довольной собой незамужней женщины. Скажем сразу, в случае с Барбарой Пим сравнения с Остен вполне заслуженны. Более того, вполне заслуженны тут сравнения именно с настоящей Остен, острой на язык, совсем не миленькой и вполне довольной жизнью женщиной, которая смотрела на брак трезво, как на некое экономически-социальное предприятие, а не увлажненными глазами.
Но именно это настоящее, верное следование традициям Остен и превратило Барбару Пим в глазах современников в точно такое же ее сахарное эхо. На полтора десятилетия Пим выпала из литературного процесса. С 1961 до 1977 года издатели отказывались печатать ее романы. Объяснение было простым — женщина, вы что не видите, шестидесятые на дворе. Нам нужны секс, алкоголь и наркотики, эксперименты со словом и синтаксисом, психоделические откровения и сердитое битничество, что-нибудь, в общем, посовременнее ваших бесконечных чаепитий, приходских проблем и богатого внутреннего мира незамужних барышень, которые все тащат и тащат свое кружевное георгианство на пароход современности.
Действительно, на первый взгляд Барбару Пим легко было спутать со славными женскими романами, чему, конечно, способствовали яркие и неглубокомысленные обложки ее книг (традиция, которая не изжила себя и по нынешний день). На этих обложках молодые и весьма трафаретные девушки беспрестанно пили чай и/или оглядывались на не менее картонных мужчин. В воздухе пахло прекоитальным волнением и расходами на свадьбу. Описания романов тоже сводились к каким-то преходящим необязательным вещам. Например, героини двух свежепереведенных у нас романов Пим — «Замечательных женщин» и «Почти ангелов» устраивают чужие жизни, моют чайные чашки, ходят по вечеринкам и вздыхают по симпатичным, а иногда и женатым соседям.
Но Барбара Пим не попала бы в список самых недооцененных писателей XX века, не вернулась бы триумфально на литературную сцену 1970-х (сразу — с попаданием в короткий список Букера 1977) и не была бы по праву преемницей традиций Остен, если бы писала какие-то легкие и незатейливые романчики про чаепития, хотя чай, надо сказать, и впрямь занимает много места в романах Пим. Ее героини — бойкие молодые и сознательно незамужние женщины постоянно заняты тем, что утешают кого-нибудь вовремя приготовленным чаем и делают это так часто, что героиня «Замечательных женщин» Милдред Латбери, например, в какой-то момент с отчаянием думает, что, видимо, все жизненные перипетии она будет встречать с чайником в руках.
И эти сознательно незамужние и неунывающие молодые женщины и есть тот новый тип героини, который роднит Пим с Остен. Вспомним, что Остен вывела на сцену в главные роли героиню-дурочку, умную, но не очень красивую героиню, богатую стерву, престарелую двадцатисемилетнюю героиню, скучную мамзельку и романтическую идиотку, в общем, населила литературный мир нормальными живыми людьми. До этого читателю приходилось довольствоваться, например, какой-нибудь Эвелиной Фанни Берни. Та хоть и попадала изредка в какие-то новые для ригидного канона смешные ситуации, но все равно оставалась по большому счету героиней ушедшего времени, от которой требовалось просто быть красивой и покрепче держаться за девственность.
В числе прочего Барбара Пим семнадцать лет прослужила редактором в научном журнале об антропологии «Африка»
Фото: Mayotte Magnus © The Barbara Pym Society
Героини двух романов Пим — Милдред Латбери из «Замечательных женщин» и Кэтрин Олифант из «Почти ангелов» — как раз героини нового времени, героини практически революционные, которых издатели не разглядели как раз из-за антуража — обложек, тематики, чая. Дело в том, что у Пим уже в 1952 и 1955 году появляются женщины, которым очень хорошо не замужем. Которые, скажем так, очень даже неплохо существуют в незамужнем состоянии и очень плохо это скрывают. Они, конечно, изредка задумываются о свадьбе и не то чтобы прямо активно не хотят замуж, они просто существуют в отдельном от этого измерении — практичном и, что самое главное, внешне крайне привлекательном. Если вспомнить написанную гораздо позже «Бриджит Джонс», которая вся — юмористический оммаж «Гордости и предубеждению», то Бриджит Джонс по сравнению с Милдред и Кэтрин — регресс, мостик, по которому в литературу выскочили довольно поверхностные поклонницы Остен и рванули к алтарю. Бриджит — это тот анекдотический тип одинокой бабы, которой кошки после смерти обгладывают лицо, потому что если она не выйдет замуж, то никаких других выходов у нее нет. Бриджит Джонс — это утягивающие трусы до ушей, пьяное пение под Селин Дион и мороженое на ночь половниками. Достоверно? Очень. Но в качестве ролевой модели ее использовать, пожалуй, не будешь.
