Юрий Селезнев. Русские князья при дворе ханов Золотой Орды. М.: Ломоносовъ, 2017
Книга доктора исторических наук, доцента кафедры истории России Воронежского университета Юрия Селезнева ценна не только уникальной хронологией пребывания русских князей у ханов Джучиева Улуса — своеобразного государственного образования, которое после исчезновения с политической карты получило название Золотая Орда. Например, Александр Ярославич Невский побывал в ставке хана шесть раз, став одним из рекордсменов по времени пребывания в степи — четыре с половиной года. Автор соотносит «степной» период жизни Невского с временем его остальной жизни, и это соотношение, как и в случае с другими князьями, впечатляет.
Ценность книги Юрия Селезнева также в том, что автор дает подробный анализ правящего слоя Джучиева Улуса в XIII–XV веках и показывает в длительной временной перспективе развитие русско-ордынских отношений на основе русских летописей. Главное же, что автор демонстрирует, как и удельные князья, и князья великие оказывались втянутыми в политику Орды, как они должны были неукоснительно следовать за своим сюзереном, полностью ему подчиняясь, отвечая за свои ошибки буквально головой и участвуя вслед за войском степняков в их военных походах в Закавказье, Польшу, Венгрию, а также в походах против таких же русских князей, но не желавших подчиниться Орде. Или подчинившихся, по мнению ордынцев, недостаточно.
Автор показывает, что «Орда по сравнению с Монгольской империей эпохи завоеваний представляла собой более сложный социальный организм, фактически — государственное образование», но так и не признает за Ордой права считаться полноценным государством. В самом деле, Орда — это феномен, аналогов которому в истории, пожалуй, нет. Объединение, союз — что угодно, но не страна, не территория, не единая культура. Это придуманная и внедренная Чингисханом система, при ней перед подавляющим большинством тех, кто видел подошедших к их границам, к стенам их городов монгольских воинов, стоял простой выбор: или подчиниться, став частью Орды, или умереть. Причем «стать частью» не означало исключительно платить дань или поставлять невольников. Это означало принять ордынские правила игры, участие в ордынской политической жизни даже в случае сохранения своей культурной самобытности.
Селезнев использует для характеристики Орды термин «потестарность», описывающий иерархические общества с публичной властью, но еще не ставшие государством. Тем не менее, подчинив Русь «огнем и мечом», ордынцы выстроили с русской элитой сложную систему взаимоотношений, причем вовсе не систему тотального подчинения. Ордынские властители стремились включить русскую знать в состав своей элиты, охотно шли на браки между ханшами и князьями. С другой стороны, были часты и казни князей, прибывших в Орду, а также нередко князья становились заложниками в борьбе между ханами Орды (например, Бату) и великим кааном, монгольским императором из Каракорума.
Активно усваивая политическую культуру Орды, русская высшая знать постепенно стала довольно влиятельным слоем при ханском дворе. В то же время по многим, в том числе конфессиональным причинам, русские князья не оказывали серьезного влияния на принятие важнейших политических решений в Орде: являясь участниками курултая, князья права голоса не имели.
Вадим Долгов. Быт и нравы Древней Руси. Миры повседневности XI–XIII вв. СПб.: Издательство Олега Абышко, 2017
Монументальный труд Вадима Долгова знакомит читателя с социально-антропологическими особенностями человека Древней Руси. Автор отмечает, что свою главную задачу видел в том, чтобы «придать системность накопленным сведениям о мировоззрении человека раннего русского Средневековья, воспроизвести его отношение к обществу так, чтобы наш современник смог посмотреть на мир его глазами». Структура работы Долгова предусматривает многоуровневое исследование социального мировоззрения человека Древней Руси: город, микрогруппа, внешний мир, сверхъестественные силы.
Первый уровень автор представляет через то, «какое отражение в общественном сознании Древней Руси нашли отношения власти и подчинения». Также он раскрывает перед читателем особенности самоуправляющейся общины и политическое сознание народной массы, описывает бытовавшие представления о социальной стратификации, дает описание общих принципов общественной и политической жизни, подробно делится своим пониманием обычного и кодифицированного права означенного времени.
