Билл Брюстер, Фрэнк Броутон. История диджеев. М.: Белое Яблоко, 2020. Перевод с английского И. Воронина
Культовая книга двух английских журналистов вышла в этом году на русском языке в новом переводе — полная версия с актуальным предисловием и симпатичной «виниловой» обложкой.
Главным героем книги является диджей — от первого диск-жокея, канадского инженера Реджинальда А. Фессендена, поставившего в 1906 году в радиоэфире после короткой вступительной речи ларго из оперы Генделя «Ксеркс», до суперзвезд современности — Тиесто и Фэтбой Слима. Авторы задаются вопросом, кто же этот человек, заставляющий людей танцевать на танцполе, — помощник, сталкер, ремесленник или мастер, всемогущий бог, подлинный художник? Для Брюстера и Броутона ответ очевиден — и на протяжении 600 страниц они весьма убедительно обосновывают свою концепцию диджея.
Книга охватывает почти весь XX век (с заходом в XXI), множество стилей и клубов. У всех эпох/жанров/локаций были свои отцы-основатели, развивавшие или радикально менявшие искусство диджеинга. Первым диджеем (в современном понимании этого слова) считается Фрэнсис Грассо, работавший в конце 60-х годов в нью-йоркских клубах Sanctuary и Haven. Именно он начал сводить треки бит в бит, причем без помощи питча (на тогдашней аппаратуре его попросту не было). В знаменитом фильме Алана Пакулы «Клют» (1971 г.) Грассо появляется на несколько секунд в роли диджея в антураже Sanctuary, обители греха и веселья. «Его визитной карточкой было сведение „Whole Lotta Love” Led Zeppelin с барабанным брейком Chicago Transit Authority „I’m man”. Фрэнсис делал так, что стоны Роберта Планта вздымались поверх латиноамериканской перкуссии».
Его знаменитым учеником, превзошедшим учителя, стал Дэвид Манкузо, олицетворение стиля диско. Он был музыкальным археологом, миссионером и душой клуба Loft, где впервые звуковая система была продумана до мелочей. Диско стало пользоваться бешеной популярностью, и вскоре коммерция в лице мейджор-лейблов убила этот стиль, гламурной агонией которого наслаждались посетители Studio 54. «Здесь перед входом решался вопрос жизни и смерти, поскольку не попасть внутрь оказывалось хуже, чем получить удар ножом... С точки зрения проповедников городского андерграунда, для которых на первом месте стояла музыка, вне всякого сомнения, Studio 54 олицетворял ЗЛО».
Впрочем, все танцевальные стили, напоминают авторы книги, проходят один и тот же путь: андерграунд — коммерческий успех — поп-формат/смерть. После диско это случилось с хип-хопом, подарившем миру сэмплирование — легендарный трек Африки Бамбааты «Planet Rock» полностью переосмыслил то, как может создаваться музыка (это микс из «Trans Europe Express» Kraftwerk, «Super Sperm» Captain Sky и «The Mexican» Babe Ruth). Затем та же участь настигла техно, рожденное в Детройте, — музыкальную революцию оно совершило уже в Европе, где впоследствии и умерло. Конечно, происходило это не в одночасье, лучшие хип-хоп и техно-диджеи (от Кула Херка до Джеффа Миллза) долго и упорно боролись за то, чтобы их музыка нашла свою аудиторию. Но такова судьба любого авангардного течения: популярность и деньги превращают его в поп-продукт, упаковку, лишенную содержания.
Одна из самых интересных глав в книге — история северного соула, уникального движения, возникшего в Англии в середине 60-х. Рабочие из Блэкпула, Уигана и других городов, находившиеся в заточении своих депрессивных и беспросветных будней, вдруг открыли для себя мир американского соула и фанка, причем не попсового, а андерграундного, позабытого на родине. Закинувшись наркотиками, они отплясывали ночи напролет, став, по сути, родоначальниками рейв-движения (да, первыми рейверами были не мальчики и девочки с разноцветными волосами и смайликом в сердцах, а шахтеры). «Движение северного соула было слишком экзотичным, чтобы стать мейнстримовым. Главным его качеством являлась редкость исполняемой музыки».