В отличие от Бриджит Милдред и Кэтрин удивительно приятные женщины. Они себя обеспечивают. У них есть чувство юмора. Кэтрин интересуется модой. Милдред живет активной социальной жизнью (приходские распродажи, проблемы замужних друзей, вечеринки). Это не такие карикатурные синие чулки, женщины, которым если и светят кольца, то только вековые, а, понимаете, обычные такие, человеческие женщины. Которые не входят в клин из-за своего незамужнего состояния и не идут свиньей на мистера Дарси, а просто живут и получают от этого удовольствие. Например, в романе «Замечательные женщины» есть совершенно роскошная сцена, в которой друг Милдред, холостой и симпатичный ученый-антрополог, звонит ей и зовет к себе на ужин. Мол, у него есть отличный кусок мяса. А Милдред сразу понимает, что ей этот кусок мяса еще нужно будет поставить в духовку, а потом еще приготовить гарнир и помыть посуду. Тут у нее уже от одной мысли начинает болеть спина, и она поспешно от ужина отказывается, потому что на самом деле запланировала на вечер себе вещи куда более интересные — шить, читать и слушать радио. И Пим действительно пишет об этих вещах — о чтении в одиночестве, о квартире, которая вся твоя, о покупке нового платья, о готовке еды на горелке, потому что лень готовить целый ужин — как о чем-то достойном, заслуживающем интереса и внимания, но никак не сочувствия. Незамужние женщины у Пим не просто смеют жить, они еще и наслаждаются жизнью, и не великими ее свершениями, а приятными мелочами: чаем, новой помадой, бутылкой дешевого вина из ресторанчика по соседству, ужинами, гостями и книгами.
Из этого образа новой героини естественным образом у Пим получается и какое-то правильное улучшение жизни. Приукрашиванием реальности это назвать никак нельзя, потому что если так посмотреть, то героини Пим живут как все: ходят в контору, где отсиживают с девяти до пяти в компании матрон, которые в десять начинают ждать чая, в двенадцать — обеда, а в три начинают собираться домой. Чинят чулки, штопают старые кардиганы и одеваются на благотворительных барахолках. Думают, как растянуть одну банку сардин на два ужина и четверых гостей. Ходят на унылые свидания с неинтересными, но положительными молодыми (и не слишком) людьми, которых им подсовывают волнующиеся подруги. Постоянно решают чужие проблемы (они ведь не замужем, значит, им больше нечем заняться). И все это выглядело бы тоскливо и по-грэмгриновски пронзительно, если бы Пим не создавала параллельную всему этому веселую, бойкую, невероятно красочную жизнь, которая постоянно происходит у ее героинь в головах. Ее героини не смотрят на жизнь с ужасом, не ноют о том, что им нужно идти на тоскливое свидание (госслужащий, которого Милдред сватает подруга, например, всегда кормит ее отличным ланчем), и даже, как Кэтрин Олифант, потосковав об ушедшем возлюбленном, они утирают слезы и принимаются готовить масляный, чесночный ужин на одного и запивать его дешевым вином из киприотского ресторанчика через дорогу. И вот эта достоверная двойственность, когда заурядной, будничной жизни сопутствует постоянное ее мысленное расцвечивание и умение с пристальной веселостью выцеплять из потока серости череду приятных моментов, и делает романы Пим не просто нужной литературой, а массово нужной литературой, которая не ставит перед собой цели непременно встряхнуть, пристыдить и чему-то научить читателя, а просто становится ему — самому обычному офисному человеку, о которых великие романы как-то чаще забывают — опорой в зимний дождь, пока он, скользя, плетется утром к метро.