Русские корни ирландской тоски

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Sally Rooney. Intermezzo. London: Faber, 2024

«Его опьянение как будто замарало и меня. Хотелось помыться или откусить свежий фрукт» — так через телесное ощущение нечистоты и отвращения одна из героинь Салли Руни описывает встречу с отцом. Процессия грязных тарелок, замкнутый мир бутылок, стойкий запах полузаброшенной квартиры рождают физическую неприязнь. Желание вынуть переживание из себя, катастрофичность бытового происшествия, невозможность и неизбежность одиночества — в этом вся Руни с ее обостренным чувством человеческой потерянности. 

Если вам не доводилось встречаться с творчеством современной ирландской писательницы Салли Руни ранее, то знакомство с ее последним (пока не получившим русского перевода) романом «Intermezzo» может и не сложиться. А может и вовсе стать болезненно долгим. Мы привыкли к кратким эмоциональным диалогам писательницы, которые не считаются с пунктуационным этикетом и существуют в рамках живого общения. Последний же роман скорее испытывает время и терпение читателей. 

Это тяжелый текст, в некоторых моментах даже тяжеловесный. Отход Руни от привычной техники письма, временами спутанный и перегруженный стиль, кажется, могут быть объяснены ее желанием говорить об опыте общения со смертью на особом языке. Неожиданно для читателя — все привыкли к молодому женскому голосу в ее романах — писательница обращается к истории двух братьев, Питера и Айвена, переживающих смерть отца и сопутствующие ей карьерные и личные неудачи. 

Происходящее становится общим делом трех рассказчиков, не всегда желающих уступать другому место в романе. По сравнению с предыдущими работами писательницы, на этот раз текст уплотняется и замедляется. Руни вводит дополнительную перспективу возлюбленной Айвена, взрослой разведенной женщины Маргарет. В некоторых главах фразы практически невозможно атрибутировать: это говорит Питер, одна из его девушек или дублинцы Джойса? Писательница не одаривает читателя кавычками, сказанное вслух и про себя становится неразличимым.

Создается впечатление, что Руни намеренно делает текст неудобным, в нем слишком много жизни, и он существует сам по себе без оглядки на наше нетерпение и раздражение. При всех попытках посмотреть на роман исключительно с технической стороны — рваный синтаксис, поток сознания, слияние голосов — никак не получается ухватить его сердцевину. 

Возможно, вопреки очевидной смене стиля писательницы и обращению к формату большого романа, к «Intermezzo» следует подойти с другой стороны — поместить его в национальное пространство. Не лишним будет спросить, почему при всей своей включенности в европейское культурное поле текст подозрительно кивает в карамазовскую сторону — начиная от слишком уж словацких (русских) имен братьев (Петр и Иван) и их кочующего из дома в дом пса Алексея и заканчивая сюжетом смерти отца и обсуждениями Питером и Айвеном вопросов божественного избранничества и любви. 

Связь Руни с традицией Достоевского на первый взгляд может показаться случайным совпадением или же авторской шуткой. Да и сама писательница в заметках после текста искренне признается, на какой странице и под каким именем искать очередную литературную цитату. Герои направо и налево разбрасываются идеями философии языка и шекспировскими репликами, что кажется скорее забавным, чем искусственно интеллектуальным. «Intermezzo» читается и считывается и без знания библиографии Витгенштейна и знаменитых шахматных партий.

Подробный разбор интертекста романа, всех перечисленных в нем пьес, поэм и музыкальных произведений хотя и проясняет реальность героев, но русский контекст делает с текстом нечто иное — он подсвечивает ощущение разочарования и отчуждения не только на интимном уровне прощания с близким человеком, но и на уровне национального переживания. 

Неочевидное сходство между современной Ирландией и имперской Россией обнаруживается в бесприютности пространства. Само название Intermezzo можно понимать не только как непредвиденный ход соперника в шахматной партии, неожиданную ситуацию потери, но и как паузу, временной зазор — промежуток из неразрывной линии скорбных дней. В романе эта идея транслируется и на сложные взаимоотношения братьев, и на национальное ощущение ирландцев, живущих с незаживающей раной исторического раздела на северную и южную части и полузависимого от британского влияния статуса.

