Лоран Бине. Седьмая функция языка. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2019. Перевод с французского Анастасии Захаревич
В 2018 году профессор Парижского университета Лоран Бине, обладатель Гонкуровской премии, стал еще и номинантом Международной Букеровской премии — за роман «Седьмая функция языка», La Septième Fonction du langage (или The Seventh Function of Language в переводе на английский). В альтернативной реальности, которую описывает Бине, Ролан Барт, один из самых влиятельных французских мыслителей второй половины XX века, трагически погиб в 1980 году как и в нашей вселенной. Но не просто «стал жертвой дорожного происшествия», а был убит таинственными заговорщиками, разыскивающими рукопись Романа Якобсона о седьмой, магической функции языка. Причем убийца явно кто-то из числа парижских интеллектуалов новой волны, для которых словосочетание «седьмая функция языка» не звук пустой. Попав не в те руки, текст Якобсона может стать оружием массового поражения. И, разумеется, сыщики — ворчливый комиссар Байяр и аспирант Симон Херцог — пускаются по кровавому следу.
Перевод «Седьмой функции» вышел в России как раз вовремя, чтобы попасть в часть традиционных журнальных списков «летнего чтения» на 2019 год. Критики дружно вспоминают Умберто Эко с его «Именем розы» (видимо, за неимением в текущей реальности других успешных примеров литературы такого рода), рассуждают о семиотике и постструктурализме, пытаются объяснить грубоватую иронию автора, без особого пиетета отзывающегося о светилах европейской философской мысли 1970–1980-х. Но главная проблема: из всех этих рецензий по-прежнему не ясно, для кого написана книга Лорана Бине — то ли перед нами бойкий авантюрный роман для широкого круга любителей интеллектуальных детективов, то ли тонкая шутка для своих, мудрил-гуманитариев с приличным филологическим или философским образованием.
Михаил Визель в обзоре «Выбор шеф-редактора: „Красная площадь”. Часть 1» («Год литературы») кратко пересказывает завязку и пытается разобраться, какой багаж знаний позволит читателю получить от этой книги настоящее удовольствие:
«25 февраля 1980 года, когда еще были живы и Высоцкий, и Леннон, и Джо Дассен, Ролан Барт, знамя и жупел новейшей французской философии, выходит из Collège de France... и попадает под фургон, развозящий одежду из прачечной. И через месяц умирает в больнице. Эта нелепая смерть 64-летнего интеллектуала так потрясла все его окружение, что немедленно породила разнообразные теории заговора: не может ведь быть, чтобы сам Ролан Барт, объявивший „Нулевую степень письма” и провозгласивший „Смерть автора”, нашел свою смерть потому, что кто-то торопился развезти заказы из прачечной!
Эти-то теории и собирает в своем новом романе лауреат Гонкуровской премии Лоран Бине. Ну, разумеется, Барт погиб не просто так: его смерть была связана с обладанием неопубликованной рукописью русского лингвиста Романа Якобсона, в которой описывается магическая функция языка — знание которой дает власть над сознанием человека, что уж там говорить о такой мелочи, как предстоящие во Франции президентские выборы. А среди возможных убийц и заказчиков убийц — Мишель Фуко, Жак Деррида, Жиль Делез, Юлия Кристева...
Если эти имена вам не просто что-то говорят, но вы в состоянии связать их с той или иной философской концепцией, то вы получите от книги особое интеллектуальное удовольствие. Если нет — тоже ничего страшного: перед вами закрученный детектив в европейских ретродекорациях...»
Александр Марков в статье «Открытие логики живого» («Учительская газета») использует роман Лорана Бине, чтобы поговорить о разных изводах семиотики, и указывает, что на самом деле вся интрига построена на ложной предпосылке:
«Почти четыре года интеллектуальная Франция обсуждает роман Лорана Бине „Седьмая функция языка”, только что ставший доступным русскому читателю. Это обычный детектив с артефактом, редкой вещью, вожделенным предметом поиска преступников и следователей. Только вещь эта не драгоценность, а какая-то функция языка, помогающая не просто осмыслять предметы, но вскрывать их изнаночную сторону и тем самым влиять на них. Как и положено в хорошем детективе, все герои, а это лучшие французские философы, оказываются хоть на время заложниками собственных страстей, наговорив много лишнего там, где не следовало.
