Разоблачение всего

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Нейтан Хилл. Велнесс. М.: Фантом Пресс, 2025. Перевод с английского Анны Гайденко

«Велнесс» американского писателя Нейтана Хилла — роман только по форме. Есть герой и героиня, много персонажей, сквозной сюжет, но вся эта история лишь иллюстрирует тектонические изменения, произошедшие в современной жизни. Еще десять или меньше (до ковида) лет назад жизнь сохраняла, казалось, свои «корневые» свойства: человек сам выбирает свою судьбу, у него есть свобода воли и его уникальная личность, устоявшиеся доктрины истинны, а поисковики с гиперссылками позволяют узнать все на свете. И наступает время, когда все это оказывается фальшивкой.

Эссеистические части романа (они занимают примерно половину объема книги) существуют не отдельно, «лирическими отступлениями», а являются частью сюжета. Герой Джек по необходимости имеет дело с искусственным интеллектом, и коллизии, с этим связанные, вынуждают автора подробно рассказывать об электронных ловушках, а героиня Элизабет работает в компании под названием «Велнесс» — специально расплывчатым, скрывающим суть, — занимающейся исследованием действия плацебо. Постепенно оба они обнаруживают, что все построено на алгоритмах.

Пациентам «Велнесса» давали подкрашенные физрастворы в качестве целебных соков и таблетки-пустышки, после которых они выздоравливали — феномен известный. Элизабет задается вопросом: почему. Если организм способен восстановиться сам, зачем ему этот «толчок» плацебо? Видимо, решает она, организму нужен приказ извне: выздоравливай, иначе ему лень затрачивать усилия (а это усилия) на борьбу с недомоганием. Как и в жизни: нужен тот, кто поведет тебя за собой, или придется, пусть и недобровольно, подчиниться тому, кто приказывает.

Однажды их конторе поступил заказ от авиакомпании: как представить пассажирам в качестве блага более плотную расстановку кресел в салоне (больше пассажиров — больше денег), когда колени упираются в стоящее впереди кресло? Начальник Элизабет сразу отказался от этого заказа, а она решила его взять, поскольку у нее ипотека (они с мужем решили купить новую «квартиру на всю жизнь» в строящемся клубном доме), ребенок, денег вечно не хватает, а авиакомпания предлагала большую сумму. Элизабет сломала голову над этой задачей, ведь невозможно очевидное зло представить благом? И вдруг ее осенило: пассажирам нужно представить это как их собственный выбор. Можно ведь купить билет в класс комфорт (то, что раньше было простым экономом), да, дороже, но выбор же есть, и раз вы выбираете эконом, значит, вам важнее сэкономить деньги, чем лететь с удобствами. И она получила свой гонорар. Эта история стала поворотным моментом в ее жизни. И она решилась рассказывать своим клиентам правду.

Соседка по будущему дому и мать соученика ее сына (заповедное местечко, где возводился дом, позиционировалось как элитное, включая школу, куда все стремились) прослышала, что в конторе Элизабет изобрели некое приворотное зелье. А у соседки этой, убежденной в том, что главное — это «позитивный настрой», были нелады с мужем, который ей изменял. И вот, получив «зелье» и инструкцию по применению (инструкция всегда должна быть «серьезной», с прописанным ритуалом употребления), она страшно благодарила Элизабет, утверждая, что ее семейная жизнь наладилась. На самом деле нет. Но она поверила, что да. Раз она верит — значит, помогло. Одновременно с «позитивным настроем» соседка ходила вместе с группой активисток с плакатиками к дверям ночного клуба протестовать против разврата. И после того, как она увидела у этих дверей Элизабет, соседка выразила ей свое «фе», добавив, что за зелье она тем не менее благодарна. И тут Элизабет рассказала ей, что нет никакого зелья, что это плацебо. Соседка долго не верила, но когда наконец поверила, то возненавидела свою вчерашнюю спасительницу, а ныне обманщицу до такой степени, что решила лишить ее самого, как она знала, дорогого — новой квартиры, в которую Элизабет верила как в возможность спасения своей семьи. И написала кучу жалоб на незаконный характер строительства дома (а с законностью там и без того все было довольно зыбко) и выиграла дело. Ее-то дом, стоявший рядом, разумеется, не пострадал.

