Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Кормак Маккарти. Саттри. М.: Иностранка, Азбука-Аттикус, 2024. Перевод с английского Максима Немцова
Когда Корнелиус Саттри появился на свет, вместе с ним из утробы матери вышел его мертвый близнец. Когда у Корнелиуса Саттри умер уже его ребенок, он бросил жену и городскую жизнь, чтобы переселиться в теннесийскую глухомань, где рождаются, живут и доживают свой век всевозможные мисфиты: пьянчужки, бутлегеры-муховуходелы, рейписты бахчи, тунеядцы, живущие на пособие отца, уже полгода как умершего и медленно гниющего в подержанной морозилке. Когда Корнелиус Саттри соблазнил юную девицу, ее насмерть завалило оползнем в лагере, в котором отказался ночевать Корнелиус Саттри. Когда Корнелиус Саттри оправился от тифа и вернулся в свой плавучий дом, там обнаружился труп бродяги, последние недели живший в доме Корнелиуса Саттри. Куда бы ни отправился Корнелиус Саттри, с самой первой секунды жизни его всюду преследует смерть — легкая и мучительная, внезапная и закономерная, всегда неизбежная и только его одного, будто издеваясь, обходящая стороной.
Про Кормака Маккарти у нас знают прежде всего благодаря кинематографу: южанский нуар братьев Коэн «Старикам тут не место», постапокалиптический роуд-муви «Дорога» Джона Хиллкоута, нарокартельный триллер Ридли Скотта «Советник», вестерн-мелодрама Билли Боба Торнтона «Неукротимые сердца», психопатологический хоррор Джеймса Франко «Дитя божье» — все это крайне удачные и менее удачные экранизации прозаических и драматургических текстов Кормака Маккарти. Каждому из этих фильмов легко дать четкое жанровое определение, как по большей части и книгам, которые легли в их основу, если сделать поправку на характерные особенности литературы и кино как средство сообщить нечто важное об этом мире. Читателя «Стариков» или «Дороги» роман «Саттри» наверняка удивит тем, что установить его жанровую принадлежность задача, во-первых, непростая, а во-вторых — едва ли нужная. Роман «Саттри» — это просто роман о человеке по фамилии Саттри, глазами которого мы видим саму жизнь как она есть.
На создание этой в некоторой степени автобиографической вещи у Кормака Маккарти ушло двадцать лет — работа велась не только над созданием эпического текста, но и, что не менее важно в случае действительно больших писателей, над его частичным уничтожением. Например, до окончательной редакции, опубликованной в 1979 году, не дожило порядка тысячи страниц эротических переживаний Корнелиуса Саттри, написанных в порядке юношеского увлечения Генри Миллером. Избавился главный герой и от профессии-призвания — в ранних вариантах его звали просто Поэт, в итоговом у него не осталось и намека на декларацию какой-то исключительности. И если все-таки навязывать этому большому американскому роману жанровую принадлежность, то это мешок с зернами, из которых проросли либо не проросли последующие книги Кормака Маккарти.
Самое яркое среди непроросших зерен — «Саттри» как роман-комедия, причем фарсового толка. Целые сюжетные линии Кормак Маккарти отводит под такие не свойственные ему темы, как сексуализированное насилие над арбузами (watermelons), путешествие под палящим солнцем со самым страшным похмельем из возможных, экоцидальная охота на летучих мышей, дискуссии о том, как утопить труп настолько наверняка, чтоб на Страшный суд не явился.
Зерно другое — специфическая американская натурфилософия, упоение диким и безжалостным порядком лесов и пустошей, где все друг друга убивают и где человек уверенно становится лишним элементом пейзажа, лишь засоряющим речные воды бутылками, презервативами, собственными мертвыми телами. В «Саттри» Маккарти подтверждает ранее объявленный в романе «Дитя божье» способ письма — диалоги здесь оформлены в фирменном авторском стиле (то есть никак типографски не обособлены и сливаются с авторским текстом), а синтаксис стремится либо к предельному упрощению, либо к каталогизации вещей, действий, жестов, которые отбиваются друг от друга библейским антисоюзом «и». Маккарти решительно отказывается от примет «классического» романа — линейного повествования, целостности (текст рассыпан на сотни фрагментов), вообще от фабулы как таковой, но только не от пейзажа, наводящего на мысли даже не столько о неизбежном Генри Дэвиде Торо, сколько о поэтическом кинематографе Стэна Брэкиджа. Это кино и литература, которые прощаются с временами, когда леса населяли не маньяки-реднеки и плотоядные мутанты, а зверь и человек.