Привычная Салли Руни в этом романе отчего-то многим кажется совершенно незнакомой. Не в том ли дело, что сам роман пронизан ощущением покинутости и разочарования, вечного поиска своего места — карамазовского пребывания в некоей пустоте, богооставленности. Герои «Intermezzo» не только ирландцы с явным ощущением культурной неприкаянности, но и словацкие эмигранты. При всех попытках прижиться на чужой земле им не удается избавиться от ощущения инаковости. Питеру, успешному адвокату, вечно приходится беспокоиться об общественном признании, а Айвену (Ивану Грозному, по едкому замечанию старшего брата) — бороться со славянским акцентом и неуживчивым закрытым характером.  

От Достоевского здесь и абсурдная катастрофичность происходящего. На ужасающий опыт смерти близкого человека наслаивается череда проблем привычной жизни: Питер впутывается в сложный психологический треугольник, его молодая возлюбленная Наоми находится на грани нищеты и вынуждена выставлять на продажу фотографии эротического содержания, шахматный гений Айвен сомневается в перспективах своей спортивной карьеры, а его возлюбленная Маргарет не может смириться со статусом разведенной женщины. 

Семейное горе Питера и Айвена переходит в разряд коллективного переживания. Ощущение сопричастности возникает в том числе благодаря включению линии повествования Маргарет — каждый герой разделяет общее состояние незащищенности. Руни удается передать неоднородность чувства утраты через особенности сознания и языка. Мысли Питера — сбивчивый поток впечатлений и воспоминаний об ушедшем студенчестве, недосказанных фраз, неозвученных признаний. Рассказ Айвена более структурный и последовательный. Взрослый голос Маргарет словно дополняет немногословную историю молодого возлюбленного. 

К любой форме чужого страдания Руни проявляет безусловное уважение, что скорее вызывает внутреннее сопротивление. Болезненные отношения между героями романа напоминают чувственную патологию. Связь Питера с его бывшей однокурсницей Сильвией и двадцатилетней студенткой Наоми развивается по безумной спирали. Он попеременно признается в любви каждой из них, бросается в крайности, мечтает свести счеты с жизнью и временами ведет себя крайне разрушительно. 

Исследование нехарактерной для писательницы семейной темы также следует неожиданной траектории — без медного лба и карамазовской совести, но с криками о ненависти и невысказанной обидой. Айвен время от времени пытается вступить в контакт с Питером, практически не находя для него места в изменившемся после смерти отца мире. Хотя это и история двух братьев, но их общение выстраивается буквально на трех эпизодах встречи. Восхищение, зависть и давняя обида возникают через внешние диалоги — Айвен и Питер готовы говорить искренне, но всегда с другими, никогда друг с другом. 

Кажется, в «Intermezzo» Руни в очередной раз отстаивает не столь популярную сегодня идею хрупкости человеческих связей и боли, которую приходится перенести ради их сохранения. Ее героев можно описать фразой: все мучают друг друга, но с любовью. Женские персонажи у писательницы словно выходят из галереи мучениц Достоевского — они с безумной готовностью вступают в противоречивые отношения, в которых терпимость перерастает в болезненное влечение и готовность переносить унижения. 

«Intermezzo» напоминает перерыв между актами истории, в который не очень-то приятно попадать. Роман вызывает в памяти воспоминания о театральных антрактах или бесконечных тизерах перед просмотром фильма в кинотеатре — напряженное ожидание и нетерпение. Неизбежное ощущение пустоты сопровождает все произведение — оно рассказывает о том, чего мы искренне не хотим, но часто вынуждены переживать. Текст искренне и честно взаимодействует с читателем, но, как бы выразился один из его героев, фундаментально не приспосабливается к жизни.