Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Еврипид в переводе Адриана Пиотровского. М.: ОГИ, 2024. Публ., подгот. текста, сост. и примеч. К. Львова; вступ. ст. Л. Сумм. Содержание
С опозданием почти в сотню лет увидели свет переводы пяти трагедий Еврипида, подготовленные для издательства Academia в 1936–1937 годах, — и несложно догадаться, почему они не были опубликованы вовремя. Адриана Пиотровского, сына Фаддея Зелинского и одного из крупнейших отечественных знатоков античности прошлого столетия, убили, а «Академию», едва ли не лучшее советское издательство всех времен, закрыли. Что касается собственно переводов, то они наверняка будут по достоинству оценены знатоками и ценителями уже хотя бы потому, что Еврипида на русский переводили не так уж много, а сколько-нибудь полный корпус существует только в исполнении Иннокентия Анненского (амбиция Пиотровского заключалась как раз в том, чтобы перевести все еврипидовские тексты). Однако не менее, а может, и более важно само возвращение этого труда из небытия и минимальное восстановление справедливости по отношению к одной из жертв большевистского террора. Вообще история издательства Academia, далеко не полностью еще извлеченная из архивов, крайне значима с точки зрения трагедии, пережитой русской культурой в первой трети XX века, отдаленные последствия которой не уйдут из наших ощущений, по-видимому, никогда. Издательство это было создано как своего рода заповедник для дореволюционных интеллектуалов: им позволили какое-то время поработать в унизительных условиях, а потом почти в полном составе пустили под нож, однако даже произведенная в таких условиях продукция по сей день остается во многом эталонной, так что легко можно представить, чего мы лишились в перспективе. Руководившие издательскими процессами революционеры тоже были интеллигентами и не стремились загнать всю культуру в каменный век, однако людям вроде Пиотровского не годились и в подметки, а в пыточных застенках страдали потом так же, как и они. Вопрос о том, за каким чертом все это было нужно, остается вечнозеленым.
«Едва бегом спаслись мы. А не то бы нас
Вакханки разорвали. На лугу стада
Паслись. На них менады с безоружными
Накинулись руками. Там мычащую
Волочат телку с выменем наполненным,
Там рвут волов на части. С кровью вырванный
Требух. Копыта выломаны. Свесилось
С ветвей сосновых мясо и сочится кровь.
Рук тысячью девичьих наземь брошены,
Лежат быки свирепые, недавно лишь
Рогами в гневе бешеном грозившие.
Сдирали кожу с мяса там проворнее,
Чем ты сумел бы веки царских глаз сомкнуть».
Анни Коэн-Солаль. Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2024. Перевод с английского Ольги Захаровой, Ольги Лифинцевой. Содержание
Чтобы написать эту книгу, писательница, историк искусства и политики от культуры Анни Коэн-Солаль уделила много времени документальным изысканиям. В частности, она сидела в полицейских архивах Франции, изучая материалы, связанные с Пикассо. Выяснилось, что жандармы годами следили за художником, подозревая его в симпатиях к анархизму и общей неблагонадежности. Но главным прегрешением и несмываемым клеймом (а также божьем благословением) авангардиста, уверена Коэн-Солаль, оставался тот факт, что он — испанский мигрант.
На этом тезисе книга и строится: автор доказывает, что статус чужака определял поступки и решения Пикассо в художественной сфере, утверждает, что именно идентичность иностранца позволила ему бросить вызов художественным традициям, анализирует отношение французов к приезжим в первой половине XX века и проводит решительные параллели с современностью.
Иногда это выглядит убедительно — например, в части, посвященной тому, как художник поддерживал республиканцев в годы Гражданской войны в Испании. Чуть чаще — эффектной метонимией и абсолютизацией важной, но не исчерпывающей части биографии. Но как бы то ни было, на любой странице — это насыщенный фактами и достаточно увлекательно написанный текст.
«Как известно, Пикассо никогда ничего не выбрасывал, поэтому его архивы обширны. Но почему он бережно хранил визитные карточки Андре Левеля? У него их было по меньшей мере двадцать, причем все одинаковые. А также держал в сохранности свои записные книжки с номерами его телефонов („Гутенберг 21–39“, „Ваграм 28–59“). Перечитав сто четыре письма из той папки, я поняла, что художника и коллекционера связывали не просто дружба или коммерческие отношения, — их долгий союз представлял собой нечто большее. Андре Левель был для Пикассо словно щитом — защитой от французской бюрократии».
Тамим Ансари. Цивилизация рассказчиков. Как истории становятся Историей. М.: Альпина нон-фикшн, 2025. Перевод с английской Дмитрия Лазарева и Ирины Евстигнеевой. Содержание
По названию можно предположить, что это очередная книга про сторителлинг и его важность для нашего вида. Но в оригинале книга называется «Изобретение вчерашнего дня. 50 000 лет истории человеческой культуры, конфликтов и связей» — и, если вы не понимаете, что хочет сказать автор, это нормально. А хочет он сказать большие и важные вещи: из предисловия следует, что Тамима Ансари особенно волнуют отношения между человеческими сообществами, существовавшие еще до того, как эти самые сообщества начали подозревать о существовании друг друга.
«Меня заинтриговала не столько связь между Римом и Китаем, сколько само явление взаимосвязанности как фактор человеческой истории. Я обратился к другим примерам, и найти их оказалось нетрудно. Религиозные практики, предписанные к исполнению пророком Мухаммедом, как оказалось, имеют некоторое отношение к обретению европейцами магнитного компаса. Успешный поход сельджуков на Иерусалим в XII в. исторически связан с неурожаями в Скандинавии, случившимися несколькими веками ранее. Политика династии Мин в Китае поспособствовала успеху американской революции. Изобретение хлопкоочистительной машины, сделанное в США в XIX в., разрушило семейный уклад жизни в странах Тропической Африки. Этот список можно продолжать бесконечно».
