Чем отличается магия в фольклорной сказке от магии в современной авторской сказке? Почему Аладдину достались неограниченные волшебные ресурсы, а Незнайке — лишь три желания? Специально для «Горького» Мария Елиферова рассуждает об экономике волшебства.

В современной массовой культуре волшебная сказка прочно ассоциируется с «исполнением трех желаний» — этот мотив даже породил определенный жанр анекдотов:

Поймал мужик золотую рыбку.
— Отпусти меня! Я три твоих желания исполню! Но имей в виду: то, что ты попросишь, у тещи твоей в 3 раза больше будет!
Мужик подумал и говорит:
— Миллион долларов!
— Ты хорошо подумал? У тещи в три раза больше будет...
— Да, а второе желание — мерс шестисотый...
— Ты хорошо подумал? У тещи в три раза больше будет...
— А третье мое желание — легонький инфарктик...

Из этого анекдота отчетливо видно, как устроен данный мотив: количество желаний ограничено, но не ограничено их содержание — желать можно что угодно; сюжетная интрига состоит в том, как персонаж распорядится предложением. В более серьезной форме этот мотив известен нам по рассказу Уильяма Джейкобса «Обезьянья лапа» и сказке Валентина Катаева «Цветик-семицветик», в которой хотя и не три желания, а семь, но основа истории та же. Иногда желание лишь одно, как в «Шляпе волшебника» Туве Янссон или в «Пикнике на обочине» Стругацких. Инвариант один и тот же: волшебство мыслится как ресурс, количество которого ограничено, и использовать его нужно с умом.

Сам этот мотив оказывается сюжетообразующим: в шуточном исполнении он становится историей о том, как избежать подвоха и получить максимальную выгоду для себя, в серьезном — о том, как наказывается эгоизм или вознаграждается бескорыстие. Идеальной иллюстрацией может служить сатирический рассказ Виталия Бабенко «Игоряша — золотая рыбка», где герой обходит ограничение «трех желаний», загадывая себе в качестве третьего желания новую рыбку. Но количество рыбок конечно, и обеспокоенный Игоряша желает сам стать золотой рыбкой. Разумеется, тут его и подстерегает подвох: золотая рыбка не может исполнять собственные желания. Так или иначе, конечность ресурса волшебства и способ его использования становятся основой конфликта.

Пресловутый мотив «лимита желаний» в фольклоре встречается довольно редко, чаще всего в определенного типа комических назидательных историях: например, муж желает колбасы, раздосадованная жена желает, чтобы колбаса прилипла к его носу, и он вынужден использовать третье желание, чтобы колбаса исчезла. Истории эти ближе к бытовой сказке, чем к волшебной. В истинной волшебной сказке фундаментальная особенность волшебства в том, что оно обеспечивает неисчерпаемые ресурсы. Более того, в этом смысл волшебства как такового.

От волшебного мира ожидается неисчерпаемое изобилие — в частности, еды, что подметил в свое время Роберт Дарнтон в «Великом кошачьем побоище». В тридевятом царстве текут молочные реки в кисельных берегах и жарят целых быков; если повезет, можно захватить оттуда магического помощника, который в любой момент будет обеспечивать неограниченным количеством еды (как в русской сказке «Петушок и жерновки» или в арабской сказке про лампу Аладдина). Чудесный предмет или чудесный помощник могут специализироваться на каком-то одном благе, чаще всего — на еде или золоте, как в немецкой сказке «Столик-накройся, золотой осел и дубинка из мешка» и ее русском варианте, где вместо столика — скатерть-самобранка, а вместо осла — барашек. Но они могут выполнять и любые желания, как джинн Аладдина или загадочный Сват Наум из русской сказки «Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что». Впрочем, и в этих случаях еда оказывается первоочередным желанием.

Потому и конфликт народной сказки строится не вокруг расхода ресурса волшебства, а вокруг доступа к нему. Мир волшебства пространственно отграничен от мира обыденности, и попасть туда не так просто. Разумеется, старая теория В. Я. Проппа, прямолинейно отождествляющая волшебный мир с миром мертвых — упрощение; иногда герои действительно получают чудесные дары от умерших родителей, как в сказке «Сивка-бурка» или немецкой версии «Золушки», но чаще всего волшебный мир отнюдь не населен мертвецами из нашего мира. Вспомним ирландский Сид под холмами, где обитают Туата де Даннан: в разное время эти персонажи считались то богами, то демонами, то особой расой людей, но это в любом случае не умершие. Во многих легендах об обитателях Сида угадываются параллели с известными сюжетами волшебных сказок: Туата де Даннан владеют волшебными предметами наподобие меча-самосека и котла, в котором не убывает еда; их женщины часто вступают в брак со смертными; герою приходится узнавать свою чудесную жену среди множества одинаковых красавиц и т. д., но главное то, что легенды неизменно связывают Сид с неисчерпаемым изобилием. В сказках, в отличие от мифологии, устройство волшебного мира довольно туманно. Мы ничего не знаем о родословных сказочных царей и об их внешней политике. Однако кое-что известно наверняка: доступ в волшебный мир всегда означает доступ к неисчерпаемым ресурсам.

