Марта Уэллс. Отказ всех систем. М.: Эксмо. Fanzon, 2019. Перевод с английского Наталии Рокачевской
Обычно издатели фантастики, и зарубежные, и особенно российские, равнодушны к повестям среднего объема: по понятным причинам индустрия предпочитает романы, которые можно выпустить отдельной книгой. Но тут случай особый: первая часть цикла Марты Уэллс, повесть «Отказ всех систем», собрала премии «Хьюго», «Небьюла» и «Локус»; вторая, «Искусственное состояние», принесла автору еще один «Локус» и только что, в августе 2019-го, удостоилась «Хьюго». Настолько успешные тексты в англо-американской фантастике XXI века можно пересчитать по пальцам. Ну вместе две повести как раз складываются в книгу объемом 320 страниц крупным шрифтом — ту самую, что вышла в России под названием «Дневники Киллербота».
Киллербот — имя собственное. Точнее, прозвище, которое взял себе автостраж, биомеханический конструкт, главный герой серии Марты Уэллс. На первых же страницах он признается, что взломал блок управления, — но вместо того, чтобы убить всех людей, как советовал робот Бендер из «Футурамы», накачал из развлекательной Сети чертову уйму книг и сериалов и с головой погрузился в этот вымышленный мир. Киллербот буквально обращается к любителям фантастики: ребята, я, робот-убийца, на самом деле такой же, как вы, мне так же тяжело общаться с живыми людьми, проще уйти в телемыло, и чем фантастичнее, чем дальше от реальной жизни, тем лучше. Впрочем, этого автору показалось мало: в «Искусственном состоянии» появляется второстепенный герой по имени ГИК — чтобы снять последние вопросы, которые могут возникнуть у читателей.
Но хотя Киллербот постоянно твердит как заклинание, что на людей ему наплевать, что двуногие прямоходящие без перьев его только отвлекают и раздражают, на деле все не так просто. Первая повесть сборника построена как незамысловатый детектив: на планете у черта на куличиках кто-то пытается убить геологоразведочную группу, которую должен охранять главный герой. Автостраж вынужден оторваться от сериалов, раскрыть себя и признаться, что модуль управления взломан, чтобы спасти людей, которые проявили к нему сочувствие и симпатию, хотя мог поступить строго по инструкции, дать волю природной мизантропии и спокойно смотреть, как геологов крошат в капусту. В прошлом Киллербота, разумеется, есть жуткая тайна, она же психологическая травма, которая многое объясняет: когда-то он уже потерял контроль, превратился в настоящую машину-убийцу и перебил доверившихся ему людей. Теперь он боится повторения — хотя помнит события отрывочно, нечетко: после сбоя в программе ему частично стерли память. Во второй повести, «Искусственном состоянии», главный герой находит способ отправиться на место тех жутких событий, чтобы разобраться в произошедшем, — и нетрудно догадаться, что реальная картина сильно отличается от официальной версии.
Этот образ страдающего депрессией и повышенной тревожностью робота, не доверяющего самому себе, — главное достижение Марты Уэллс; склонность к мрачной иронии и статус «раба корпорации» только добавляют ему обаяния. К сожалению, это достижение не только главное, но и единственное. Больше автору похвастаться нечем: усредненный научно-фантастический мир будущего, линейный сюжет, скудный язык, небогатый арсенал изобразительных средств — в общем, совсем не «премиальная проза», даже близко не лежало. Но, видимо, американские любители фантастики (а заодно и писатели, вручающие «Небьюлу») соскучились по приключенческой фантастике в традиции «золотого века НФ» сильнее, чем можно было ожидать, — другое объяснение для такого успеха трудно подобрать.
Ким Стэнли Робинсон. Нью-Йорк 2140. М.: Эксмо. Fanzon, 2019. Перевод с английского Артема Агеева
Где новые утопии? Где позитивный образ мира будущего, принципиально отличающегося от нашего? Это любимая тема для брюзжания писателей-фантастов и публичных дискуссий на литературных фестивалях. Где «мир, в котором хочется жить»? Да вот же он! Ким Стэнли Робинсон последние пятнадцать лет, кроме утопий, кажется, вообще ничего не пишет. Но в «Нью-Йорке 2140» его эксцентричные идеи «как нам реорганизовать Рабкрин», то есть перестроить американское общество, нашли, пожалуй, наиболее четкое воплощение.
В этой книге К. С. Робинсон подходит к классическим образцам жанра настолько близко, насколько вообще возможно в современной художественной литературе — если не брать в расчет совсем уж радикальные (клинические) случаи. Действие романа, как понятно из названия, разворачивается в полузатопленном Нью-Йорке, на Земле, пережившей антропогенное глобальное потепление, таяние полярных шапок и стремительное повышение уровня мирового океана. Впрочем, с самыми катастрофическими изменениями пришлось столкнуться предыдущему поколению горожан: ньюйоркцы 2140 года уже привыкли жить в гидроизолированных небоскребах, на много этажей уходящих под воду, добираться на работу не по улицам, а по каналам, а свободное время проводить в тихих заводях. Цивилизация не только не рухнула, но даже получила новый стимул к развитию — особенно в области материаловедения, альтернативных источников энергии, транспорта и экологии. Для полного счастья осталось только добиться справедливого распределения ресурсов, повсеместно внедрить ответственное отношение к природе и взять к ногтю мироедов-олигархов, обложив рантье прогрессивным налогом до 99 %. То есть, по сути, установить кейнсианскую утопию — собственно, именно эти последние штрихи автор и наносит на страницах «Нью-Йорка 2140».
