Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Ричард Докинз. Полеты воображения: разум и эволюция против гравитации. М.: АСТ; Corpus, 2023. Перевод с английского A. Бродоцкой; художник Я. Лензова. Содержание
«Полеты воображения» — редкий пример книги, самая проблематичная деталь которой — это посвящение. Если бы читатель мог пропустить первую страницу после оглавления и сразу перейти к основному содержанию, он бы без всякой задней мысли познакомился с новой работой знаменитого биолога и одного из самых известных популяризаторов науки на планете. В 2011 году Докинз освоил жанр иллюстрированного научпопа с книгой «Магия реальности»: для юной аудитории основные ее идеи визуально адаптировал Дэйв Маккин, художник, режиссер и автор комиксов, известный сотрудничеством с Нилом Гейманом. «Полеты воображения» сделаны в близкой стилистике: иллюстрации Яны Лензовой занимают в книге такое же важное место, как и текст, украшая широкие поля, целые страницы и развороты.
Строго говоря, рецензий для такого издания не требуется: краткое описание и первое впечатление от обложки вполне верно отражают суть дела. Это, действительно, богато иллюстрированный, но не очень подробный рассказ о чудесах полета в животном царстве и в истории человечества. Пропустивший посвящение поклонник нон-фикшена, которому не терпится узнать про размах крыльев альбатроса, спаривание стрижей в воздухе, способность пауков летать на паутинках и привычку австралийской кустарниковой индейки закапывать яйца в кучу компоста, мог бы заниматься именно этим: приятно проводить время в компании знаменитого популяризатора.
Некоторую свежесть в трактовке темы Докинзу обеспечивает параллельное рассмотрение естественного и искусственного полета: сравнение птиц с самолетами, плавательного пузыря рыб с аэростатами, цветочного нектара с авиатопливом и блохи с Юрием Гагариным («Невесомость Гагарина на орбите ничем не отличается от невесомости Шепарда или блохи», — пишет автор после обсуждения суборбитального полета Алана Шепарда в мае 1961 года). Однако не стоит читать «Полеты воображения» как историю воздухоплавания или авиации: этим вопросам уделено совсем немного внимания. По большей части в «человеческих» главах Докинз занимается пересказом популярных историй о братьях Монгольфье (идея воздушного шара, по легенде, пришла в голову старшему из братьев, когда он наблюдал за сушкой белья над костром: наполнившиеся горячим воздухом карманы тянули одежду вверх), о перелете Жан-Пьера Бланшара голышом через Ла-Манш в 1785 году («Бланшар и его спутник были вынуждены сбросить за борт все свое снаряжение, включая одежду и рулевое весло») и так далее. Находится место и для анекдота о полете на воздушном шаре самого автора, когда телевизионная группа не смогла записать с ним интервью из-за рева пропановой горелки.
Читатель, который помнит Докинза по книге «Бог как иллюзия» (и которому повезло пропустить посвящение), возможно, отметит для себя некоторые антирелигиозные акценты. Например, предпоследняя глава, «Что толку в половине крыла?», целиком отведена фирменным докинзовским спорам с креационистами. В ней мимоходом приводится очередное доказательство того, что жизнь развилась в результате дарвиновского естественного отбора, а возражения в духе «недостающего звена» ошибочны. В случае с крылом такими звеньями, среди прочего, оказываются перепонки между пальцами.
Даже пафос финальной главы, где автор призывает вырваться из оков гравитации и убежать «от унылой нормальности повседневной жизни», а также обсуждает научно-фантастические сценарии (глобальные угрозы и космическая экспансия), для читателя, хоть раз открывавшего современный научпоп, не будет неожиданностью. Эмоциональность последних глав — выход к смелым обобщениям, оды человеческому гению, призывы к ответственности за будущее — классическая черта научно-популярного многоборья. По-другому такие издания редко заканчиваются, так же как снятые по ним телефильмы редко обходятся без видовой съемки планеты с высоты птичьего полета. Вот характерный отрывок, где голос биолога начинает звучать с придыханием:
«Наука в целом видится мне эпическим полетом в неведомое, будь то буквальное путешествие в другие миры или полет сознания, которое отрешенно парит в непривычных математических пространствах».
То есть и здесь рецензия не требуется — в принципе, все понятно. «Полеты воображения», несмотря на обилие ярких деталей, близки к жанру «книг для украшения кофейного столика», скорее красивых, чем содержательных.
