Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Стейси Шифф. Ведьмы. Салем, 1692. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2023. Перевод с английского Марии Леоненко. Содержание. Фрагмент
В аномально лютом феврале 1692 года новоанглийское поселение Салем, большинство обитателей которого были благочестивыми пуританами, погрузилось в средневековый мрак. Сперва кто-то увидел, как три женщины летели ночью на метле, не справились с управлением дьявольским орудием и упали на опушке. Затем все стали обращать внимание на то, что дети, преимущественно девочки, стали себя вести очень странно: перечили старшим, уклонялись от работ по дому, не хотели читать нравоучительные книжки из библиотеки местного пастора — словом, демонстрировали все симптомы демонической одержимости. Дети, в свою очередь, начали сыпать обвинениями в адрес всех окружающих: оказалось, что крохотное поселение под завязку набито колдуньями и ведьмаками, истязавшими невинные христианские души.
На первых порах наиболее убедительными обвинения выглядели, когда произносились в адрес отщепенцев или просто маргиналов — плохо говорящей на английском прислуги вест-индийских кровей, полубезумной нищенки, погрязшего в долгах фермера. Был срочно созван импровизированный суд инквизиции, состоявший из самых влиятельных людей города. Процесс этот, однако, не подействовал на обитателей Салема успокоительно. Напротив, чем больше выступали свидетели и чем чаще местный плотник выискивал подходящую древесину для виселицы, тем шире, как выяснялось, были планы Сатаны на городок и его окрестности.
Круг подозреваемых сообщников владыки ада вышел за пределы любых социальных и классовых различий — на каждого уважаемого прихожанина салемской церкви находился не менее уважаемый прихожанин, разглядевший на теле вчерашнего товарища дьявольскую метку. Даже семейные узы были разорваны: люди, десятилетиями жившие друг с другом под одной крышей, вдруг обнаружили, что все это время их родственники вершили нечестивые обряды во славу козла.
Закономерным итогом того, что пулитцеровская лауреатка Стейси Шифф называет эвфемизмом «кризис», стали девятнадцать трупов; жизни еще порядка двухсот жертв правосудия, младшей из которых на момент процесса едва исполнилось пять лет, были искалечены пытками и тюрьмами.
Современные жители Новой Англий гордятся славным прошлым своего края — исторического фундамента американской государственности. На этой суровой земле пустили корни пилигримы с «Мейфлауэра»; здесь первые англоговорящие поселенцы выстояли в борьбе с враждебными аборигенами и не менее враждебными французскими колонистами; в конце концов, именно здесь, а не на плантаторском Юге, упивавшемся гедонизмом, случилось Бостонское чаепитие. От всех этих героических мифов Стейси Шифф, сама уроженка Массачусетса, не оставляет камня на камне.
В наши дни Салем — все такой же компактный городок, который раз в год наводняют туристы, приезжающие на Хэллоуин, чтобы увидеть «ведьмин дом» и сфотографироваться с довольно дурацкой статуей — женщиной в исподнем верхом на метле: на самом деле это не памятник жертвам самоназначенной инквизиции, а скульптура актрисы Элизабет Монтгомери в образе из ситкома «Моя жена меня приворожила» (Bewitched). В общем, обычный американский городок, который, как и положено всякому провинциальному американскому городку, эксплуатирует какую-то свою особенность, не всегда задумываясь о том, что за ней стоит.
Стейси Шифф напоминает: триста с лишним лет назад на этой территории случились события, не имеющие ничего общего ни с нынешними поп-культурными представлениями о ведьмовстве, ни с эпохой становления американского романтизма и готической литературы, когда историю Салема открыли для широких масс Готорн, Лонгфелло и авторы, скажем так, не столь ныне известные. Более того — сама Новая Англия была вовсе не такой, как сейчас приятно и уютно было бы думать.
Реальный, а не воображаемый Салем конца XVII века в изображении Стейси Шифф — это малопригодное для проживания место. Ни о каком христианском добрососедстве здесь не было и речи. Только чтобы отапливать дом, средней семье нужно было каждый год рубить акр леса, за который еще предстояло побороться с соседями. Каждая десятая женщина в этих краях овдовела из-за бесконечных войн с индейцами и французами, попытки организовать своего рода фонды помощи для малоимущих оборачивались решительными протестами, а духовенство тем временем печалилось из-за того, что посуда в салемском приходе оловянная, а не хотя бы серебряная. Те, кто посмелее, торговали с врагом — все теми же индейцами и французами. Те, кто поскромнее, уповали на Господа и проклинали Сатану, владыку нового мира.