«История диджеев» — мощнейший экскурс не только в музыкальную, но и социокультурную историю. Авторы показывают, какую большую роль в развитии эмансипации, толерантности и антирасизма сыграли гей-сообщества разных стран или, например, наркотики (при всех чудовищных последствиях их чрезмерного употребления).
Эта книга и для тех, кто в теме, и для неофитов. Брюстер и Броутон скрупулезно отыскивают корни всех танцевальных стилей, рассказывают не о знаменитых диджеях, но о самых первых, тех, кто находился в авангарде движения. Столь обстоятельный трибьют прошлому — возможно, единственный сегодня способ противостоять отупляющей и всепроникающей коммерциализации музыки, ее повседневности.
Лоран Гарнье, Давид Брен-Ламбер. Электрошок. М.: Белое Яблоко, 2019. Перевод с французского Т. Недельской
Лоран Гарнье — знаменитый французский диджей, композитор, техно-энтузиаст, соучредитель лейбла F Communications. «Электрошок» — биография техно, написанная одним из его фронтменов и главных адептов. Гарнье делится деталями своей личной жизни, но только если они напрямую или косвенно связаны с музыкой, которой он буквально одержим. Этой искренней страстью текст пропитан насквозь, самое часто встречающееся слово в книге — эмоции; эмоциональность автора, поставленная на репит, несколько утомляет, но и подкупает.
«Я прожил множество счастливых часов и как диджей, и как танцор, я мог бы умереть прямо на танцполе, как мы все того желаем, с ощущением совершенного и мощного оргазма... Я искренне верю в то, что настроение диджея передается через иголку вертушки, а затем через колонки — танцполу. Это как невидимый провод между диджеем и публикой, по которому в случае удачного подключения происходит обмен энергиями».
Начинается все с Англии, где в конце 80-х Гарнье работал лакеем при посольстве Франции в Лондоне. Эйсид-хаус революция начинала разгораться в Британии, а главным ее очагом был манчестерский клуб Hacienda. Гарнье, влюбленный в новое звучание, становится диджеем, затем он решает вернуться на родину, где о техно и хаусе никому ничего не известно. Постепенно новая музыка обживается и во Франции (Англию она уже разнесла на осколки), ее можно услышать на радио Nova и в клубах, повсюду вспыхивают стихийные рейвы. В этот момент английские и французские власти фактически объявляют войну техно, максимально ужесточая законодательство и практически его запрещая, — диджеи, музыканты и рейверы уходят в сопротивление. Либеральные режимы больше не боятся коммунизма, их до смерти пугают смайлики на майках юных клабберов.
Лоран Гарнье
В конце концов борьба добра со злом завершится уверенной победой первого — во Франции получит всеобщее признание направление French Touch, а весь мир будет танцевать под техно. Вот только во многом эта победа станет возможной по причине того, что государство (и обслуживающий его бизнес) поймет, как на рейверах можно хорошо заработать. Пожалуй, именно в этой части «Электрошок» становится захватывающим чтением, а Гарнье обнаруживает себя как настоящий бунтарь, протестующий против музыкального консьюмеризма. Он много внимания уделяет Детройту, дает слово участникам легендарного коллектива Underground Resistance, Джеффу Миллзу и Майку Бэнксу. Для них техно — это не только музыка, но и политика, протест (против расизма, социального неравенства, мейджор-лейблов и коммерции). Когда Sony Music без ведома UR выпустила кавер на их трек «Knights of the Jaguar», музыканты и их друзья обрушили почтовые ящики и телефоны компании, заставив ее перестать продавать пластинки по всему миру (хотя юридически все было законно), а затем выпустили сборник собственных ремиксов под названием «The Revenge of the Jaguar».
