Олег Стрижак. Мальчик. М.: Городец, 2021
«Он написан языком, сравниться с которым по мастерству стиля, отточенности фраз и музыкальности слова из писателей XX века могут разве что Владимир Набоков, Саша Соколов, Иван Бунин», — говорит о романе издатель Вадим Левенталь. И первая же строчка аннотации называет «Мальчика» «пропущенным шедевром русской прозы XX века». Когда возвращение забытого произведения подается с нарочитым указанием на его место в истории литературы, это одновременно и настораживает, и вызывает любопытство. С одной стороны, посмертное переиздание текста малоизвестного писателя свидетельствует о вере в его особую значимость со стороны тех, кто потратил немало времени, сил и материальных ресурсов, чтобы напомнить о его книге. С другой стороны, неприкрытый восторг — не всегда лучшая реклама, хотя бы потому, что всем нам свойственно восторгаться разными вещами. Впрочем, существуют вполне объективные причины, по которым «Мальчика» в свое время могли и не заметить. Год первого издания романа — 1993-й, когда политическая жизнь захватывала людей не меньше, чем художественные фантазии, а хлынувший в Россию поток наконец-то разрешенной как подпольной русской, так и зарубежной прозы отвлекал читательское внимание от всего остального. Только на самом деле «Мальчика» заметили уже тогда. Роман Олега Стрижака можно считать забытым, но нельзя — непризнанным. «Лучшее, что было написано на русском языке в последние двадцать, сорок лет», — комментировала его появление «Независимая газета», согласно странице автора в «Живом журнале». Книгу перевели и издали во Франции, где о ней высказывались, например, так: «Если вы хотите узнать Петербург, читайте Достоевского, Белого и Стрижака».
«Мальчик» действительно во многом посвящен Санкт-Петербургу, что очевидно уже из подзаголовка: «Роман в воспоминаниях, роман о любви, петербургский роман в шести каналах и реках». При этом взгляд повествователя сосредоточен не на расхожих достопримечательностях северной столицы. Например, Эрмитаж упоминается мимоходом всего несколько раз, зато улицы, переулки, дворы и мосты описаны детально и с пристальным вниманием, даже если они и не имеют особого значения для сюжета. Петербург передается остраненно, не через узнаваемые образы, но через порой специально лишенную контекста ткань урбанизированного пространства:
«Гранитные, сизые и неровные, плиты набережной привели меня через сто шагов к каменному мосту, украшенному башнями, с висячими цепями. Каменные башни увенчивались золочеными яблоками. В сизости утра золоченые яблоки остро поблескивали, будто стянув в крутые свои бока текущее в воздухе свечение».
Неудивительно, что первая книга «Мальчика» так и называется — «Город». Правда, она здесь не только единственная, но еще и нарочито не завершенная. Хотя доступный читателю текст представляет собой цельное произведение, автор оформил структуру — и оглавление — своего романа так, как будто он остался незаконченным. В нашем распоряжении имеется только первая часть первой книги, под названием «Фонтанка», и в качестве приложения — «глава 16-я из части 3-й, „Канал Грибоедова”». История города при этом транслируется разными персонажами — эмоционально и фрагментарно, благодаря чему она бесконечно далека от официальной и погружена в оригинальную атмосферу: чувство утраты славного прошлого, с его великими поэтами и правителями, парадоксально соседствует тут с ощущением неизбывной преемственности, связывающей с этим прошлым современный повествованию Ленинград и его жителей.
Характерной для петербургских текстов выглядит и фабула о подспудном противостоянии двух литераторов, отчасти антиподов, а отчасти двойников. Именитый писатель Сергей Владимирович встречает в околобогемных кругах некоего Мальчика. Тот, молодой и бедный драматург, притягивает его своей самоуверенностью и непосредственностью, но в то же время относится к мэтру с загадочной неприязнью. Сергей Владимирович являет собой пример славы и успеха: жизнь свободного художника, популярная книга «Гвардии десант», сотрудничество с киностудией, молодая жена, любовница-актриса. Однако встреча с Мальчиком и попытка с ним подружиться оборачиваются пьяной дракой, в результате которой заслуженный прозаик и сценарист постепенно теряет все, что у него было. Сергей Владимирович больше не может выкинуть злополучного Мальчика из головы, пишет роман на основе впечатлений от встречи с ним, но в итоге сжигает рукопись, получив разгромную рецензию, судя по всему, от самого Мальчика. Бо́льшая часть повествования представляет собой записки из больницы, где Сергей Владимирович доживает свои дни в 1980 году. Образ Мальчика, умного, самоуверенного и язвительного, может быть истолкован и как символ художественного дара. Он мстит своему бывшему обладателю, бесповоротно променявшему подлинное творчество на карьеру, мстит маститому литератору, изгнавшему из себя талантливого ребенка-мальчика и ставшему пустым именем-отчеством. Не зря в рецензии на последний роман Сергея Владимировича утверждается, что его самая первая, не замеченная критикой юношеская повесть была лучшей. Однако подобной метафорой образ Мальчика не исчерпывается, ведь он — еще и рассказчик в трех главах книги. У него есть собственная творческая история и семейная драма, в которой фигурирует отчим, — чем, кстати, во многом объясняются причины ненависти Мальчика к писателю.