Надо сказать, что соседка эта описана сатирически, иронически, но не по-гоголевски, а реалистично и бесстрастно — в духе «наблюдения за живой природой». Таков вообще стиль всего романа. Все персонажи, принадлежащие к поколению тех, чья молодость пришлась на 1990-е, то есть наши современники, в отличие от своих старорежимных родителей, пытаются жить, мыслить, действовать рационально. Но рациональность заключается в том, чтобы поверить в эффективность какого-то ключа к решению проблем, и ключ соседки с позитивом и зельем, в сущности, немногим отличается от ключа самой Элизабет или ее мужа Джека. После двадцати лет совместной жизни их брак держится только благодаря усилию воли, терпению на грани срыва, установке, что они должны быть вместе. И потому теперь, поселившись в новой квартире, Элизабет очень хочет верить, что они смогут «начать все сначала». Иначе придется признать поражение, а так необходима победа. Ведь их соединили любовь и сама судьба, не говоря о том, что восьмилетнему сыну нужна семья, и не такая уродливая, как у их родителей, от которых они бежали в другой город, в эту промзону, ставшую пристанищем художников и свободомыслящих людей. Пока промзона не преобразовалась в тот же воображаемо элитный кластер, какой пытаются воспроизвести повсеместно.

В момент воспоминания Элизабет об этом месте автор пробуждает в читателе ностальгическое чувство: некогда там было кафе, где собиралась молодежь, где как раз и познакомились Элизабет и Джек — музыка, танцы, свобода, включая разное хулиганство, безумные идеи, чувство будущего… Это 1990-е. А теперь на месте кафе — торговый центр, вместо уютных лавочек — сверкающие витрины брендовых бутиков, и так хочется вернуться в то прекрасное прошлое… Но тут же, вспоминая подробности этого прошлого, Элизабет понимает, что никакого содержания в этом драйве, романтическом угаре и хулиганских выходках, в сущности, не было. Было лишь то, что называется прожиганием жизни.

Собственное прошлое разоблачено. Прошлое родителей разоблачено давно. Родители Элизабет — потомственные предприниматели, читай — бандиты; родители Джека — бедные крестьяне, которые терпели друг друга просто потому, что ходили в церковь и знали, что узы брака священны, а так-то отец Джека любил другую, но пришлось ему жениться на ее сестре, поскольку сперва положено выдать замуж старшую. Так и жили: она целыми днями у телевизора за просмотром идиотских передач, он — в полях. Но у Джека была любимая старшая сестра, художница, которая погибла в результате несчастного случая, и он решил поступить в художественный колледж, подав на конкурс в качестве своих работ картины сестры. Его приняли, и он, бедняк и деревенщина, с трудом осваивался среди обеспеченных и подкованных в искусстве сокурсников.

Почему Джек такой? Почему он так трепетно и настойчиво пытается реанимировать угасшую любовь своей жены, почему готов на любые подвиги и унижения, лишь бы сохранить брак? Родился недоношенным, плохо рос, отставал в развитии, родители его постоянно унижали, а отец обвинял (понапрасну) в гибели своей дочери. Потом колледж, в котором он едва выкручивался, чтобы не быть отчисленным. И наконец, подарок судьбы: его взял к себе фотографом тот самый застройщик их «дома на всю жизнь», он встретил Элизабет, теперь он — профессор искусствоведения, а Элизабет — лучшее, что случилось в его жизни. В отличие от нее, в панацею в виде новой квартиры он не верит, зато поверил в фитнес-браслет. Не такой простой, какие теперь у многих, а подключенный к «Системе», которая обещала, что он не только похудеет (а то жена мимоходом обратила внимание на его растущее пузо), но и наладит отношения с Элизабет, которая с некоторых пор его сторонится, а в будущем доме предложила сделать две раздельные спальни.

