В 2017 году вышло, как это обычно и бывает, немало биографий. Некоторые из них мы успели отрецензировать. И надо сказать, что почти обо всех нововышедших книгах наше мнение было позитивным.
Вспомним: вот «Ван Гог» Давида Азио (М.: Молодая гвардия) — серьезная, глубокая, полная мысли книга, без дешевой сенсационности, книга для тех, кто интересуется тайнами живописи, а не легендами масскульта. Вот практически безупречная по фундаментальности и широте охвата материала, по точности реалий и слогу «Полина Виардо» Патрика Барбье (СПб.: Издательство Ивана Лимбаха). Достаточно объективные, при том по-разному написанные, книги о Дзержинском Ильи Ратьковского (М.: Алгоритм) и Сильвии Фролов (М. АСТ). Небесспорный, но интересный, прежде всего стилистически, «Ленин» Льва Данилкина.
А теперь поговорим о трех ярких и добротных книгах, про которые мы написать не успели.
Первая — «Ротшильды» Екатерины Глаголевой (ЖЗЛ).
«Если Ротшильд не богат, не еврей, не филантроп, не трудолюбив, не соблюдает определенных правил поведения — он не Ротшильд».
Это строгое определение принадлежит барону Эдмонду де Ротшильду, представителю французской ветви рода. И это — эпиграф к книге. Дальше вступление — принадлежащее Гёте описание франкфуртского гетто, в котором он бывал в юности: с одной стороны, грязь, теснота, неприятные звуки чужого языка, мрачные слухи про евреев; а с другой — обитатели гетто вызывали некоторое уважение своими «услужливостью», «деятельностью» и «верностью обычаям». Именно отсюда начал свой путь современник Гёте и дед барона Эдмона — Майер Амшель Ротшильд.
В начале своей карьеры это еще архаический средневековый еврей-финансист вроде Зюсса Оппенгеймера, вроде Соломона из пушкинского «Скупого рыцаря»: «Он… знал все монеты германских княжеств и обменные курсы, умел вычислить сложный процент (все расчеты он делал в уме), распознать фальшивку, определить стоимость монеты не только по весу, но и по исторической ценности». Но проходят считанные десятилетия — и в 1836 году «в лондонских газетах печатают сообщения о состоянии здоровья Натана Ротшильда, словно речь шла о болезни королевской особы».
Натан — сын Майера Амшеля. Он и его братья (Соломон, Джеймс и Карл) — в числе могущественнейших людей Европы. И все-таки он еще комплексует и оттого ведет себя вызывающе. Вот он устраивает для своей дочери концерт Паганини:
«После концерта он подошел к музыканту и стал говорить ему комплименты с утрированным еврейским акцентом: „Красивая музика”. И добавил, побренчав мелочью в кармане: „А это моя музика. Ее все слушают, хоть и не уважают”».
Ни одно серьезное историческое событие не обходится без Ротшильдов и их денег — от наполеоновских войн и Гражданской войны в США до Первой мировой. Конечно, как хорошие евреи, Ротшильды не забывают об интересах своего народа: способствуют защите Дрейфуса, колонизации Палестины, борьбе с нацизмом, созданию Израиля… Постепенно Ротшильды становятся частью аристократического мира Европы. Больше никаких комплексов, никакого вызывающего нуворишества. Старые деньги — это так же солидно, как родовые поместья. А потом — нормальное аристократическое угасание. Мы недавно рецензировали книгу Ханы Ротшильд про ее мятежную тетушку Нику, подругу черных джазистов: филантропии хоть отбавляй, а вот с соблюдением «определенных правил» — увы… В итоге сейчас Ротшильды «привлекают внимание не столько финансовой, сколько желтой прессы». Речь уже идет не о большой европейской политике, а о браках, разводах, житейских экстравагантностях. Что ж, об этом в книге Глаголевой тоже сказано немало.
Вторая книга — «Барон Мюнхгаузен» Сергея Макеева (тоже ЖЗЛ). Это яркий образец «биографии мифа», которой ЖЗЛ сейчас все чаще отдает дань. Хотя Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен (так правильней, хотя у нас прижилась транскрипция «Мюнхаузен») — историческая личность с довольно точно документированной биографией. Другое дело, что биография эта не очень интересна. Мюнхаузен в пятнадцать лет пажом попал в Россию, в тридцать два покинул ее (ничем особенным не отметившись, кроме службы при дворе Анны Леопольдовны и рутинного участия в очередной войне с турками) и еще сорок пять лет прожил в собственном имении, рассказывая небылицы о прошлом — прежде всего о своих российских впечатлениях.
Правда, не всегда небылицы.