Про Америку как спасительницу гонимых Стейси Шифф тоже предлагает забыть. Если нужно было расширить жизненное пространство, колониальное правительство даже квакеров записывало в сатанисты, чтобы оправдать «захват квакерской земли: именно на ней в 1692 году стояла салемская тюрьма», а «по мнению как минимум одного массачусетского священника, терпимость к другим религиям надлежало рассматривать как сатанинскую идею».
Но все же существование в те времена и в тех областях земного шара было примерно одинаково тяжелым и не всегда соотносящимся с общими представлениями о человеческом достоинстве. Так почему именно Салем из всего множества захолустных поселений Нового Света оказался ударником в деле истребления ведьм, колдунов и их пособников? На этот счет существует множество теорий, степень убедительности которых очень разнится и, как правило, зависит от ваших личных взглядов.
Сторонники биологического детерминизма считают, что источник массового психоза, охватившего жителей Салема, следует искать в Claviceps purpurea, то есть спорынье, возможно поразившей годовой урожай злаков и спровоцировавшей галлюцинации у всех, кто питался зараженным хлебом. Адепты и адептки критической теории видят в салемском помутнении прекрасную иллюстрацию того, до чего доводят гендерное и классовое неравенство, подкрепленное специфическим имперско-колониальным этосом. Некоторые экологи выдвигают, мягко говоря, смелые, но не сказать что такие уж необоснованные теории, согласно которым охота на ведьм в Новой Англии неспроста совпала с локальным ледниковым периодом. Существуют и экзотические версии: дескать, салемские судьи были правы во всем, а обвиненные действительно наложили на город колдовские чары.
Ни одна из этих теорий не интересует Стейси Шифф в пределах этой книги. Ее волнует куда более сложная задача: установить не что и почему это было, а как. Обращаясь к огромным массивам документов и книг, она пишет подробный судебный репортаж — так, будто процесс над «ведьмами» идет прямо сейчас, а не триста с лишним лет назад. Учитывая количество участников тех событий, работа эта воистину проклятая, с которой Стейси Шифф, однако, успешно справляется в достаточно разумных пределах 550 страниц.
Редко проговаривая прямо собственные выводы, журналистка позволяет читателю самостоятельно извлечь для себя что-то ценное, что этот отдельный случай в американской глуши до сих пор пытается сообщить миру. Пожалуй, наиболее продуктивным сейчас было бы прочитать «Ведьм» с точки зрения того, в каком необычном правовом режиме существовал Салем в конце XVII века.
Во-первых, в нем действовала двойная юрисдикция — английской короны и Массачусетса. Законы эти во многом конфликтовали друг с другом, но все они были в равной степени обязательны к исполнению. Поэтому судьи действовали по ситуации, выбирая из массива документов те, которые больше соответствовали их представлениям о справедливости.
При этом у суда было «четкое» определение того, кого считать преступником. Взято он было, правда, не из свода законов, а из трактата Джозефа Гленвилла о колдовстве Saducismus Triumphatus:
«Ведьма — та, кто делает (или предположительно делает) странные вещи, выходящие за известные рамки искусства и обычной человеческой природы, путем заговора со злыми духами».
Из этого определения, помимо других очевидных вещей, выпадает правовое различие между колдовством и одержимостью: даже если обвиняемый сам был жертвой «злых духов», захвативших его разум и тело, это все равно делало его преступником.
Во-вторых, учитывая специфику обвинений, возник очевидный конфликт между законами человеческими и законом Божьим. Подозреваемым можно было даже не надеяться на светский суд: местное духовенство участвовало в процессе с первой и до последней минуты, охотно припоминая каждую обиду, причиненную церкви тем, что та или иная ведьма или колдун пропускали воскресные службы, не хотели платить подати или же просто невпопад пошутили в присутствии священника.