Как получить этот доступ? Самый простой способ — подружиться с каким-нибудь волшебным существом, оказав ему услугу. В мире волшебства, как оказывается, действует своего рода блат: волшебные предметы и исполнение желаний достаются только тем, кто установил личную связь с существом из этого мира (щукой, золотой рыбкой, конем, старушкой и т. д.). Если чудесный помощник — животное, достаточно просто поймать его и отпустить на свободу: в благодарность за спасение животное дарит волшебный предмет или исполнение желаний. Интересно, что как раз этот сюжетный элемент из литературной сказки и фантастики XX века постоянно выпадает: герои находят или получают магический объект случайно, ничего никому не давая взамен. Более того, у Бабенко Игоряша и не думает отпускать золотую рыбку — напротив, он собирает всех золотых рыбок на свете в свой бассейн, и они исполняют для него желания. В современной литературной традиции волшебство — «дар напрасный, дар случайный», неожиданно свалившийся на голову. Одно из редких исключений разве что «Незнайка в Солнечном городе», где привнесена дидактическая нота: волшебной палочкой награждают за три бескорыстных хороших поступка (притом, что любопытно, у Носова волшебная палочка выполняет неограниченное количество желаний, но перестает работать, если ее хозяин плохо себя ведет).

Второй вариант — брак с представителем волшебного мира. Если высокая мифология и книжная традиция, от античности до современного фэнтези, зачастую изображают такие браки в драматическом и даже трагическом свете, то сказка неизменно оптимистична. Мужчина, женившийся на фее, получает как минимум неограниченный источник еды и одежды, а как максимум — свиту волшебных невидимых слуг, способных сотворить любое чудо; женщина, вышедшая замуж за представителя Иного мира — Короля-лягушонка или Финиста — Ясного сокола, — сама попадает в мир изобилия, где исполняются все желания.

Более редкий случай — когда волшебный предмет дается в качестве компенсации за ущерб, причиненный смертному: например, ветер извиняется перед крестьянином за то, что сдул его муку, и дает ему скатерть-самобранку.

При каких же условиях доступ к волшебству можно утратить? Первый ответ, который приходит в голову — нарушение запрета, — на самом деле не столь очевиден, потому что в фольклорной сказке герой, как правило, искупает свою вину за неправильный поступок и возвращает себе то, чего лишился, пусть это и не всегда просто. По-настоящему наказываются лишь две категории персонажей — самозванцы и жадины. Либо некто обманом захватывает волшебный предмет, подаренный не ему (подменяет волшебные скатерть, лампу или кольцо обычными), либо персонаж злоупотребляет исполнением желаний, как во всевозможных вариантах «Золотой рыбки» (сюжет «Жадная старуха», № 555 по Аарне-Томпсону). Причем Пушкин в «Сказке о рыбаке и рыбке» как раз эту особенность фольклорного мира бережно сохраняет.

Итак, в литературной традиции XX в. и в фольклорной сказке экономика волшебства устроены совершенно по-разному. В фольклоре магия — неограниченный ресурс, распределение которого неслучайно и зависит от способностей человека налаживать отношения с Иным миром: завязывать дружбу, оказывать услуги, вступать в брак и разрешать конфликты. Тот, кто ради доступа к благам пытается встрять в эти отношения со стороны или злоупотребляет ими, наказывается. В современной литературе (а также поп-культуре), напротив, распределение волшебного ресурса зачастую случайно, а его количество ограничено. Само получение его оказывается не наградой, а испытанием для героя, которому предстоит выбрать, как этим ресурсом распорядиться.

Читайте также

Walkman крепчает
История Sony как преодоление травмы Второй мировой войны
28 февраля
Рецензии
«В либеральном контексте феминизм попадает в ловушку»
Социолог Елена Гапова о гендере, классах и национальном строительстве
19 июля
Контекст
«Я бы сравнил Достоевского с семьей Ланнистеров, а Толстого — с Баратеонами»
Художник и писатель Павел Пепперштейн о сказках, «Эммануэли» и чтении как трипе
5 сентября
Контекст