«„Knights of the Jaguar” стал своеобразным троянским конем в истории техно, словно напоминая, что душа и сердце этой музыки не продается, что с акулами и бандитами музыкального бизнеса компромиссы невозможны».
По мере того как техно завоевывало мир, Гарнье открывал для себя новые территории, где мог совместить электронику с другими видами искусства. Он работал над балетными постановками с такими знаменитыми хореографами, как Мари-Клод Пьетрагалла и Анжелен Прельжокаж (их совместная авангардная работа «„А дальше — тысячелетие покоя”. Creation 2010» открывала сезон Большого театра). С техно-концертом Гарнье выступал в мюзик-холле «Олимпия», где пели Пиаф, Брель и Брассенс, а также в концертном зале «Плейоль», хранящем память о концертах Владимира Горовица, Артура Рубинштейна и Рэя Чарльза. Гарнье доказал, что техно органично подходит не только заброшенным газгольдерам, но и барочным академическим пространствам, может соседствовать с классической музыкой, джазом и даже французским шансоном.
«Электрошок» изобилует плейлистами: French Touch, Hacienda, парижский клуб Rex (электросердце французской столицы), что угодно. Книга — лучшее определение техно, которое Гарнье не пытается сформулировать, но дает прочувствовать. После прочтения «Электрошока» треки из плейлистов слушаются иначе. При этом автор азартно рассказывает и о берлинской сцене, и о японской, и о восточноевропейской. Кстати, самая сюрреалистичная диджейская история случилась с французским диджеем в России. Его забукировал один клуб, на выходе из аэропорта Гарнье похитили и отвезли на другую вечеринку, заплатили в два раза больше, а после отыгранного сета привезли обратно в аэропорт.
Свен фон Тюлен, Феликс Денк. Der Klang Der Familie. Берлин, техно и падение стены. М.: Шум, 2019. Перевод с немецкого И. Воронина
Если «История диджеев» — это ретроспективное исследование двух музыкальных журналистов, «Электрошок» — (при)страстный взгляд одного музыканта, то «Der Klang Der Familie» — разноголосица, созданная на основе воспоминаний диджеев, промоутеров, журналистов, сквоттеров и клабберов берлинской сцены. Прямая речь начинается с описания немецкой столицы, еще не причастившейся техно, середина 80-х, город разделен стеной, ГДР находится в полуобморочном состоянии затухающего режима, а Западный Берлин блуждает в потемках самоопределения — панк уже мертв, наркотики, мрачная меланхолия, и только диковатые перформансы Бликсы Баргельда хоть как-то будоражат воображение местной богемы. «Обычно в Берлине вы всегда серьезны, интеллектуальны, авангардны. Ну или драматично торчите, на худой конец».
Первым эйсид-хаус клубом был Ufo, небольшой подвал, где могли собраться максимум человек 150. Он просуществовал недолго — несколько лет, — но там выступали как будущие звезды немецкой сцены, Джонзон, Танит, Кид Пол, так и, например, Деррик Мэй из UR и Моби. «Когда протискиваешься через эту дыру в подвале — было в этом что-то освобождающее. Максимально отстраненное от всего этого мусора 80-х, который был отвратительно душным. В хаусе же был дух пробуждения. Он был абсолютно новым. Даже сами ощущения на танцполе» (Кати Швинд).
Весси вовсю осваивали чикагский хаус (и даже успели провести первый Love Parade), а осси занимались брейк-дансом, когда рухнула Берлинская стена. Интересно то, что воспоминания и тех, и других не содержат эйфории по этому поводу. Вообще, осси и весси довольно скептически встретили друг друга, а некоторые так и вовсе желали, чтобы стену вернули обратно. Диджей Wolle XDP вспоминает, как был неприятно поражен убогостью Западного Берлина, а Кройцберг вообще выглядел мрачнее и депрессивнее многих восточных кварталов.
