Елизавета Александрова-Зорина. Рюссен коммер! М.: Эксмо, 2021
Новый роман журналистки и писательницы Елизаветы Александровой-Зориной вышел еще осенью 2021 года, но пока даже в интернете на него можно найти лишь несколько коротких обзоров и отзывов. Вероятно, тишина вокруг «Рюссен коммер!» отчасти объясняется немалым количеством других социально-политических текстов, которые сегодня стали заметным явлением в русской литературе. Это, например, «Средняя Эдда» Дмитрия Захарова и в целом серия Редакции Елены Шубиной «Актуальный роман», «Антитела» Кирилла Куталова и «Ибупрофен» Булата Ханова, «Кем считать плывущих» А. Нуне и «Этот берег» Андрея Дмитриева. «Рюссен коммер!» тоже затрагивает множество тем, характерных для перечисленных произведений: преследование оппозиционеров, российско-украинские отношения, европейский миграционный кризис, идеологические споры в постиндустриальную эпоху. Раскрываются они через приключенческий сюжет, через уже почти классическую, а-ля молодой Лимонов, историю эмигранта, которого на родине ждет тюрьма, а на чужбине — сума да тоскливое одиночество. Но роман Александровой-Зориной, особенно ближе к финалу, исполнен трагизма, а его подлинное содержание выходит за рамки социально-политической проблематики.
Поначалу, правда, сюжет лишен какой бы то ни было двусмысленности. В квартиру к рассказчице Лизе — левой активистке — вламываются омоновцы. Ее увозят на допрос, где предлагают донести на своих друзей-соратников. Лиза отказывается, после чего подвергается унижениям и пыткам с применением электричества и в итоге соглашается подписать все, что ей скажут. За подобное насильное сотрудничество Лизу отпускают под подписку о невыезде, и она по совету адвоката бежит в Швецию. Северная страна, которую часто считают эталоном социального государства, на поверку оказывается далеко не идеальной. Убежище главной героине давать не спешат, хоть и не выдворяют. Порой ее подозревают чуть ли не в шпионаже, и лишь благодаря старой знакомой девушке удается кое-как обустроиться. Но из-за неосторожных высказываний Лизы местный околополитический бомонд ее игнорирует, а скопленные перед побегом деньги быстро кончаются. Рассказчицу ждет судьба обычного полулегального беженца из Восточной Европы. Дешевое съемное жилье с клопами, непосильный физический труд, постоянные конфликты с соседями и нищета. Кое-как Лиза все же адаптируется — заводит знакомство с эмигрантами из кавказских республик и помогает им в делах, по сути, откровенно криминальных.
Уже из этого краткого описания можно сделать вывод, что «Рюссен коммер!» буквально следует законам критического реализма. Отчасти так и есть. О какой бы среде ни шла речь, везде обнажаются проблемы и недостатки. При этом каждой стороне, как в хорошем суде, дается слово. Со своей правдой выступят и богатые шведские социал-демократы, и бандитствующие нелегалы, и сербка, которая предложит героине выпить за Путина, припомнив сброшенные на Белград натовские бомбы. Многоголосье политических воззрений выглядит уместно, ведь главная героиня — активистка, и логично, что она много говорит о политике. Лиза часто пытается сдержаться, но в итоге снова и снова задает чересчур прямолинейные для шведов вопросы, снова и снова напоминает окружающим о собственном печальном опыте. Это и вовсе едва не превращает книгу, как ни банально, в историю о травме, о ее замалчивании и проговаривании. Человеку, прошедшему через пытки, трудно найти подлинное взаимопонимание с другими людьми. Но роман не зацикливается на околопсихологической рефлексии, как часто бывает свойственно современной прозе. Напротив, «Рюссен коммер!» полон разнообразных авантюр — от похищения баранов до одиночных протестных акций.
Все эти особенности книги Александровой-Зориной по отдельности звучат скорее как достоинства. И роман действительно увлекателен от начала до конца. В то же время он настолько насыщен действием для своего среднего объема, что темп в определенный момент становится слишком быстрым. Повествование похоже на машину, которая, может быть, красива, но несется на огромной скорости, отчего ее красоту никак не разглядеть — уследить бы, куда она едет. Причем дело именно в событийной плотности, а не в заявленной аннотацией «новой журналистике» — то же «Хладнокровное убийство» Трумэна Капоте куда размеренней. И «Рюссен коммер!» едва ли отличается какой-то радикальной стилистической краткостью. Здесь есть место внутренним переживаниям и ярким деталям, хотя язык автора нельзя назвать поэтичным. Зато в нем смешиваются разговорная речь и художественные описания, что вполне органично для прямолинейной истории от первого лица.
«Якобсберг оказался скучным районом с новостройками, перекопанными улицами и некрасивой церковью из бурого кирпича, больше похожий на сельский дом культуры, чем на церковь. Я прошла мимо продуктового магазина Al-Wadi Livs 2, где под светящейся вывеской Welcome была надпись арабской вязью, мимо строящегося квартала, мимо трехэтажных домов — заглянув в окна, можно было увидеть людей, сидящих за обеденным столом или у телевизора, мимо магазина продуктов из Ганы, пиццерии, где местные жители просаживали деньги за игральными автоматами. Час погуляла и вернулась обратно.