Теперь представим, что читатель не смог пропустить посвящение. В этом случае первой фразой книги станет следующая: «Илону, возносящемуся на крыльях воображения». Книга посвящена Илону Маску. Позже Докинз поясняет, что встречался с Илоном Маском в Цюрихе в 2019 году, на конференции Starmus, приуроченной к полувековому юбилею полета человека на Луну, и одним из мероприятий на ней стало вручение бизнесмену медали Стивена Хокинга. Следует учесть, что в год проведения конференции и завершения книги Маск все еще находился на пике славы — в памяти были свежи успехи SpaceX (в 2020 году первая ступень Falcon 9 успешно вернулась на Землю), обещания полететь на Марс и выступления о необходимости освоения космоса. В 2022 году, после покупки твиттера и череды медийных скандалов, привлекательность Маска как ролевой модели сильно упала. Остается под вопросом, можно ли назвать наивным столь безусловное восхищение дотвиттерским Маском. В любом случае выбор его в качестве эмблемы прогресса и даже символа человеческой изобретательности демонстрирует особенности мировоззрения Докинза. На мой взгляд, это история о том, как расцвет научно-популярной литературы привел к утверждению квазирелигиозного статуса науки и отчасти к техноутопизму Кремниевой долины.
Только первые две книги Докинза — «Эгоистичный ген» и «Расширенный фенотип», вышедшие в 1976 и 1982 годах — были целиком построены на изложении оригинальных научных идей. Почти все, что он писал с тех пор, носит либо обзорный, экспозиционный, либо открыто полемический характер. В качестве главной мишени Докинз избрал сомневающихся в дарвинизме и вот уже больше четверти века продолжает доказывать состоятельность теории эволюции. Целиком перечислению доказательств посвящена только одна работа — «Самое грандиозное шоу на Земле» (2009), а в других случаях Докинз лишь освещает отдельные аспекты эволюционной теории. Часто он использует в качестве заглавий метафоры с иконоборческим подтекстом («Капеллан Дьявола», «Река, текущая из Эдема» или «Генетическая книга мертвых» — так будет называться следующая работа биолога, о чем он упоминает в «Полетах воображения»). В своем главном бестселлере, «Бог как иллюзия» (2006), Докинз переходит от защиты к нападению и излагает научные доводы против религии. Основные усилия он прилагает, чтобы разоблачить креационизм, то есть попытки объяснить биоразнообразие и ископаемую летопись в согласии с библейскими канонами.
Борьба со сторонниками теории «разумного дизайна» и лженаукой придала работам Докинза сциентистский уклон. Сциентизм можно определить как комплекс убеждений о превосходстве науки над всеми другими способами познания мира. В этом контексте работы Докинза выходят за границы «биологии», «науки» и даже «познавательной литературы», становясь заявлениями о мире и состоянии знания вообще. Начиная по крайней мере с 1990-х годов Докинз видит себя не столько популяризатором, сколько публичным интеллектуалом, «мыслителем» (как его регулярно называют в аннотациях), кем-то вроде современного властителя дум.
В 1995 году литературный агент Докинза и публицист Джон Брокман выпустил сборник под названием «Третья культура». Его целью было найти выход из кризиса, очерченного Чарльзом Перси Сноу в книге 1959 года «Две культуры и научная революция». Сноу сетовал на то, что гуманитарии и представители естественных наук не понимают друг друга, как бы говоря на разных языках. Популяризация науки в послевоенные годы пребывала в зачаточном состоянии, а роль публичных интеллектуалов в основном отводилась писателям и философам. Авторитет точных наук при этом находился на довольно низком уровне. «Третья культура» Брокмана была призвана этот разрыв преодолеть, заполнить лакуну между двумя средами — и теперь уже с явным перевесом в пользу естественно-научной картины мира:
«Третью культуру составляют ученые и мыслители, остающиеся в рамках эмпирического мира, которые в своей практике и популярных текстах выступают в той же роли, что и традиционные интеллектуалы, обнаруживая в нашей жизни глубинный смысл и заново определяя, кто мы и что мы такое» [перевод мой. — А. В.].
В эссе, опубликованном в «Третьей культуре», Докинз не включается в эту дискуссию, но четко обозначает свою позицию, называя себя ультрадарвинистом и (полуиронично) фанатиком, враждебным к религиозным предрассудкам и любому обскурантизму.