Но именно вследствие рухнувшей стены восточная часть города осталась неподконтрольной властям, став оплотом местной техно-сцены. Золотой век берлинского сквоттинга. Живи, где хочешь, а главное — устраивай тусовки, где вздумается. Так появились вечеринки Teknozid, легендарный клуб Tresor, Тахелес и рейвы на электростанциях и даже в военных бункерах. «Здания стояли заброшенными... Такой город-призрак. Словно после Второй мировой. Настоящая атмосфера финального часа».
Фото: Oliver Wia / UltraBerlin.com
Практически все участники берлинской сцены сходятся в том, что техно для них было свободой, лишенной какого бы то ни было политического жеста. Естественно, рейв-комьюнити было лишено правых настроений, но и левацкий панк-протест им был чужд. Появилось мощное направление, которое не требовало обязательного противостояния системе. Поэтому на лав-парадах некоторые техно-диджеи ходили в камуфляже (и танцевали на танке): мол, военная символика обессмысливается или даже наполняется новым содержанием, если служит для музыки, любви и наркотического угара.
Другими особенностями немецкой сцены были ее первоначальная сплоченность (и поэтому горькое разочарование от последующего раскола), большое внимание, собственно, к музыке и постоянное ее осмысление (рупором техно являлся журнал Frontpage) и тесная связь с Детройтом. Агонизирующий и разрушающийся город моторов был похож на Берлин. Музыка, рожденная в нем, никому не была интересна в Америке, а пустынный сквотирующий Берлин подхватил ее и провозгласил себя техно-столицей.
Der Klang Der Familie (звук семьи) — так называется трек, созданный Dr Motte и 3Phase, ставший гимном берлинской сцены. Жесткий и при этом передающий атмосферу Берлина, он впечатлил даже перфекционистов из UR. После триумфа этого трека два его автора рассорились в пух и прах. То же самое произойдет и со всей берлинской сценой — когда придут деньги, мировая слава, откроется клуб E-Werk, а радиоведущая и диджей Marusha запишет суперхит «Somewhere Over the Rainbow», состоящий на 99 % из попсового инструментала с малохольным вокалом и на 1 % из техно. Но молодое поколение MTV узнает о техно именно по этому треку. «Оказалось, что техно было всего лишь уродливыми чулками, зелеными бровями и дерьмовой музыкой. И оно стало таким благодаря „Somewhere Over the Rainbow”» (Disco).
Книга Der Klang Der Familie позволяет не просто погрузиться в эпоху становления берлинской сцены, но и буквально пережить ее — практически все спикеры фонтанируют эмоциями, погружаясь в прошлое. Правда, читать этот поток прямой речи трудновато, перевод далек от идеального, а редактуры, кажется, и вовсе не было. Тем не менее энтузиазм издателя Ильи Воронина, уверен, будет в должной мере оценен всеми поклонниками техно.
Олег Цодиков. Made in dance 1991–1999. Хроники электронной клубной сцены России. М.: Издание Олега Цодикова, 2019
Это увесистое издание — большая иллюстрированная энциклопедия, придуманная и реализованная промоутером Олегом Цодиковым. Текст структурно напоминает Der Klang Der Familie, в книге собрана прямая речь первопроходцев и участников российской клубной сцены, а сопутствует ей богатый иллюстративный ряд (визуальная часть книги, пожалуй, более интересна и даже информативна, чем собранные интервью).
Повествование начинается за несколько лет до падения Советского Союза, легендарное кафе «Молоко» или «Молочка» (где снимались некоторые сцены «Курьера»), обилие петербургских сквотов (Фонтанка, 145, художественный центр на Пушкинской, 10), московский арт-сквот Петлюры на Петровском бульваре, группа «Новые композиторы», Ленинградский планетарий, где одна из звезд зарождающейся берлинской сцены Dj WestBam подпольно сыграл свой сет.