Второй уровень, наиболее близкий к тому, что принято называть «повседневностью», касается того, как жил человек средневековой Руси в кругу своих близких. Здесь читатель сможет познакомиться с тем, каковы были правила поведения, что представляла собой средневековая вежливость, как завязывалась и развивалась дружба, чем была семья, как воспитывались дети, какими были в те времена любовь и сексуальность, как лечились и отдыхали.
Третий уровень дается через вечную человеческую склонность делить окружающий мир на чужих и своих. Здесь наибольший интерес представляет то, как автор описывает актуальную для Руси византийскую иерархию государства и идею Империи, как русский человек воспринимал иноземцев и каковы были его представления о населенном мире, а также первую реакцию и долговременные последствия монголо-татарского (именно так пишет автор) нашествия.
И, наконец, с четвертым уровнем автор знакомит читателя через то, каковы были представления наших предков о чудесах и знамениях, как они относились к духовенству и церкви, как они боролись с ведьмами и колдунами. Особенно важно здесь представление о городе как сакральном пространстве. Автор отмечает, что это представление «соединяло в себе две изначально очень разные, но к указанному периоду начавшие взаимное сближение традиции». А именно — библейскую, пришедшую на Русь вместе с христианством, согласно которой каждый город есть (по выражению Сергея Аверинцева) «икона» небесного Иерусалима, и местную славянскую, согласно которой город — «центр своего освоенного пространства, образ общества, место средоточия власти и хранитель священной силы».
Книга очень познавательна, дает огромный социально-психологический материал, позволяющий почувствовать культурный контекст эпохи. Автор, возможно, сознательно, возможно — в силу того, что это не представляется ему существенным, практически не уделяет места непосредственно быту, не говорит о том, что ели, как готовили, что носили, как шили одежду и т.д. То есть посвященная ментальности человека Древней Руси работа оставляет в стороне его, если можно так выразиться, вещественную практику, и поэтому само название книги можно было сформулировать как-то иначе.
Кроме того, автор удивительным образом убежден в рациональности человека наших дней. Как историк, будучи совершенно уверенным в коренном отличии человека XXI века от человека века XII, он пишет буквально следующее: «Современный человек верит в антибиотики, шарообразность Земли и всесилие науки. Средневековый жил в плоском прямоугольном мире, населенном, помимо людей, ангелами, могучими духами, псиглавцами, амазонками, колдунами, домовыми, русалками и лешими». К огромному сожалению — и примеров тому несть числа, — количество людей, верящих (или готовых поверить) в плоскую землю, в существование псиглавцев, считающих, что смертельные болезни надо лечить заговорами, если и уменьшилось со времен средневековья, их влияние на общественный менталитет было и остается зачастую решающим. Возможно такова природа человека. Его быт и нравы.
Владимир Безгин. Мужицкая правда. Обычное право и суд русских крестьян. М.: Common place, 2017
Владимир Безгин исследует традиционное право как составную часть системы крестьянского самоуправления. Проведя широкий анализ архивных источников, ссылаясь на многочисленные научные исследования, автор подробно реконструирует обычное право русской деревни второй половины XIX — начала ХХ века и показывает, какую роль играли правовые обычаи в жизни крестьянства. Трудно не согласиться с автором в том, что «обычное право русских крестьян <…> является историческим феноменом, вобравшим в себя многовековой правовой опыт русского народа». При этом следует иметь в виду, что собственно закон во многих крестьянских обществах воспринимался как нечто навязанное извне и «определяемое нуждами, интересами, взглядами и ценностями чуждых крестьянству социальных групп». Автор подчеркивает, что Закон об освобождении крестьян 1861 года придал крестьянскому обычаю полный правовой статус, тем более после того, как были — анализу их работы автор посвящает немало содержательных страниц — созданы волостные суды.