Славяна и Рита уже легли спать, затянув плотные шторы. В комнате было темно, и пришлось посветить мобильным телефоном, чтобы отыскать свой матрас. Было всего восемь вечера, но я тоже решила лечь. Делать было нечего, настроение хоть вешайся. Как так сложилась моя жизнь, что я оказалась в этой квартире? Думать об этом не хотелось».
Вернее, прямолинейна рассказчица, а не история. История как раз построена таким образом, что рассказчица чем дальше, тем все больше кажется неоднозначной.
«Да, эрси, себя трудно переделать. А ты сама? Больше всего на свете тебе нравится поджигать автобусы и писать на стенах», — говорит Лизе ингуш Анзор, когда речь заходит о законопослушании. И образ героини, поначалу абсолютно серьезный за счет пережитых ею преследований, ближе к финалу приобретает множество оттенков, в том числе и комичных. Лиза нарочито непоследовательна — например, ругает хиджабы, а спустя несколько месяцев принимает ислам. И не сказать, что она как-то меняет отношение к хиджабам, происходит это скорее ситуативно.
«Логично поступают только книжные персонажи или герои фильмов, поступки которых придумывают писатели и сценаристы. А жизнь сама по себе нелогична, и люди тоже», — говорит рассказчица. Однако эта фраза, звучащая как оправдание, выдает в ней именно что книжного персонажа.
Главная героиня постоянно кому-то сопереживает и хочет помочь, но успешно помогает разве что мигрантке Рите, которую сама же отчасти втягивает в воровство. А вот, например, попытка перевезти в Швецию менеджера из России оборачивается для того двумя годами тюрьмы. Социал-демократов Лиза считает лицемерами за недостаточную поддержку беженцев и дорогую обувь, в то время как те делают хоть что-то, а близкие ей по духу старорежимные шведские коммунисты в романе в основном произносят пафосные речи и плюются на фольксвагены. По этому поводу довольно остроумный монолог произносит один из сотрудников правозащитного центра:
«— Но это же лицемерие? — возмутилась я.
— Нет, это способ оградить общество от ксенофобии. Думаешь, наши соотечественники, или украинцы, или прибалты, или среднеазиаты способны поменять свои взгляды? Они как были, так и остаются мракобесами, расистами, гомофобами, антисемитами и воинствующими мизогинами. Но, приехав в Швецию, понимают, что тут так нельзя, и учатся держать язык за зубами. И со временем, от сытой, спокойной жизни, от отсутствия необходимости грызться за место под солнцем, как в своей родной стране, они успокаиваются и смягчаются. Становятся феминистами, интернационалистами и мультикультуралистами? Нет, конечно нет. Но уходит агрессия и необходимость срывать злость на других, и они успокаиваются. Ведут себя так, как принято, и держат свои мысли при себе. Вот для чего нужно то, что ты называешь лицемерием».
В итоге присущие героине протестный дух и недюжинная смелость выглядят двояко, порой как бессмысленное безрассудство. Очень уж часто бунт Лизы оказывается бестолковым. Даже акции ее былой команды в России не привлекали к себе особого внимания — символичен эпизод, когда митинг против повышения цен на проезд не заинтересовал никого, кроме его организаторов. У финального протестного жеста героини результат тоже, судя по всему, трагичный. Воспринятая в таком ключе книга превращается в историю о безумстве храбрых, но ему поется не слава — над ним исполняется траурный марш, где сочувствие звучит вперемешку с иронией. Даже название у романа одновременно ироничное и грустное. «Рюссен коммер!» (в переводе со шведского — «русские идут!») — предостерегающий лозунг времен холодной войны, который тут выкрикивают в окно три девушки из Восточной Европы. Только нет никакого грозного наступления, девушки просто напились от отчаяния эмигрантской жизни, и характерный пьяный акцент отражен в кириллическом написании лозунга.
Атмосфера отчаяния вообще главенствует в романе, и не зря. Дома у всех беженцев — либо война, либо бедность, либо произвол властей, а чужая страна, пусть относительно прочих более доброжелательная, остается чужой. Психологический тупик эмигранта, его зажатость между двух зол, враждебной родиной и сдержанно дружелюбной чужбиной, — одна из двух наиболее глубоких тем книги. Вторая же — чувство вины. В том числе чувство вины мигранта за вынужденное и все же незваное прибытие. Вина эта сопряжена с гневом, она скорее неосознанная, однако не может не тревожить Лизу, когда та слышит шутки шведов о русских, желающих любыми правдами и неправдами получить гражданство.
Но прежде всего рассказчица ощущает вину за то, что пытки заставили ее оговорить друзей. Именно из-за последствий этого предательства, а не просто из-за безысходности своей новой жизни в Швеции она отправляется на верную гибель. И этот отчаянный, почти как в романах Достоевского, шаг выводит перенасыщенный действием, местами скомканный текст «Рюссен коммер!» за рамки злободневной беллетристики. Моральная проблематика оказывается глубже социально-политической: государство преследует Лизу за то, что она считает правильным, против нее применяют преступные методы, это все само по себе ужасно, но ужаснее всего — ее вынужденное преступление против самой себя. От этого ни в какой Швеции не укрыться.