Михаил Кром. Рождение государства: Московская Русь XV-XVI веков. М.: Новое литературное обозрение, 2018
Михаил Кром, оговорившись, что его книга адресована широкой аудитории, не популяризирует уже существующую научную литературу, но до появления обобщающей монографии выдвигает новую концепцию возникновения Российского государства — государства модерного, формирование которого, по мысли автора, началось примерно в те же времена, что и в Западной Европе. При этом Кром делает акцент на внутренних аспектах государственного строительства: обретение суверенитета, формирование структур управления, функции монарха и его советников, выработка ключевых понятий и идеологии, роль выборных органов рассматриваются как признаки модерного государства, modern state, зародившегося в Средневековье и получившего развитие в Новое и Новейшее время.
Опираясь на наследие Макса Вебера и критически переосмысляя работу американского медиевиста Джозефа Стрейера «О средневековых истоках государства Нового времени», Кром пишет, что выдвинутый Стрейером тезис о копировании большинством государств модели modern state, возникшей в Европе между 1100 и 1600 годами, не выдерживает критики (и тем более тезис о том, что в самой Европе копировался французский образец). Формирование модерного государства, как утверждает автор, везде имело свои неповторимые черты, и в том числе в Московской Руси. Так, Михаил Кром подчеркивает скорость возникновения примет модерного государства: «при жизни одного поколения вчерашний ханский „улусник” — московский князь — превратился в независимого правителя сильного государства. Все атрибуты modern state заметны уже при Иване III».
В чем автор согласен со Стейером, так это в том, что «государство существует главным образом в сердцах и умах людей. Если они не верят, что оно есть, никакие логические упражнения не вызовут его к жизни». Свое согласие с американским медиевистом Михаил Кром подкрепляет примерами того, как «наше росийское государьство» не только становилось фактом общественного сознания и основой идентичности для многих индивидов и социальных групп, но и «служило основой идентичности для активной части дворянства и горожан», что позволило в годы Смуты ярко проявиться патриотизму.
Автор подчеркивает, что «применительно к рассматриваемой эпохе привычное для нас противопоставление „государства” и „общества” лишено смысла». В книге показывается, как развитие соборной практики давало возможность членам различных социальных групп высказывать свое мнение о происходящем в стране, а государство, перекладывая из-за малочисленности чиновничьего аппарата управленческие функции на провинциальное дворянство и верхушку купечества, стимулировало самоорганизацию населения.
Любопытны те страницы книги, где автор описывает самую выразительную черту, отличающую Московию от западных соседей. Это «неизменно отмечавшийся всеми путешественниками характер отношений великих князей и царей со своими знатными подданными». Феномен «холопов государевых» автором объясняется «отчасти материальной зависимостью дворянства от Короны, но в еще большей степени — незавершенностью формирования самого благородного сословия».
Книга оканчивается знаменательным пассажем: «и сейчас <…> сквозь толщу веков проглядывают некоторые базовые структуры раннемодерного государства, возникшего при Иване III». Проведя параллели с бывшим пятьсот лет назад, автор отмечает, что вопрос, волновавший когда-то великого князя всея Руси, «чье государство?», актуален и по сей день.
Олег Творогов. Древняя Русь. События и люди. СПб.: Наука, 2018
Книга специалиста по древнерусской истории и литературе, доктора филологических наук Олега Викторовича Творогова (1928–2015) не для историков, а для тех, кто «стремится расширить скудные сведения, вынесенные из средней школы». Тем не менее посвящение книги памяти выдающегося историка Александра Зимина задает ей высокую планку. Определенное противоречие между посвящением и целью книги сказывается в описании некоторых ключевых событий русской истории. Ведь многие положения Зимина (процесс централизации Руси, неприятие «промосковской» концепции, описание взаимоотношений между Московским княжеством и Великим княжеством Литовским, личности и политики Ивана IV, а также отрицание общепринятого авторства «Слова о полку Игореве») могут внести разброд и шатание в мысли подготовленного только средней школой читателя. Кстати, Творогов вообще не упоминает «Слово…» — возможно, помня о резком противостоянии концепции Зимина со стороны академиков Лихачева и Рыбакова, формально настоявших на запрете публикации работы Зимина, посвященной «Слову…».
Для своей книги Олег Творогов выбрал довольно редкую форму изложения: он описывает политическую историю Руси-России почти за девять веков, с IX по XVII, не по темам и проблемам, а хронологически. Стараясь избежать «прямолинейных оценок и штампов» и не задерживаться на общеизвестном, автор сразу признается, что больше всего ему хотелось бы, чтобы «читатель смог ощутить свою „территориальную причастность» к истории”. Автор исходит из того, что читатель не только имеет «исторический багаж» на уровне средней школы, но и является наследником тех людей, чьими трудами, жертвами, усилиями появилась Россия: «…нельзя всего лишь с праздным любопытством читать о делах „давно минувших дней” — как глубоко личное должен быть воспринят каждый факт истории Отечества, нашей с вами родины, России…».
Сказалась «филологичность» автора: Олег Викторович и книгу написал как глубоко личное дело. Ему удалось в рамках небольшого объема (иногда события года втиснуты в абзац, состоящий из одного предложения) дать не просто описание ключевого события года, но и добавить важные детали, характеристики героев, показать причины и последствия ключевых событий.