«Россия — огромная страна. Поэтому ее жители любят все большое и ни в чем не знают меры. В любом городе, в каждом селе вам в первую очередь покажут самую высокую колокольню, самого рослого мужика и самую толстую бабу. В Кремле… выставлена огромная Царь-Пушка и гигантский Царь-Колокол. Правда, пушка не стреляет, а колокол не звонит…»
Ну кто же в такое поверит?
А действительно необычны судьбы покровителей Мюнхаузена — Анны Леопольдовны, ее мужа герцога Брауншвейгского и их детей, в том числе императора Иоанна Антоновича. Но это сказка с очень грустным концом.
Что касается большинства россказней барона, то он пользовался готовыми фольклорными сюжетами. Дело было не столько в историях, сколько в личности рассказчика. И создателей «мюнхгаузеаны» Распе и Бюргера интересовала именно она (к слову говоря, сами они тоже интереснейшие люди и им посвящены многие страницы книги Макеева). В конечном итоге речь идет об идейных, эстетических, моральных проблемах эпохи Просвещения и преромантизма:
«В книге Распе сохранилось противоречие в образе героя: он предстает эдаким „рыцарем фантазии” и таким образом насмехается над убогим рациональным мышлением и в то же время своей… высмеивает обман и себя как обманщика».
Хотелось бы, пользуясь случаем, обратить внимание на еще одну свежевышедшую книгу — «Русский Мюнхгаузен» Е. Я. Курганова (М.: Б.С.Г. -ПРЕСС). Это скорее не биография (хотя в центре внимания Курганова конкретный человек — князь Цицианов), а историко-культурологический труд, посвященный феномену светского враля и эксцентрика. Но уже немного в ином контексте, немного в другую эпоху…
Восемнадцатый век со всеми его кровавыми страстями кажется почти игрушечным рядом с монументальностью настоящего Средневековья. И том Николая Борисова «Иван III — отец русского самодержавия» (СПб.: «Академический проект») — дополненное переиздание книги, вышедшей семнадцать лет назад в ЖЗЛ — на первый взгляд выглядит рядом с произведениями Глаголевой и Макеева несколько тяжеловесно. Но тут не светская хроника, а создание государства — медленное, мучительное, потом и кровью. Да, в книге Борисова (как вообще в ранней, до Ивана Грозного истории Московии, «Русии») мало «анекдотов», а читается она все-таки взахлеб. Может быть, потому, что автор умеет увидеть в герое и его современниках живых людей, реконструировать их характеры на основании сухих данных летописей.
Вот — Василий Темный, Юрий Звенигородский, Василий Косой, Дмитрий Шемяка… Кто все эти люди? Просто честолюбцы, борющиеся за власть? Нет, они разные. Например, Василий Косой — «провинциальный честолюбец, с узким кругозором, черствой душой и непомерными амбициями». Непохожий на своего отца — яркого, харизматичного, авантюрного и добродушного Юрия Дмитриевича Звенигородского…
У Ивана III этого относительного добродушия уже нет. Он железной рукой строит единое могучее государство. «И для многих тысяч людей, и для своих близких он был беспощадным палачом». Но это не хаотическое бессмысленное палачество Ивана Грозного. Нет, его дед и в государственном строительстве, и во внешнеполитических союзах, и в тиранстве «никогда не терял здравого смысла и доброй доли цинизма». Был человеком системы. Был жесток — однако ровно настолько, насколько нужно для дела.
Но что это за дело? Какое государство строил и построил «Иван Великий»?
Здесь мы слышим умный беспристрастный голос историка-аналитика.
«История знает разные типы монархий: сословно-представительную, абсолютную, конституционную. России было суждено за несколько столетий „износить” два вида и примерить третий. Монархия Ивана Великого не принадлежит ни к одному из этих видов. Она была, так сказать, наброском монархии, ее эмбрионом. В ней было много от удельного строя предыдущего периода, от жесткой, но внутренне хрупкой восточной деспотии в духе Золотой Орды…»
Зародыш — но такой, из которого выросло все последующее.
К сожалению, не везде этот нейтральный исторический тон выдерживается. Слишком часто историк пытается давать моральные оценки и своему герою, и его противникам, и самому принципу самодержавия. Это оборотная сторона личного, заинтересованного взгляда на прошлое, но и в каком-то смысле возвращение к наивному нарративу эпохи Карамзина…
И еще. Про одни события правления Ивана III сказано много, про другие — слишком мало. Обойдена вниманием религиозная борьба, споры осифлян и нестяжателей. Про разгром и сожжение «жидовствующих» — одна неполная страница из 628.
И все-таки книга хорошая.
Будем надеяться, что в новом году тоже выйдет немало биографических книг, которые у нас будет повод похвалить.