В новом романе Робинсона есть детективная интрига, есть политическая и авантюрная сюжетные линии, есть даже любовный треугольник. И все же чуть менее чем полностью эта книга состоит из монотонного изложения фактов о географии и истории Нью-Йорка, о гидрологии, экологии и основах игры на фондовых биржах — один из центральных персонажей именно там зарабатывает себе на жизнь. То есть преимущественно из информации, которая не имеет отношения к сюжету и пригодится разве что тому, кто планирует эмигрировать в Большое Яблоко и переквалифицироваться в водолаза или трейдера. Познавательные главы перемежаются многочисленными эпиграфами, от Дос Пассоса (естественно) до Владимира Маяковского (внезапно). Видимо, кто-то попенял писателю на тяжеловесность этой конструкции, и Робинсон добавил несколько бойких, динамичных главок, составленных из диалогов двух IT-шников, мечтающих изменить мир — вокруг похищения этой парочки строится фабула романа. Да, Робинсон доказал, что умеет писать легче, живее, прозрачнее. Но эти эпизоды выглядят настолько же чужеродными, как легкая парусная яхта, затертая среди арктических айсбергов. С другой стороны, вполне в традициях жанра: позитивный образ мира будущего — это вам не легкомысленный триллер, тут все серьезно до скрежета зубовного и сведенных скул. Не время улыбаться, товарищи! Ну а чего вы ожидали от романа, недвусмысленно отсылающего к платоновской «Атлантиде»?
Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса / Составитель Гарднер Дозуа. СПб.: Фантастика Книжный Клуб, 2019. Перевод с английского Н. Алексеевой, А. Бородоцкой, Ю. Зонис, А. Колосова, Е. Королевой, М. Мусиной, А. Мясникова, А. Новиковой, М. Савиной-Балоян, Ю. Соколова, Г. Соловьевой, К. Сташевски, А. Хромовой, Т. Чернышевой
Антология под редакцией Гарднера Дозуа — не только ежегодная витрина достижений научно-фантастического хозяйства и путеводитель по актуальным трендам, но и, наверное, лучшее пособие для тех, кто хочет разобраться, как устроена НФ, как она работает — и почему срабатывает не всегда. Однако при всей авторитетности и престижности ни один выпуск «The Year's Best Science Fiction» так и не стал настоящим, большим бестселлером уровня «Марсианина» или «Голодных игр». И это вполне естественно: хардкорная НФ всегда была (и по сей день остается) литературой для круга не то чтобы узкого, но довольно специфического.
Нет, проблема не художественной несостоятельности научной фантастики. Начиная с 1960-х «жанр» неплохо усвоил уроки Хемингуэя и Фитцджеральда, Сэлинджера и Керуака, Апдайка и Пинчона, да и литературный истеблишмент немало позаимствовал у SF. Среди фантастов, конечно, хватает графоманов, но почти не осталось чудаков, с гордостью заявляющих как некогда Айзек Азимов: «Я не читаю мейнстрим!». Можно сказать, причина прямо противоположная: НФ особенно требовательна и к автору, и к читателю, в гораздо большей степени, чем реалистическая проза. И речь не о знании основ квантовой физики, биохимии или программирования — без этого вполне можно обойтись, как обходится большинство участников антологии Дозуа. Однако удачный НФ-рассказ или НФ-повесть — это не только текст, выстроенный по канонам драматургии, универсальным для всей художественной литературы. Прежде всего это тугая паутина жанровых конвенций, негласных договоренностей между читателями и писателями. Звездолеты летают быстрее скорости света; терраформирование превращает бесплодные планеты в процветающие миры; технологическая сингулярность ведет к появлению постчеловечества; любое изменение в прошлом уничтожит настоящее или породит еще одну альтернативную ветвь Мультиверсума. Все это не надо объяснять любителю НФ, он и так в курсе, бессознательно впитал из сотен предыдущих книг. Авторы science fiction всегда стоят на плечах предшественников — не обязательно великанов, но при таком количестве это уже не играет роли.
Практически у каждого текста, вошедшего в сборник «Император Марса», есть этот второй слой, дополнительное измерение. Но чтобы понять лучшие из них, надо обладать еще и дополнительным запасом нетривиальных знаний. Например, внимательно прочитать повесть «Кто там?» Джона Вуда Кэмпбелла и посмотреть все ее экранизации («Существа» Питера Уоттса). Выяснить, что такое Общество Творческого Анахронизма («Книги» Кейдж Бейкер), из какого произведения родом телохранительница Молли в зеркальных очках («Ночной поезд» Леви Тидхара) и чем, в конце концов, славен этот Виктор Пелевин («Либератрианская Россия» Майкла Суэнвика) — для англо-американских читателей информация далеко не очевидная. И так далее и тому подобное. То есть на одном эстетическом чувстве в случае с science fiction далеко не уедешь (хотя и без него никуда не денешься). Нужно владеть еще одним тайным языком, понимать специфическую систему образов, считывать отсылки и видеть символы. Замкнутый круг, внутри которого бродят любители НФ — а читатели, не принадлежащие к этому подмножеству, пробираются вслепую, на ощупь. Не самое комфортное ощущение — не удивительно, что возвращаются на эту территорию немногие. А тот, кто ее покидает, не успев стать жертвой научной фантастики, делает это поспешно и с видимым облегчением.