Отсюда можно заключить, что пафос последней главы «Полетов воображения», как и выбор Илона Маска в качестве ориентира, не так уж невинен. «Путешествие в другие миры» и строительство ракет, якобы необходимое по научным соображениям, — следствие сциентизма, исключающего альтернативные взгляды на мир: не только религиозные, но и те, что культивируются в гуманитарных науках. По книгам и статьям Докинза разбросаны критические пассажи в адрес гуманитаристики, к которой он относится с большим подозрением. Нередко под горячую руку попадает философия, не удовлетворяющая критерию «мышления на основе реальности» (reality-based thinking), то есть почти вся философия последних 25 веков, за исключением, возможно, Карла Поппера, ряда представителей аналитической философии и Дэниэла Деннета, еще одного клиента Брокмана, которого вместе с Докинзом причисляют к «новым атеистам». Вот пример подобного саркастического замечания: в 1988 году на обложке автобиографии Фрэнсиса Крика, открывшего вместе с Джеймсом Уотсоном ДНК, приводится реплика Докинза о том, что он испытывает гордость за молекулярную биологию середины века, поскольку она «избавилась от дешевых философских разглагольствований». Надо сказать, что язык Докинза полон сочных британизмов, которые трудно переводить, — здесь он использовал выражение cutting the philosophical claptrap, где последнее слово буквально переводится как «ловушка для аплодисментов» и происходит из театрального жаргона 1700-х годов (так называли фрагменты пьес, рассчитанные на внешний эффект), то есть это «болтовня» и «трескучие фразы». Однако начало оборота cutting the... подсказывает другое продолжение, созвучное с claptrap и, как бы это сказать, относящее философию к разряду продуктов человеческой жизнедеятельности.
Вот еще один труднопереводимый выпад, на этот раз — инвектива в адрес постмодернизма. Это выдержка из составленной Докинзом «Оксфордской книги современного научного письма» (2008, на русском не издавалась, мой перевод фрагмента со страницы 123):
«Мы не можем использовать это слово [„постмодернистский“ в применении к биологическим теориям], потому что оно было обесценено в литературных и социологических кругах претенциозной школой „высокого франкофильства“, чья влиятельность достигла карикатурных масштабов».
«Франкофильство» в оригинале звучит как francophonyism, то есть «франкофония» + phony («фальшивый», «дутый»). Для антологии подбирались тексты, которые должны защитить научное мировоззрение как от лженауки вроде креационизма, так и от гуманитаристики. Например, биолог и нобелевский лауреат Питер Медавар, еще один острослов, на страницах книги атакует «натурфилософию», называя ее «времяпрепровождением, которое, кажется — даже по чистой случайности, — не внесло сколько-нибудь значительного вклада в построение здания человеческой мысли» (с. 185).
Самый содержательный документ такого рода — «Постмодернизм разоблаченный», рецензия Докинза на «Интеллектуальные уловки» Жана Брикмона и Алана Сокала, центральный текст «научных войн» 1990-х годов. Биолог пересказывает суть аферы Сокала (публикация сатирической статьи, написанной на псевдофилософском жаргоне, в журнале Social Text) и содержание самой книги 1998 года, с перечислением, если не сказать смакованием, примеров неточного использования научных терминов у Жана Бодрийяра, Делеза и Гваттари, Жака Лакана, Жака Деррида, Бруно Латура и других французских мыслителей. Этот текст может пополнить копилку труднопереводимых «докинизмов» такими экземплярами, как «постмодернистская метачепуха» (postmodernist metatwaddle), «идиотский абсурдизм» (daffy absurdity) и «мракобесное самодовольство» (yahooish complacency).
Однако философия — лишь одна из жертв сциентизма Докинза. Если говорить об общем духе его книг, в них очевидно снисходительное отношение к любому ненаучному идейному наследию, ко всему, в чем недостаточно строгости и что не соответствует критериям точных наук. При этом Докинз любит приводить поэтические цитаты, которые льстят его научному самолюбию: например, в новой книге встречается восьмистишие из «Прелюдии» Уильяма Вордсворта, посвященное Исааку Ньютону и часовне, где тот стоял «со своею призмой», молчаливо бороздя «необозримой мысли океан». Нередко в докинзовских книгах заметен покровительственный, слегка насмешливый тон «мирового судьи», входящего в когорту тех, кто, по словам Брокмана, составляет «движущую силу нашего времени». В «Полетах» можно указать как минимум два таких места. Первое — это попытка перерисовать крылья архангела Гавриила на картине Леонардо да Винчи «Благовещение» таким образом, чтобы они могли поднять в воздух взрослое человеческое тело (автор задается вопросом, как же Леонардо, изучавший анатомию и механику, так промахнулся). Второй фрагмент касается крылышек на сандалиях Гермеса: они, дескать, смехотворны и смотрятся нелепо, поскольку не обладают подъемной силой, необходимой для полета бога-вестника. Здесь патентованный враг обскурантизма сам делает по большому счету обскурантистское заявление, подразумевающее, что древние греки не осознавали разницы между символом и реальной вещью. К тому же греков вряд ли можно обвинить в плохом знании аэродинамики, биофизики и других наук, которые появятся только через две тысячи лет (хотя, по свидетельству Авла Геллия, Архит Тарентский, живший в V-IV вв. до н. э., создал летающего деревянного голубя, приводимого в движение паром).