В-третьих, участники суда имели общие представления о следственных процедурах, но применяли их, мягко говоря, неадекватно. Так, один обвинитель в качестве улики предъявил надкушенное яблоко, следы от зубов на котором несомненно принадлежали колдуну. Однако он не обратил внимания на то, что у обвиняемого во рту не было ни единого зуба.
На салемском процессе охотно применялись и «следственные» процедуры, которые наверняка помнят зрители фильма «Монти Пайтон и Священный Грааль», — обвиняемую бросали в воду: если не утонет, значит, ведьма и ее надо вести на виселицу, если захлебнется, значит, была честной христианкой.
Убедительными доказательствами связей с Сатаной в Салеме также считались «укус блохи, бородавка, родинка, любая выпуклость или пятнышко могло сойти за дьявольскую отметину». Если ничего из этого не было на теле подсудимой, приходилось обращаться к акушеркам, которые в итоге что-нибудь да и находили в местах, обычно сокрытых от глаз окружающих.
В-четвертых, обычное дело для того времени, — на подсудимых распространялась презумпция виновности: не обвинителю требовалось доказать вину подозреваемых, а подозреваемым надо было убедить присяжных в том, что их оклеветали. У присяжных, как правило, не было причин не верить обвинителям, даже когда те откровенно путались в показаниях.
В-пятых, власти, взявшие на себя ответственность за верховенство закона в Салеме, довольно скоро пришли к нормализации идеи о коллективном наказании «заблудшего» городка. Это диктовала сама специфика пуританской морали XVII века:
«Пуританское наказание призвано было быть публичным, исправляющим и скорым; ему требовались зрители. Преступника приговаривали „сидеть в колодках на всеобщем обозрении целый час в следующий день наставлений, если позволит погода“ — не для его удобства, а для удобства зрителей. Вся община должна страдать из-за деяний злодея, а искупление его греха крайне необходимо для душевного спокойствия каждого ее члена».
В-шестых, даже оправдательный приговор не подразумевал реабилитацию. Если человек был обвинен в колдовстве, это делало его изгоем на всю жизнь, а «одна шотландка предпочла быть сожженной, чем жить с титулом оправданной ведьмы». (Звучит абсурдно, но последняя обвиняемая салемского процесса была официально реабилитирована штатом Массачусетс весной 2022 года — через семь лет после выхода оригинального издания книги Стейси Шифф.)
Соответствующим было и отношение к подсудимым. Так, Стейси Шифф весьма красочно описывает быт американских тюрем того времени, которые неспроста называли могилами для живых. Условия содержания в них были настолько невыносимыми, что нередко тюремные коменданты сами отпускали задержанных до вынесения приговора. Они опасались, что арестанты сами скорее умрут от холода, голода и болезней, чем от веревки палача.
Подобное христианское милосердие не распространялось на подозреваемых в ведьмовстве: пятилетняя дочь одной из обвиняемых, сама проходившая подсудимой, сидела в кандалах в бостонской тюрьме вместе с настоящими преступниками.
Социальный эффект такого, как сейчас сказали бы, правового нигилизма хорошо известен: «Члены семей расходились во мнениях. Все чаще выяснялось, что под одной крышей, а то и в одной с вами постели сопит ваш обвинитель. Старые дружбы испарялись в один миг, иные отношения беспорядочно разбивались. Один деревенский житель умудрился и обвинить Джона Проктера, и выступить в его защиту».
Мы уже никогда не узнаем, какой из множества факторов спровоцировал массовую истерию в Салеме, однако цель книги Стейси Шифф не только и не столько в этом. Куда важнее то, что она дает ясно понять, почему разделение церкви и государства — не прихоть клики безбожников с юридическим образованием, от которой при желании можно отказаться. Она демонстрирует, почему избирательное правоприменение в конечном счете не только разрушает жизни отдельных людей, но и медленно (а порой и очень быстро) демонтирует базовые основы человеческого общежития, разрывая даже самые тесные социальные связи.
Наконец, «Ведьмы» — это прежде всего история о том, как легко и непринужденно обвинители и жертвы меняются местами, а зачистка общества от «нежелательных элементов» может обернуться, вопреки воле палачей, радикальным расширением самих представлений о «нежелательности». Вчера под них подпадали маргиналы, а завтра в их шкуре непременно окажутся элиты. Исключения из этого правила, конечно, бывают, но в порядке статистической погрешности.
Будьте бдительны.