Также стоит отметить, что правовой быт крестьянства был далеко не свободен от «архаики древних суеверий», что главной — как минимум на словах — в крестьянской общине была вера в справедливость, которая понималась довольно своеобразно. Основанное на обычаях, иногда на древних запретах традиционное право базировалось не на формальных положениях законодательства, а на представлениях об общинной нравственности. Преступление всегда рассматривалось как нанесение личной обиды, а его тяжесть определялась степенью нанесенного ущерба. Отсюда ясно, почему крестьяне, обращаясь в волостной суд с просьбой «постановить решение по закону», на самом деле подразумевали обычай или традицию.
Фото: Елизавета Дедова / Горький
Автор приводит множество примеров того, как «неписанный закон народной жизни» проявлялся в вопросах землепользования, в имущественных отношениях, в наследовании, в опеке и усыновлении. Также он описывает и то, как обычное право рассматривало и карало преступления против личности, прелюбодеяния и блуд, половые преступления, отмечая, что государственная юридическая машина задействовалась лишь в исключительных случаях. Так, например, многочисленные случаи крестьянского самосуда, особенно жестокого против конокрадов, официальной юстицией обычно не рассматривались, хотя надо иметь в виду и то, что найти участников самосуда было из-за круговой поруки практически невозможно.
С точки зрения современной юриспруденции — традиционное, обычное право архаично. Тем не менее автор показывает, что опыт самоорганизации крестьянской общины прошлого может оказаться актуальным и сейчас. Владимир Безгин считает, что современная правовая система, «основанная на верховенстве закона, должна быть направлена на достижение в обществе справедливости, социального мира и общественного равновесия», то есть того, к чему стремилась крестьянская община в своем локальном бытовании. Трудно не признать правоту автора, когда он подчеркивает, что на тех же принципах были основаны правовые обычаи и правосудие русского крестьянства.
Борис Флоря. У истоков религиозного раскола славянского мира (XIII век). СПб.: Алетейя, 2017
Впервые книга доктора исторических наук, члена-корреспондента РАН, одного из крупнейших специалистов по истории славянских народов в Средние века Бориса Николаевича Флори была издана в 2004 году. Настоящее издание вышло в ознаменование двадцатипятилетия со дня основания издательства «Алетейя», так как первая публикация исследования, посвященного драматическим событиям, которые привели в XII веке к расколу славянского мира на две враждебные друг другу части, католическую и православную, практически сразу стала библиографической редкостью.
Книга дает читателю возможность не только ознакомиться с религиозными отношениями в славянском мире сразу после разделения церквей в 1054 году, но и проследить вслед за автором за теми процессами, которые привели к полному разделению Древней Русью и латинским миром, которое началось во второй половине XIII — начале XIV века. Борис Флоря, будучи великолепным знатоком истории западно-славянских народов, дает подробное описание взаимоотношений с Римом таких значимых на карте Европы государств, как Болгария и Сербия, причем и тут автор рисует подробную картину — от церковной унии (первая треть XIII века) до разрыва отношений с Римом.
Отмечая, что многие исследователи «уделяли большое внимание тому, как усиление религиозной конфронтации отражалось на развитии политических отношений между соседними странами», автор обращает внимание на то, как «нарастающий антагонизм осмыслялся общественным сознанием, какой отпечаток это накладывало на существующий в общественном сознании „образ мира” и какие факторы оказывали влияние на развитие взаимной отчужденности». В этой связи особый интерес представляют приводимые автором летописные свидетельства того, какое влияние оказывали на политику русских князей церковные иерархи, в подавляющем большинстве выходцы из Византии. Верхушка духовенства требовала от древнерусских правителей ограничить контакты с латинским миром, в частности не вступать в брачные союзы с иноверными династиями. Это происходило в то время, когда брачные связи Рюриковичей с княжескими династиями Польши, Венгрии, Германии, государств Скандинавии были делом обычным. Именно в начале XII века внучка Ярослава Мудрого Евпраксия стала женой императора Священной Римской империи Генриха IV. Более того, византийцы всячески противились и культурным, в те времена имевшим «религиозную» основу, контактам. Византия, решавшая собственные политические задачи, сделала Русь практически заложницей своей политики, и особое возмущение церковных иерархов вызывало отношение на Руси к католическому воинству, участвовавшему в третьем крестовом походе. Так, в Ипатьевской летописи немецкие рыцари, погибшие в боях с сарацинами, летописцем обозначаются «яко мученицы святии прольяше кровь свою за Христа», причем летописец верит, что их тела «из гроб их невидимо ангелом Господним взята бывахоуть». Задачей Византии было сделать невозможным подобные высказывания в дальнейшем, тем более что и католический мир очень высоко оценивал преданность делу Христа русских воинов — например, при описании участия русской дружины в походе польского князя Болеслава Кудрявого против язычников-пруссов немецкий хронист писал, что русские выступили в поход «по бесценной воле Божьей» и «с достойной удивления преданностью делу».