Эта неточность, небольшая несправедливость по отношению к древним грекам показывает основную черту подспудного сциентизма: молчаливое допущение превосходства современности над античностью, научного знания над гуманитарным, рациональности над тем, что воспринимается как иррациональность, а также ясного, простого, доступного широкой аудитории письма над письмом темным и сложным. Надо при этом оговориться, что книги Докинза не относятся к числу наиболее беспощадных проявлений сциентистской идеологии: скорее их можно назвать, выражаясь биологическим языком, «типовыми экземплярами», демонстрирующими, как с помощью научпопа происходит утверждение определенной картины мира. С этой точки зрения посвящение Илону Маску получает новое объяснение: сциентизм Докинза влечет за собой прогрессизм, а вместе с ним и нечто вроде технооптимизма Кремниевой долины, не учитывающего социальных контекстов и воздействия технологий на все, что технологиями не является. Пример такого технооптимизма, переходящего в техноевангелизм, — книга «Transcend: 9 шагов к вечной жизни» Рэя Курцвейла, еще одного участника сборника «Третья культура», написанная совместно с Терри Гроссманом. Она появилась в 2009 году, выдержала шесть изданий в России и сейчас стоит на полках книжных магазинов недалеко от «Полетов воображения». В ней сциентизм уже напрямую подпитывает трансгуманизм и превращение науки в подобие научной религии с верой в скорую победу над старостью и смертью.
Пафос окончания новой книги Докинза, как и многие места из ориентированной на школьников «Магии реальности» (книги с подзаголовком «Откуда мы знаем, что является правдой»), транслирует те же неявные идейные симпатии и ту же попытку объяснить жителям Земли, кто они на самом деле такие. Еще в 1985 году в книге «Эволюция как религия» об этом хорошо написала философ Мэри Миджли:
«В последнее время меня удивляют некоторые пророческие и метафизические пассажи, которые внезапно стали появляться в научных книгах об эволюции, часто в последних их главах. Хотя эти пассажи оставляют позади строгую аргументацию основной части, они, по всей видимости, все еще воспринимаются как наука. При этом в них делаются смелые высказывания на столь значительные темы, как бессмертие, судьба человечества и смысл жизни» [перевод мой. — А. В.].
Миджли имела в виду конкретно «Эгоистичный ген» Докинза и книги биолога Эдварда О. Уилсона и последовательно развивала критику сциентизма, который она определяла как «преклонение перед идеей науки, оторванное от действительного понимания науки и ее методов». Пикировка Миджли с Докинзом началась с отрицательной рецензии 1979 года и продолжалась почти полвека, причем во втором издании «Эгоистичного гена» ее статья удостоилась упоминания в сноске как «в высшей степени невоздержанная и озлобленная».
Именно такой оторванный от науки наукоцентризм заставляет видеть в бизнес-проектах Илона Маска некоторую неизбежность и следующий эволюционный этап в развитии глобального человечества. Подобный взгляд заранее обезоруживает любую возможную критику Маска и тех общественных, а также экономических сил, которые он воплощает. Если появление космических ракет, как утверждает Докинз в конце «Полетов воображения», стало великолепной кульминацией многовекового процесса освобождения от силы тяготения, то как донести до него и ему подобных мысль о том, что настоящим прогрессом для человечества было бы не строительство новых ракет, но повышение общественного контроля над космической отраслью, тесно связанной с военно-промышленным комплексом, а также потенциальное перераспределение ресурсов.
В финале книги Докинза мы видим предельную концентрацию того, что Марк Фишер называл «научно-фантастическим капиталом»: устаревших и романтизированных представлений о прогрессе, которые приводят к перекосам и разбалансировке общественных институтов, вроде произошедшего с твиттером после его покупки Илоном Маском. Напомню, что летом 2023 года миллиардер переименовал соцсеть в «Х», как бы поставив крест на избыточном технооптимизме, возникшем в результате идеализации науки без учета других узлов сети и других акторов. Имя магната, пробравшегося безбилетником на первые страницы книги о чудесах природы и человеческом гении, нависает над читателем и не дает ему насладиться чтением, как бы приговаривая: «Х» вам всем, а не «полеты воображения».