«Изобретение...»«, она же «Цивилизация...» — это упражение в метаистории, подобное «Ружьям, микробам и стали» Джареда Даймонда или какой-нибудь «Краткой истории человечества» Юваля Ноя Харари. За 600 страниц Ансари проносится от первых приматов к искусственному интеллекту, фокусируясь на связях и взаимодействиях, опосредованных языком, технологиями и природой. Глубины в таком изложении, конечно, никакой, но зато на читателя обрушивается гора фанфэктов и любопытных наблюдений.
Такие нарративы можно рассматривать как своеобразное упражнение в деколонизации: один из главных выводов Ансари заключается в том, что любое сообщество пересказывает историю с собой в главной роли, и именно взгляд на историю «глазами бога» позволяет зафиксировать эту закономерность в максимальной наглядности.
Стив Чан, Хуэйюнь Фэн, Кай Хэ, Вэйсин Ху. Оспаривая ревизионизм. Китай, США и трансформация. СПб.: Academic Studies Press / БиблиоРоссика, 2024. Перевод с английского Виктории Ворошиловой. Содержание
Сформулированная итало-американским политологом А. Ф. К. Органски еще в 1950-е теория перехода власти в общих чертах гласит: существуют державы-гегемоны, а существуют державы-ревизионисты; когда вторые стремятся пересмотреть «мировой порядок», установленный первыми, создается ситуация для войны. (Со временем автор уточнил свою теорию, объявив, что она применима не только к глобальным, но и к региональным конфликтам, но суть остается та же.)
Вроде бы справедливость этого наблюдения очевидна, а чтобы его подтвердить, достаточно включить вообще любой телевизор. Однако существует и контртеория «наступательного реализма» Джона Миршаймера: всякая война по природе своей неизбежна, поскольку ревизионистские настроения неизбежно нарастают по мере наращивания военной мощи той или иной державы.
Стив Чан, Хуэйюнь Фэн, Кай Хэ, Вэйсин Ху подвергают сомнению одно обстоятельство, которое роднит Органски и Миршаймера: оба классика политологии считают безусловным насильственное противостояние между государствами. Авторы книги «Оспаривая ревизионизм», вышедшей на языке оригинала в 2021 году, уверены в обратном: глобальная политика в наши дни устроена так, что пересмотр правил игры возможен исключительно средствами «мягкой силы». В подтверждение своей гипотезы они приводят относительно актуальный опыт холодного конфликта между Пекином и Вашингтоном.
Вероятно, в 2024 году с ними не согласится даже незабвенный Фрэнсис Фукуяма, однако очевидность (может, и мнимая) заблуждений, собранных в книге, не умаляет ее общей пользы для тех, кто интересуется самыми разными аспектами так называемого мироустройства.
«Китай воздерживается от поиска иностранных союзов и военных объектов. Пекин имеет тесные политические связи, продает оружие или получает доступ к морским объектам в Пакистане, Бирме, Бангладеш, Шри-Ланке и Джибути. Но этот формат значительно отличается от сетей альянсов и военных активов, которые Соединенные Штаты создали за рубежом, или, если на то пошло, которые Советский Союз поддерживал, или к которым стремился во время холодной войны. Это важная деталь, которая отличает присутствие и позицию Китая за рубежом от присутствия и позиции этих двух стран. Зарубежное присутствие Пекина носит преимущественно торгово-экономический характер, и он до сих пор отказывался от поиска военных союзников, государств-клиентов и зарубежных форпостов, напоминающих о традиционном государственном устройстве „стратегических государств“».
Мария Лубникова. От Рафаэля до Кавалера д’Арпино. Устройство римских живописных мастерских XVI века. М.: Новое литературное обозрение, 2024. Содержание
Сейчас совместная работа большого коллектива узкоспециализированных профессионалов над одним общим, например, гейм-дизайнерским проектом — безусловный стандарт: кто-то рисует ландшафты, кто-то оформляет светотени, кто-то занимается движениями персонажей, — и все это, несмотря на широкую автономность труда, выходит под лейблом студии и ее директора.
Такой подход, в котором можно свободно заниматься творчеством в том измерении, которое особенно хорошо удается каждому отдельному художнику, стал настоящим откровением в мире позднего Ренессанса.
Научный сотрудник ГМИИ им. А. С. Пушкина Мария Лубникова отправляет читателя прямиком туда, где рождались представления о том, что сотрудник художественной мастерской — не подневольный «подмастерье», покорно, словно машина, воспроизводящий то, что скажет «мастер», а полноценный соучастник общего творческого процесса.
Не все были рады этой революции производства искусства, но исторический опыт показал, что она свершилась. А потом, к слову, Уорхол просто взял и повторил, ничего качественно нового к ней не добавив.
«В отличие от фресок, в масляной живописи мастер мог править не только подготовительные эскизы, но и сам результат. Именно поэтому изучение картин, выполнявшихся Рафаэлем совместно с учениками, позволяет лучше понять его настоящие цели относительно стиля своих ассистентов. Хотел ли он в самом деле добиться от них ученически точного воспроизведения своей манеры или же поощрял самостоятельность? Были ли ученические копии его досок поводом для помощников проявить себя — или только тиражированием „на продажу“?»
Много вопросов. Но и ответов не меньше.