«Каждое утро Джек получал отчет о своем сне: браслет всю ночь отслеживал, как он ворочается. Встроенный микрофон записывал храп, а на следующий день приложение его воспроизводило, и Джека это всегда изумляло. Он и не подозревал, что храпит. „Система“ давала количественную оценку всему, причем речь шла не только о точных цифрах, как в случае с потребляемыми калориями, объемом талии и размером бицепса, но и о более абстрактных показателях: доволен ли Джек собой, сколько в нем оптимизма и увлеченности, может ли он, как выражалось приложение, определить степень своего процветания».

И конечно, «Система» использовала два ключевых манипулятивных понятия, которыми сегодня оперируют всевозможные структуры: эффективность и оптимизация.

«…Узнать что-нибудь полезное, чтобы достичь, как выражалась „Система“, „максимальной эффективности“ (то есть ее советы по оптимизации были сами по себе оптимизированы). Лайфхаки, которые она отправляла Джеку, часто имели формат чек-листов и вызывали у него пугающее ощущение, что он безнадежен буквально во всем, даже в самых простых вещах: „6 ошибок, которые вы совершаете, принимая душ“, „9 признаков того, что вы спите неправильно“, „7 скрытых опасностей сидячего образа жизни“».

Общение Джека с «Системой» описано гомерически смешно, но вообще-то феномен порабощения современного человека электронным ЗОЖем грозен. Гаджет считает калории, шаги, удары сердца, оценивает эмоции, дает рекомендации все более тотального свойства, которым надо следовать, потому что хочется быть молодым, здоровым и счастливым, а если рекомендациям не следовать, то сам виноват: будешь больным и несчастным. Твой выбор. Но вот Джеку не повезло, как он ни стремился исполнять все наказы «Системы». Элизабет в истории с авиакомпанией думала: «Идеальное плацебо — это выбор. Если ты сам его сделал, то будешь терпеть любое обращение с собой и все равно говорить: это был правильный выбор». Джек считал свой выбор правильным, пока «Система» не «нагрела» его до такой степени, что он забросил гаджет. И дальше следовал исключительно выбору Элизабет, с которой до тех пор бесконечно спорил. Но и она искала свой выбор у других, дававших ей советы по счастливой жизни.

Еще одно столкновение с алгоритмами Джеку довелось испытать, когда его отец (как оказалось, смертельно больной) вдруг написал ему в (запрещенной в РФ) сети Facebook — спустя много лет после того, как они полностью прервали общение. И Джек стал читать то, что пишет отец, а писал он о теориях заговора, касавшихся самых разных материй, и свято в эти теории верил. Джек пытался разубедить старика, посылая ему ссылки, а тот в ответ посылал сыну свои ссылки. Джек объяснял отцу, что чем больше он гуглит в поисках подтверждений своих идиотских теорий, тем чаще ему будут выпадать именно такие материалы. На что отец отвечал, что и Джеку выпадает то, во что он верит. Квиты. И Джек вспомнил, как ему сказали некогда:

«…Гиперссылка — самое важное изобретение со времен печатного станка, <...> гипертекст когда-нибудь разрушит литературу. <…> А оказалось, что гипертекст вовсе не разрушает литературу. Нет, он разрушает реальность».

Все решают алгоритмы. А ты веришь либо одной «истине», либо другой, и каждая приводит тебе обоснования того, что именно она и есть Истина. Элизабет было проще: она знала, что скармливает клиентам плацебо. Но когда она возглавила компанию и принялась всем объяснять, что они не получили никакого чудодейственного средства, реакция была катастрофической: у клиентов рушилась жизнь, а когда слух о злодейском «Велнессе» распространился достаточно широко, ей пришлось закрыть лавочку.