Семиотика — наука о знаках и значительном. Только семиотика знает, как дорожный знак, слово или телесный жест создают систему понимания. Почему мы, видя дорожный знак „кирпич”, думаем не о строительных кирпичах, а о запретах? Вопреки Бине, семиотика никогда не вскрывает изнанки вещей, ей достаточно того, что сообщают сами вещи: что кирпич не только лежит, но и мешает движению...»
Сергей Лебеденко в материале «Книги мая: античные герои и пропавшие девочки» («Литературно») сравнивает новый роман французского писателя с дебютом Лорана Бине и мягко укоряет автора за отход от декларированных в первой книге принципов:
«„Седьмая функция языка” — бодрое турне по Европе восьмидесятых с ее политическим цинизмом, закрытыми клубами и интригами спецслужб, приправленное едкой сатирой на ключевые фигуры лингвистики и философии окончания века и бойкой детективной интригой, в центре которой — загадочный документ, составленный главным филологом мира и позволяющий овладевать мыслями и душами людей.
От Лорана Бине меньше всего ожидаешь такой постмодернистский аттракцион с шутками и игрой в классиков. В дебютном HHhH он ратовал за ответственность романиста и документальную точность описания событий: даже посвятил отдельную главу подробному разбору того, почему „Благоволительницы” Джонатана Литтелла в этом плане — плохой роман. В HHhH фигура сурового автора возвышалась над повествованием, а тут ты сперва удивляешься, куда же он подевался? И все же Бине на месте: легкий конспективный стиль, показывающий, что роман не реальность, идеально подходит для книги, иллюстрирующей собой идеи теоретиков постмодернизма...»
Валерий Отяковский в рецензии «Роман Ролан Лоран» («Прочтение») пытается разобраться, чего ради Лоран Бине так радикально сменил в новом романе манеру письма:
«Самое удивительное в этом тексте — простота его грубости. Сюжет, который крутится вокруг Романа Якобсона, Мишеля Фуко и Жака Деррида, казалось бы, заранее определяет пути романиста — или любование собственной эрудиции, или авангардистские упражнения в нечитабельности, однако произведение Бине предельно ясно и доступно, а все шутки — до нелепого примитивны. Мощный эффект романа рождается именно в столкновении нелепых гэгов с высоколобым интеллектуализмом. <...> Секс, наркотики, тупая жестокость: вот основные темы, на которые шутит Бине, и работает это безупречно — я долго боролся с собой, чтобы не озаглавить рецензию емкой формулой детектива Байяра „Долбаные мудрилы-педрилы”. <...>
Автор книги безудержно стебется, но при этом изображает интеллектуалов панками, а возможность побыть рок-звездой для гуманитария и была главной ценностью боевого периода постструктурализма. Седьмая функция языка, листок с описанием которой и стал макгаффином, — это артефакт, олицетворяющий ценность гуманитария для общества, мечту филологов „быть полезными”. Чудовищный спад роли интеллектуалов в обществе, начавшийся примерно со смертью Барта, — вот кризис, вызвавший к жизни меланхолию Бине, ведь его роман по-настоящему меланхоличен. <...>
Пробудить неуступчивую реальность (к чему призывают последние строки Camera lucida) постструктуралистского периода нельзя через этичные и аккуратные воспоминания, точно так же недостижима она через непонятные новому поколению отголоски тогдашних полемик. Перетрахав и обкурив всех уважаемых людей из учебника по теории литературы, Бине рассказал о контексте их умствований больше, чем тот самый учебник. Издевательское оправдание автора на задней обложке „Я не убивал Ролана Барта!” очень справедливо: он оживил и его, и „эти ахи да охи, вздохи / занимательнейшей, увы, эпохи”».
