Взаимоотношениям Древней Руси и степных народов посвящена обширная литература. В первую очередь следует выделить фундаментальный труд Сергея Соловьева «История России с древнейших времен», последний, двадцать девятый том которого вышел в 1879 году, уже после смерти выдающегося историка. Весомый вклад внес и академик Борис Рыбаков в работе «Рождение Руси», где на основе летописных источников и археологических изысканий им были высказаны оригинальные и временами спорные взгляды на то «откуду есть пошла Руськая земля?» И, конечно, как наиболее популярный и известный следует отметить труд Льва Гумилева «Древняя Русь и Великая степь», вышедший в 1989 году. Если Рыбаков, прекрасно знавший живые и мертвые языки, для обоснования автохтонности славян, то есть исконности их проживания на территориях Древней Руси, «грешил», не являясь лингвистом, лингвистическим анализом, то Гумилев, языки знавший слабо, пошел другим путем. Он, опираясь на свои оригинальные и близкие по преимуществу непрофессиональному читателю идеи об этногенезе, пассионарности и т.п., необычайно убедительно додумывал те обстоятельства, упоминаний о которых не сохранилось в источниках, создавая увлекательную собственную картину мира конца первого тысячелетия нашей эры.
Книга Дмитрия Александровича Расовского «Половцы, торки, печенеги, берендеи» представляет собой труд историка академического, временами, так сказать, суховатого для обычного читателя, и состоит из подготовленных к печати сообщений, с которыми Расовский с 1927-го по 1939 годы выступал на знаменитом Seminarium Kondakovianum. Первоначально сообщения Расовского, как и других докладчиков, были опубликованы при содействии президента Чехословакии Томаша Масарика и финансовой поддержке американского арабиста и финансиста Чарльза Крейна. Крейн, известный (помимо всего прочего) тем, что после разграбления Данилова монастыря купил колокола с монастырской звонницы и подарил их Гарвардскому университету, вложился в публикации. И не прогадал: все, что печаталось под «шапкой» «Seminarium Kondakovianum», пользовалось огромным спросом и в профессиональной, и в «дилетантской» среде русской эмиграции.
Сам же Seminarium Kondakovianum или Семинар им. Н.П. Кондакова объединял ученых-эмигрантов, исследовавших преимущественно историю Византии и Древней Руси, русского искусства и иконографии. Семинар учредили после смерти выдающего ученого Николая Павловича Кондакова, в феврале 1925 года, и он просуществовал в Праге вплоть до 1945 года. Правда, с 1930 года семинар был уже Институтом имени Кондакова, и Seminarium проводился в рамках Института. Стоит отметить, что хотя Институт декларировал принцип неучастия в каких-либо политических действиях, тем не менее после оккупации Чехословакии нацистами он пользовался покровительством рейхспротектора Богемии и Моравии фон Нейрата. Вот только Дмитрий Расовский, судя по всему, захват Третьим Рейхом Чехословакии воспринял без особого энтузиазма…
…Родившийся в Москве в 1902-м и покинувший Россию в 1919-м, Расовский входил в тесный круг ученых, сотрудничавших с Кондаковым в последние годы его жизни. Расовский защитил в Карловом университете докторскую диссертацию, а в Институте работал до 1938 года. Когда же в Белграде, под патронажем принца Павла, был основан филиал Института, Расовский туда переехал и погиб во время первой бомбардировки немцами города в апреле 1941 года.
Научное наследие Дмитрия Александровича Расовского необходимо рассматривать в русле общего наследия эмигрантского евразийства. Несмотря на то, что Расовский, как и его учитель Кондаков, был «фактопоклонником», он испытал влияние таких евразийцев как Петр Савицкий, Николай Трубецкой и, в особенности, Георгий Вернадский. Что естественно — до отъезда в США в 1927 году Вернадский был одним из директоров Seminarium Kondakovianum. Хотя приверженность историческим фактам и опора на летописные источники не позволяли Расовскому полностью принять осененные мистицизмом положения евразийства, он был близок им в том, что Савицкий называл «ощущением континента». Иными словами — близок восприятием евразийского континента как пространства смешения, переплавки разных культур и народов в некое общее образование, противоположное по своей глубинной сути культурам и народам Запада.
Книга Расовского состоит из трех частей: «Половцы», «О роли черных клобуков в истории Древней Руси», «Печенеги, торки и берендеи на Руси и в Угрии»; и наибольший интерес представляет часть «Половцы».
Литература, посвященная тюркам и их роли в истории, велика, но именно половцам, по мнению автора, «не посчастливилось в историографии». Поэтому Расовский взял на себя труд изложить историю половцев от первых упоминаний о тюрках в китайских источниках II века до н.э. до появления в IX-XI веках тех кочевников, которых большинство авторов уже отождествляет непосредственно с половцами. История половцев в изложении Расовского — увлекательное чтение, хотя временами становится непросто удержать в памяти разнообразие наименований тюркских племен, места их первоначального расселения, маршруты их движения на запад.
Тем не менее, чтение превращается в увлекательный процесс, особенно когда автор делится с читателем своим видением широты охвата тюркскими народами и половцами в частности пространств Евразии. Расовский описывает то, как в Х веке половцы входят в соприкосновение с хазарами, как они «с огромным напором врываются в Европу и в десять-пятнадцать лет овладевают всем степным пространством до границ Византии и Угрии (т.е. Венгрии — Д.С.)». Далее происходит неизбежное — столкновение половцев с Русью: «В 1061 году половцы в первом ратном столкновении с русскими на днепровском левобережье наносят им поражение — «се бысть первое зло на Руськую землю от поганых и безбожных враг».