Опираясь на летописные источники, Творогов не пытается полемизировать с другими историками, не предлагает он и версий, кто такие русы и действительно ли они предки русских. Также он не настаивает на точности предания о призвании Рюрика с братьями, отмечая, что «Русское государство возникло самостоятельно как результат внутреннего развития славянских племен». Его хронологическое повествование подкрепляется приведенными в книге подробными генеалогическими таблицами, по которым можно проследить родословные связи не только Рюриковичей, но и Романовых (от Захария Кошкина до Петра Алексеевича), а также Великих князей литовских и польских. Также читателю будут полезны карты «Города Южной Руси (XII век)» и «Города Московской Руси в XV–XVI вв. (центр страны)», на которых отсутствуют границы уделов и княжеств, и чья задача, по мысли автора, «помочь привязать к местности события русской истории на всем ее протяжении от образования государства до конца XVII века».
Дмитрий Вебер, Александр Филюшкин. От ордена осталось только имя... Судьба и смерть немецких рыцарей в Прибалтике. СПб.: Наука, 2018
Авторы книги, кандидат исторических наук Дмитрий Вебер и доктор исторических наук Александр Филюшкин, не соавторы в прямом смысле слова, то есть писали не всю книгу вместе, но каждый свои главы, а в некоторых главах разделили работу по параграфам. Совместно Вебером и Филюшкиным написаны лишь введение и заключение.
Во введении соавторы отмечают, что «историографическую судьбу Ливонского ордена можно отнести к разряду парадоксов», так как упоминаний об этой духовно-рыцарской организации в научной литературе немало, но «научная разработка всего спектра орденской проблематики еще ждет своего часа». Свою книгу авторы посвятили двум важным сюжетам из истории Ливонского ордена. Во-первых, они рассмотрели орден как элемент ливонской социально-политической и государственной модели. Во-вторых — и этому уделено основное внимание, — они анализируют орден как фигуранта международных отношений в Балтийском регионе XIII–XVI веков.
В первой главе исследуется вопрос «откуда в Прибалтике взялись крестоносцы?» и описывается то, как в Палестине, вслед за тамплиерами и иоаннитами, появился Немецкий орден; как он, после изгнания крестоносцев, скитался по Европе, наконец появившись в Пруссии, откуда рыцари начали свои северные крестовые походы. Также в этой главе даны сведения о других силах, появившихся на языческой тогда земле Прибалтики, — орден меченосцев и датчане, обретшие в битве на территории современного Таллинна красное полотнище с белым крестом, которое спустилось благодаря молитве с небес.
Во второй главе авторы задаются вопросом «что принесли в Прибалтику немецкие рыцари и купцы?» и показывают, что, несмотря на немецкую экспансию, количество немцев оставалось всегда сравнительно небольшим, а объединенная Ливонская армия (вместе с орденом, ополченцами и наемниками) не превышала десяти тысяч человек. Естественно, основной боевой единицей был Немецкий орден с его рыцарями (как заметил один историк — средневековыми танками). Здесь же описывается сама Ливония, страна замков и городов, причем большинство замков были совершенно неприступными для небольших отрядов (тем более до появления огнестрельного оружия). Тут любопытна история строительства замков, их обустройства, организация снабжения и такой важной вещи, как гигиена и туалеты; описываются самые знаменитые замки, многие из которых сохранились до наших дней. В этой же главе даются ответы на то, кто такие ландесгерры, то есть обладатели суверенитета на определенной территории; что на самом деле представляло собой Ливонское рыцарство и так далее.
Третья глава формирует у читателя представление о том, как Ливонский орден начал движение «по наклонной плоскости», от могущества до полного банкротства. Это особенно любопытно, так как орден был, с одной стороны, форпостом против язычников Литвы; с другой — всячески противился тому, чтобы Литва получила крещение от кого-то другого, а не от ордена, и заключал договоры с русскими князьями, которые были для рыцарей-католиков еще большими врагами, чем язычники-жемайты. Тут же описывается торговля (преимущественно посредническая) между Ливонией и русскими городами и то, как постепенно в Прибалтике начала ощущаться «тяжелая поступь Москвы».
В четвертой главе, красноречиво названной «Что делать рыцарям, когда миру уже не нужны рыцари?», описывается мир Ливонии накануне катастрофы, случившейся в том числе и потому, что рыцарство отвергло прусскую модель Реформации.
Пятая глава посвящена тому, как происходил закат северных крестоносцев в первой половине XVI века. Авторы дают ответ на вопрос, почему гибель Ливонии была неизбежна, а также исследуют, «кто первый хотел захватить Ливонию — русский царь или польский король?».
И, наконец, в шестой главе — описание Ливонской войны, разгрома и гибели Немецкого ордена. «Дележка» Ливонии происходила бурно, кроваво, однако купечество продолжало вести свои дела, и подробности отношений между европейскими купцами, посредниками с Ливонией, и купцами русскими полны интереснейших деталей, которые авторами даются подробно и со специфическим юмором.
В заключении авторы разбивают устоявшийся стереотип, согласно которому Иван Грозный затеял Ливонскую войну ради выхода к Балтике, что на самом деле совершенно неверно. Отбрасывая бывшее популярным объяснение о том, будто России был необходим «цивилизатор» в лице Европы, а орден стоял на пути, не соглашаясь с тем, что Грозный начал войну потому, что Московия представляла собой «государство-агрессора», авторы считают, что Ливонская война началась как «карательная акция против „неисправившихся” ливонцев», а позже превратилась в утилитарный грабеж.
Авторы подчеркивают: «судьба Ливонии гораздо в большей степени была связана с происходившем в европейских дворах <…>, чем с Москвой». Россия была в Прибалтике только одним из игроков, а Ливония — пограничной зоной контакта и конфликта цивилизации и культуры Запада с Россией, полигоном первой войны Европы с Россией. От того первого столкновения до сих пор зависит судьба человечества, настаивают Дмитрий Вебер и Александр Филюшкин.