Но, как бы то ни было, победила греческая политика, в которой образ «латинянина» стал приобретать черты агрессора, а принятие «латинской веры становилось символом подчинения иноземной власти». Конфронтация усиливалась с каждым годом. Она в конечном счете и победила, определив отношения православного мира с миром западным на века.
Юрасов М.К. Внук Владимира Мономаха: Борис Калманович — князь-авантюрист. СПб.: Наука, 2017
Михаил Константинович Юрасов в увлекательной, почти детективной форме распутывает сложнейшее переплетение мифов и легенд, сопровождавшее на протяжении веков имя внука Владимира Мономаха, князя Бориса, неудачливого претендента на венгерский престол. Исторический персонаж, которому посвящена книга, был «призван символизировать собой союзнические отношения между Рюриковичами и Арпадами» (правившая в Венгрии с конца IX века по 1301 год династия князей, с 1000 года — королей). Отцом Бориса был венгерский король Калман Книжник (1095–1116), матерью — дочь правившего в Киеве с 1113 по 1125 год Владимира Мономаха Евфимия Владимировна. Казалось бы, князь Борис должен был без помех занять предназначенный ему по рождению престол, однако он не был признан отцом, стал подлинным изгоем, безуспешно пытался захватить власть, превратившись в орудие в руках противников венгерских королей Белы II и Гезы II. Главной же задачей автора стало описание конкретных фактов из жизни Бориса Калмановича и сведение вместе всех сложившихся вокруг князя Бориса историографических мифов.
На основе русских летописей, средневековых исторических сочинений королевства Венгрия, немецких источников XII века, чешских и византийских хроник Михаил Юрасов подробно описывает жизнь Бориса Калмановича. Это описание включено в исторический контекст, дается в свете значения связей между венгерскими королями и русскими князьями. Также описываются подробности замужества дочери Мономаха, причины распада ее брака с Калманом Книжником, который был подлинным человеком средневековья: предчувствуя собственную смерть, Калман решил закрыть путь на престол своим ненавидимым родственникам и приказал ослепить основного претендента герцога Алмоша и ослепить и кастрировать его сына Белу (последнее исполнители воли короля выполнить все-таки не решились). Князь Борис неоднократно стремился захватить венгерский престол, вплоть до попыток привлечь в качестве союзников крестоносцев, участников второго крестового похода, а также византийскую армию. Однако отправившись в 1156 году очередной раз в поход при поддержке византийцев в Венгрию был убит: в «Деяниях императора Фридриха» есть свидетельство, что «был убит даже Борис, пронзенный стрелой какого-то половца, то есть скифа».
Далее автор начинает разбор мифов о Борисе Калмановиче, начиная с того, согласно которому настоящей матерью князя якобы была вовсе не дочь Мономаха, а дочь князя Святополка Изяславовича — Предислава. Показав его несостоятельность, автор рассматривает и другие, в частности миф о том, что Борис не был сыном Калмана Книжника, а родился от прелюбодеяния его матери. Читателю будет крайне любопытно последовать за автором и вместе с ним рассмотреть и прочие мифы, многие из которых формировались на протяжении веков для того, чтобы оправдать политику венгерских королей, а также русских князей, часть из которых была вовсе не заинтересована в воцарении Бориса в Венгрии. Участие в таком расследовании и развенчании мифов — увлекательное занятие!