Анастасия Завозова в обзоре «5 книг, которые нужно прочитать этим летом: от классических романов до нон-фикшена» («Esquire») пишет о том, как совокупность постструктуралистских теорий повлияла на язык, стиль, архитектонику романа:
«Говорить о французском постструктурализме так, чтобы это было понятно не исходному литературоведу, а гораздо более неподготовленному читателю, всегда довольно сложно хотя бы потому, что сам постструктурализм изначально интересует некоторая разрозненность, разделенность и фрагментарность всего — в противоположность структурализму. В постструктурализме же нет единой, единственной теории, а есть совокупность множества блестящих (и довольно туманных одновременно) мнений, каждое из которых — фрагмент во фрагменте огромной, разобщенной, не поддающейся соединению в целое системы.
Поэтому Лоран Бине как писатель, кажется, совершил невозможное. Из вот этого бурного и намеренно стремящегося в разные стороны течения он вытащил не просто общую историю, а историю такую, которая понравится — ну ок, если не совсем неподготовленному читателю, то читателю искренне книжному, искренне увлеченному, который всегда подходит к роману как к слоеному торту, памятуя о заветах великого Умберто Эко: хороший роман можно прочитать пять раз и каждый раз это будет новый роман. <...>
Это тот самый тип нескучного интеллектуального романа, который всегда подспудно ждешь, потому что это всегда богатое и многостороннее чтение, и этим летом мы такого романа, кажется, дождались».
Наконец, Галина Юзефович в рецензии «Загадочный роман про французскую богему, который рассмешит любого филолога» («Медуза»*СМИ, признанное в России иностранным агентом и нежелательной организацией) размышляет, как «Седьмая функция языка» соотносится с классической детективной традицией и почему французские читатели готовы простить автору самую неполиткорректную иронию над «священными коровами»:
«Про роман Лорана Бине нужно понимать две важные вещи: во-первых, если у вас в анамнезе нет какого-никакого гуманитарного образования, вам, скорее всего, будет не слишком смешно. <...> А во-вторых, если вы надеетесь на сколько-нибудь правдоподобное развитие детективной интриги, то надеетесь вы напрасно. Гротеск и абсурд будут только нарастать, а вместе с реальными историческими персонажами (в диапазоне от Мишеля Фуко до Донны Тартт и Умберто Эко) на сцену выйдут персонажи литературные. <...> И хотя в конце концов тайна смерти Ролана Барта все же будет раскрыта, ни о каком соответствии классическому детективному канону речи в данном случае быть не может: сюжет петляет, совершает немотивированные повороты и в результате сводится то ли к фикции, то ли к фарсу.
Читатель будет ошарашен тем, как вольно — чтоб не сказать панибратски — Лоран Бине обращается с классиками французской мысли и иконами политического истеблишмента — как мертвыми, так и живыми. Психоаналитик и писательница Юлия Кристева у него работает на болгарские спецслужбы (этот факт парадоксальным образом позднее подтвердился), философ-постструктуралист Мишель Фуко развратничает с юными жиголо в бане, Умберто Эко болтлив и эгоцентричен как глухарь на току, политик Франсуа Миттеран — зарвавшаяся посредственность (а в прошлом едва ли не палач), романист и эссеист Филипп Соллерс претерпевает унизительную кастрацию, да и все остальные герои выглядят в лучшем случае комично, а в худшем — отталкивающе.
Однако парадоксальным образом роман Бине не вызвал во Франции не только судебных исков <...>, но даже сколько-нибудь заметного общественного недовольства. И причина этого довольно проста: „Седьмая функция языка” — это вне всякого сомнения роман о счастливой эпохе, буквально лучащийся любовью к ней и ко всем без исключения ее обитателям. Рубеж 1970-х и 1980-х — время торжества левых идеалов, романтическая пора надежд, озарений и прорывов. И Бине — убежденный левак, как и большинство европейских интеллектуалов, — совершенно очевидно ею зачарован и пленен. И эта безусловная любовь — не исключающая, впрочем, незамутненной ясности взгляда — разом снимает все возможные этические претензии к роману и оправдывает ядовитую авторскую иронию».