Фото: Koichi IIJIMA
Нельзя не отметить, что сюжет романа выстроен максимально нелинейно. В лучших традициях не раз упомянутого рассказчиками Фолкнера и позднего модернизма в целом, время действия меняется стремительно и зачастую без особых указаний, иногда даже в рамках одного предложения. Прием вполне оправданный — поток сознания героев выхватывает обрывки из прошлого, которые накладываются один на другой, вытекая из не самых очевидных ассоциаций. В начале книги можно найти целую инструкцию от писательницы Фигль-Мигль, которая проясняет сюжетные хитросплетения и дает подсказки по чтению романа. Инструкцию лучше изучить уже после знакомства с произведением, чтобы собственная интерпретация событий оказалась первичной, но с одним советом, очень дельным, следует ознакомиться заранее. В «Мальчике» наличествуют несколько сносок. Пятая по счету называется «Вариант» и тянется параллельно основному тексту на протяжении примерно двухсот страниц. Читать «Вариант», как и рекомендует в инструкции Фигль-Мигль, стоит отдельно. Дело в том, что он не связан с сюжетом «Мальчика», у Олега Стрижака даже есть продолжение «Варианта» в виде одноименной книги, которую также обещают вскоре переиздать. В этой «сноске» разворачивается историко-философское эссе о Петербурге и его памятниках, Державине, Пушкине, о декабристах, о творчестве как в узком, так и в широком, божественном смысле. И не только об этом. Похожая на яростное бормотание, сбивчивая речь «Варианта» принадлежит в основном второстепенной героине Насмешнице. Ее рассуждения, как минимум спорные, зачастую бывают довольно остроумными: «Нужду в освобождении крестьян Екатерина видела прежде догадливого Радищева; который, по мнению Пушкина, предал печати тогдашнее модное краснословие».
Олег СтрижакКак и многие приемы романа, склонного к метаописанию, ход с огромной сноской косвенно объясняется в самом тексте. Точнее, в другой сноске, в которой Мальчик пишет об одновременном «взаимодействии категорически различных, противоречивых, взаимоисключающих ветвей» как об отличном сюжетном решении. Хотя «Вариант» ближе к эмоциональному афористичному трактату, чем к художественной прозе, он созвучен основному действию тематически. Например, в то время как в первой главе Сергей Владимирович заявляет о своем восприятии Петербурга в качестве места языческого поклонения, в «Варианте» речь заходит о языческом мироощущении Державина. Литература, в самых разных ее аспектах, здесь тоже выступает сквозным мотивом. Не зря оба героя романа, пусть и во всем разные, почти ни в чем не согласные друг с другом, — авторы, «взаимоисключающие ветви» одного литературного дерева. И если попробовать односложно ответить на вопрос, о чем же рассказывает роман «Мальчик», то ответ будет: прежде всего о творчестве. Главная неудача Сергея Владимировича — писательское поражение, разочарование в собственном таланте. Тем временем Мальчик, который в конце истории выходит своеобразным победителем из конфликта с отчимом, замечает, что с огромным удовольствием читает по утрам.
«Литературность» прозы Олега Стрижака подчеркивают пронизывающие ее цитаты, как явные, так и не очень. По количеству отсылок к другим произведениям «Мальчика» вполне можно поставить в один ряд с «Улиссом». Любовница Сергея Владимировича цитирует Мандельштама, он отвечает ей строчками поэта-фронтовика Евгения Винокурова. В тексте романа встречается подробный анализ «Идиота» Достоевского, причем рассказчик примеряет на себя образ «бедного рыцаря». Упоминаются Гоголь, Толстой, Гёте, Гюго и множество других классиков. Особая роль среди этого сонма предшественников достается, конечно, Андрею Белому. Он не просто заслужил небольшое лирическое отступление. По отношению к роману Белого «Петербург» в «Мальчике» выстраивается осознанная стратегия преемственности, в том числе на уровне языка. Ритмическая проза с музыкальными повторами и рифмованная поэтичная проза, органично вплетенная в поток сознания персонажей, не могут не вызывать ассоциаций с творчеством одного из главных русских модернистов. Если говорить об относительных современниках «Мальчика», то самым близким роману Олега Стрижака выглядит «Пушкинский дом» Андрея Битова. В нем тоже, задолго до еще недавно модной «Бесконечной шутки» Дэвида Фостера Уоллеса, сноска была возведена в серьезный художественный прием, создающий многоуровневый текст. Не говоря уже о схожей роли образа Петербурга в обоих произведениях и присущей им выраженной интертекстуальности.
Стилистически «Мальчик» — книга и правда не менее сильная, чем многие классические произведения XX века. Оттолкнуть она может разве что не самым любопытным, если не сказать довольно неприятным героем-рассказчиком, во внутренний мир которого приходится погружаться. Речь Сергея Владимировича временами скатывается в поток нытья, наполняется архаично-нелепыми сегодня уменьшительно-ласкательными словами и отдает чрезмерной сентиментальностью. Когда герой рассуждает о чем-то конкретном, например описывает события, — это увлекает, но стоит ему погрузиться в рефлексию, как страницу хочется перелистнуть подальше от скучных стенаний. Не исключено, что главным героем последующих частей должен был бы стать Мальчик, а не бедовый писатель. И все равно книга производит очень сильное впечатление, пусть и не кажется безоговорочно великой. Что бы ни говорили о ней тридцать лет назад, хорошо, что она опубликована вновь. Хотя бы потому, что «Мальчика» можно рассматривать как выразительную сумму петербургской культуры восьмидесятых годов прошлого века, коллаж из множества литературных мотивов и исторических драм от Петра и Ломоносова до Белого и Солженицына, причудливую мозаику смыслов и парадоксов — исследовать которую не менее заманчиво, чем разгадывать сюжетную головоломку романа.