Главное впечатление от российского рейв-движения — отсутствие музыкоцентричности. Ну то есть слова «техно», «хаус», «транс» или «габбер», безусловно, в книге встречаются, но вот названия треков или групп — довольно редко. Большое значение для клубной сцены в России играли художники и всевозможные арт-комьюнити. Искусство не просто интересовалось новой музыкой, оно формулировало себя через нее. Тимур Новиков и его Новая Академия, арт-объединение «Речники», перформансы Владислава Мамышева-Монро и Андрея Бартенева, группа «УраНовый проект» и многие другие.
Создавались творческие кластеры, особые территории, куда приходили исключительно свои. И если, например, «Птюч», будучи довольно-таки закрытым клубом, хотя бы со страниц журнала обращался к большой аудитории, то в знаменитые петербургские сквоты или московский клуб «Край» (заведение, напрочь отъехавшее на почве избыточной интеллектуальности, где русские евразийцы пытались помириться с русскими западниками) человеку с улицы попасть было невозможно.
«Фонтанка. Вот это ощущение утопическое, безусловно там было. Потому что там можно было экспериментировать. И туда нельзя было прийти просто так. Двери запирались, они поставили свои замки. Другие квартиры вокруг пустовали, в некоторых жили художники. Но главное место — квартира, где собирались Гурьянов, Тимур Новиков, Африка там часто бывал куратором, Хаас, вся эта компания» (Алексей Юрчак).
Пожалуй, одним из топовых явлений российского рейва стали первые «Гагарин-пати», прошедшие в павильоне «Космос» на ВДНХ. Идеально выбранное место, с одной стороны символизирующее связь с рухнувшей империей, а с другой — мягко иронизирующее над ее идеалами. Кстати, на вечеринке находились два великих космонавта — Алексей Леонов и Георгий Гречко; с их благословения российский рейв вышел в открытый космос. Сергей «Африка» Бугаев и вовсе описывает «Гагарин-пати» в таких возвышенно-мистериальных откровениях, что хочется застонать. «Павильон „Космос” в тот момент был в очень хорошем состоянии, я помню его насыщенную энергетику... Хочу раскрыть небольшую тайну: на „Гагарин-пати”, помимо обычных граждан (хотя таких, наверное, уже не существует), присутствовало исключительное количество магов, чародеев, колдунов всех мастей».
Большинство главок в книге — это клубы, «Тоннель», «Jump, «Титаник», «Грибоедов», «Пропаганда», «Джаз-кафе», «Микс» etc. Само оглавление подсказывает еще одну особенность российской сцены — принадлежность месту. Артистический «Птюч», громокипящий «Титаник», пестрый «Эрмитаж», андерграундный «Тоннель», демократичный МДМ (особое удовольствие — смотреть на флаеры для различных вечеринок в них). Клубное движение пошло на спад, когда в Москве появилось «Джаз-кафе», ознаменовавшее появление беспощадного столичного гламура, ориентированного не на рейверов, а на топ-менеджеров, бизнесменов и глянцевую тусовку.
«Началась эпоха мягкой музыки и работы с клиентом. Они целовали задницу VIP’ам, богатым людям. К 1998 году начал появляться гламур в понимании того времени. Все шло к более лаунжевому состоянию, которое мы наблюдаем сейчас. Сегодня в Москве и по всей стране процветает эта культура: все сидят в кафе, никто особо не двигается» (Дмитрий Федоров).
Историю российского рейва 90-х, конечно, можно описать как движение «от мистерий к гламуру», но это было бы большим огрублением. Электронная сцена возникла на обломках империи, и это, конечно, оказало на нее большое влияние — люди учились не просто танцевать заново, а по-новому жить. Одеваться, веселиться, зарабатывать деньги. «Made in dance» хотя и очень субъективный (автор — клубный промоутер), но обстоятельный путеводитель по танцевальной сцене девяностых, ставшей для многих из ее участников формой эскапизма, побегом от реальности в нечто новое и неизведанное, куда вход вместе с флаером стоил всего-то 15 долларов.