У Расовского есть своя версия причин нападения половцев на Русь. Он считает, что, помимо «привычного» стремления к добыче, половцы стремились наказать русских за то, что те приняли под свое покровительство другое тюркское племя, «черных клобуков» и, главное, — печенегов, прежних врагов Руси, вынужденных заключить с Русью союз и фактически согласиться на ее главенство. Как бы то ни было, последовавшие за первым вторжением столкновения с половцами длились почти 200 лет, пока, сминая всех и вся, в Европу не вторглись ведомые монголами среднеазиатские племена.
Расовский отмечает, что половцы «за всю свою историческую жизнь не выходили за пределы степей и вне их не создали никакого государства». Когда же «полем половецким» завладели татары, то большинство половцев оказалось «в положении невольников у новых завоевателей, или ушло в другие степи, паннонские, чтобы там променять татарское рабство на службу венгерским королям». Двухвековая борьба «леса и степи», Руси и половцев, не привела к победе одной из сторон. Стычки с Русью носили обычный в те времена характер — «чтобы мечи в ножнах не ржавели». Впрочем, ни постоянные нападения половцев на Русь, ни их участие в войнах между князьями то в одной коалиции, то в другой, ни родственные связи половцев с самыми сильными княжескими домами (Владимир Мономах в 1117 году женил сына Андрея на внучке знаменитого половецкого хана Тугоркана) для русских князей никогда, по мнению Расовского, не были важнее собственных междуусобиц.
Для читателя, человека XXI века, особый интерес представляет внешний облик тех, с кем воевали его далекие предки тысячу лет назад. Этот интерес подогревается еще и кинематографом: значительная часть «диванных экспертов» была не согласна с создателями фильма «Викинг», у которых печенеги имели явно монголоидные черты. Пришедшие на Русь позже печенегов половцы были потомками живших в верховьях Иртыша тюрков-кимаков. Расовский пишет, что «все источники, описывающие внешний вид половцев, единогласно сходятся в характеристике их как народа рослого, стройного, красивого и светловолосого». При этом имело место и «троекратное омонголивание половцев», что привело к образованию уникального этноса, сочетавшего в себе монголоидные и европеоидные черты. При этом еще классик персидской поэзии Низами отмечал красоту половецких женщин и белизну их кожи. Расовский же цитирует «Слово о полку Игореве», где упоминаются взятые в плен «красные девки половецкие» и то место Троицкой летописи, где говорится о прекрасных половчанках как о подарках половецкого хана Котяна русским князьям.
Расовский, однако, признает, что скепсис в отношении существования «белой азиатской расы» обоснован. Под влиянием евразийских взглядов, используя авторитет персидского историка XI века Гардизи, отмечавшего нетюркские черты у половцев, Расовский пишет, что «рыжеволосость, голубоглазость и белый цвет кожи» были присущи и другим древним народам Средней Азии. И тут же соглашается с тем, что когда половцы в XI веке вошли в причерноморские степи, они «по языку были уже чистыми тюрками, а по культуре — типичными кочевниками».
Описывая «черных клобуков» («черные шапки» от тюркского «каракалпак», черный колпак — Д.С.), Расовский открывает неизвестные широкому читателю страницы истории. «Клобуки» или «свои поганые» были осколками кочевых племен, которые половцы изгнали с мест их постоянных кочевий. Получавшие за службу русским князьям самостоятельность, возможность сохранить самобытность, «клобуки» начали эту службу с последних десятилетий XI века. Ссылаясь на Лаврентьевскую и Ипатьевскую летописи, Расовский утверждает, что в составе войска князя Ярополка Владимировича, сына Мономаха, было почти тридцать тысяч «клобуков». Они и оказались наиболее боеспособными, наряду с присланными венгерским королем войсками (состоявшими, по иронии судьбы, поголовно из половцев), когда Ярополк вступил в междуусобную войну с черниговским князем Всеволодом Ольговичем в 1138 году. Правда, Расовский предостерегает от преувеличения расположения «клобуков» к нанимателям, русским князьям, и советует читателю иметь в виду, что бесконечные войны на территории славянской Руси «по многочисленности принимавших в них участие азиатов — да не покажется это парадоксом — приобрели восточный, азиатский характер».
В последней части книги Расовский исследует влияние печенегов и других тюрков на два соседних государственных образования — на Русь и Угрию. Если для Руси печенеги были постоянными врагами, то на Западе они чаще поступали на службу к венгерским королям и участвовали в походах на богатую Византию. Венгерские короли часто посылали печенегов далеко за пределы королевства в помощь союзникам, и тюркское войско пользовалось известностью во всей Европе: например, в 1132 году тюрки участвовали в походе императора Конрада II в Италию.
Примерно такая же картина была и на Руси, с той разницей, что тюрки, даже селясь в пределах русских княжеств, «не ассимилировались с русскими». Ассимиляция началась лишь в XIII веке, когда и славяне, и их друзья-враги тюрки попали под пресс монгольских ханов.
Нашествие Батыя положило конец первому этапу сложного взаимодействия «леса и степи». Противоречивая роль первых тюркских кочевников в становлении Руси была отыграна, и Дмитрий Александрович Расовский ставит точку. Проследить дальнейшую совместную судьбу русских и тюрков он не успел.