Даже с классическими тестами — правильными, проверенными временем — тоже вышел облом. Элизабет как-то устроила своему восьмилетнему сыну Тоби тест на выдержку, известный как маршмеллоу-тест, или зефирный тест, «потому что хотела научить его контролировать свои порывы. Потому что ее беспокоили его приступы гнева, пугали его истерики. Она не хотела, чтобы он стал таким же, как ее отец». Элизабет принесла домой яблочные слойки, которые сын очень любил. Сказала: можешь съесть одну слойку сейчас, и все. Или подождешь пятнадцать минут и съешь сразу две. Он съел одну и ушел. Элизабет расстроилась и попеняла сыну. А через некоторое время прочитала в журнале: сделанные на основании многочисленных зефирных тестов выводы о том, что больший успех в жизни ждет тех детей, которые оказались способны подождать пятнадцать минут, чтобы получить сразу две зефирки, неверны. Способность к выдержке в основном демонстрировали дети богатых родителей, которые

«…Понимали, что всегда получат столько маршмеллоу, сколько захотят и когда захотят. Поэтому они могли позволить себе потерпеть. А дети, которые не стали ждать пятнадцать минут, как правило, были из бедных семей, и они потянулись за маршмеллоу не потому, что были импульсивными, а потому, что когда ты живешь в хронической нужде, то не идешь на риск, а берешь, что дают. Если следить за этими детьми по ходу их взросления, нет ничего удивительного в том, что в среднем у богатых результаты будут лучше, чем у бедных. И это очень мало говорит о терпении, импульсивности или отложенном удовольствии.

Это происходило повсеместно: то, что когда-то считалось абсолютной истиной, теперь опровергалось, разоблачалось, дискредитировалось, и несостоятельность прежних теорий казалась очевидной. Теперь Элизабет понимала, что эксперимент с маршмеллоу, конечно, был крайне несовершенным. Как она не замечала этого раньше?».

В какой-то момент она решила напомнить о том тесте подросшему сыну Тоби. Результат ее ошеломил.

« — Кажется, я его не прошел. Но я думал, что прошел его. Сначала я правда думал, что все сделал правильно.

— То есть?

— Просто я же знаю, ты не хочешь, чтобы я ел сладкое.

— Это правда.

— И вот я подумал, что, если съем только одну слойку вместо того, чтобы ждать, пока можно будет съесть две, это тебя порадует. <…> Вот почему я сразу съедал одну слойку. Чтобы тебе не пришлось давать мне еще одну. Я думал, что прошел тест. Что устоял перед искушением. Прости.

— О боже.

— Если ты проведешь этот тест еще раз, я все сделаю правильно. Обещаю».

Так вот как оно на самом деле? Не терпение — нетерпение, не бедность —богатство, а совсем другая логика руководила поведением Тоби. И может быть, нежелание Тоби следовать приказам или ласковым уговорам как раз и говорит о том, что он не станет рабом алгоритмов, схем, рельсов, по которым едут взрослые? У которых есть две ненадежные опоры: вера и страховка. Застройщик еще в самом начале строительства дома рассказывал Джеку и Элизабет, что главное в жизни — страховой полис. Не только в прямом, но в самом широком смысле. В прямом он поджег своей почти готовый дом, который суд определил к сносу, чтобы получить страховку от пожара. А в переносном — страховка помогает, но лишь за счет того, что и ты выстраиваешь свою жизнь, следуя ее правилам. «Трудный ребенок» Тоби оказывается в финале единственным оптимистическим образом в романе. Ну да, вся надежда на детей, все как обычно.

Последние страницы романа — список из сотни исследований, использованных при его написании. Так что выдуманы в нем только сами персонажи, а все, что с ними происходит и о чем они рассуждают, строго научно. И в этом заключена особенная ценность этой книги.