Еще одно кровавое зернышко — рок, вернее то, что мы принимаем за неизбежность судьбы, но что на деле является цепью мелких, незначительных, не стоящих внимания недособытий, в итоге приводящих к катастрофическим последствиям. В «Стариках» этому был посвящен весьма запоминающийся диалог вокруг броска монетки, в «Саттри» герой-рассказчик сам изумляется тому, как его друг получил в голове настолько фатальную дырку, что санитарам оставалось лишь налить через нее спирт напрямую в мозг.
Наконец, читатель «Дороги» (но не зритель экранизации, в которой отношения между героями и миром были радикально пересмотрены) наверняка найдет в «Саттри» приметы его крайне скептического отношения не только к возможности воспитания человека, но и вообще к необходимости дидактических практик. В отведенной этому сюжетной линии Корнелиус Саттри, вообще склонный к оборотничеству, превращается в теннессийского Леопольда Блума, не-отца теннессийского же Стивена Дедала — пойманного на бахче юношу артистического склада ума, инженерные решения которого рано или поздно приведут его к погибели. Жизнь никого ничему не учит. Вот смерть — вполне толковый педагог.
Помимо упомянутых Генри Миллера и Генри Дэвида Торо, «Саттри» — это и Уильям Фолкнер, и Джеймс Джойс, и Марк Твен, и Джон Стайнбек, и Герман Мелвилл (которого Маккарти боготворил), и Марсель Пруст (которого Маккарти терпеть не мог), и Томас Вулф, и Уолт Уитмен, и Хьюберт Селби, и Эмили Дикинсон, и Фрэнсис Скотт Фицджеральд, и ранний Беккет — ряд этот по желанию длится до бесконечности.
Чем же «Саттри», как ни странно, не является, так это «южной готикой», локальной литературой о людях со странным говорком, адресованной людям с хорошо поставленной столичной речью. Более того, самый объемный роман Кормака Маккарти будто создан для разрушения мифа, упоминания о котором доводили до скрежета зубного Фланнери О’Коннор и других представителей этого несуществующего направления, случайно объединенных по географическому признаку. Кажется, рассказчик «Саттри» в своем осколочном повествовании вполне сознательно то и дело переключает регистры: город — пустошь, зной — мороз, поля насилия — территория любви. Штат волонтеров-баттернатов Теннесси этими переключениями приподнимается над самим собой, становясь Небесным Теннесси, в котором каждый, как на Страшном суде, увидит собственный опыт — и пресыщенный нью-йоркский битник, и сахалинский рыболов, и рядовой участник дискотеки в курской деревне Пузачи.
Неудивительно, что в США вокруг «Саттри» сформировался своеобразный культ. Кормак Маккарти и без того относится к той нечасто встречающейся породе авторов, чьи произведения в равной степени интересны профессиональным читателям (академикам, критикам, писателям, сценаристам) и нормальным людям (заводским рабочим, фермерам, инженерам, трубоукладчикам). Если успех той же «Дороги» у самой широкой публики вполне ясен, то многочисленные доски на реддите, исписанные любительскими разборами каждой сцены и образа в «Саттри» говорят о том, что даже самая формально сложная литература все равно достучится до читателя, если повествует она о жизни, смерти, людях.
«Саттри» — это по-хорошему смешная, обаятельная, отталкивающая, не оглядывающаяся на общественную мораль литература, которой уже не будет, но которая как будто особенно нужна именно сейчас, в эпоху чрезмерно упрощенного высказывания и менеджерского таргетирования целевой аудитории. Произведения Кормака Маккарти и так не содержат однозначного послания, и каждый читатель находит в этих книгах нечто важное именно ему, но мозаичного, многослойного и сгущенного «Саттри» в этом смысле можно и вовсе открывать наугад.
Вот, например, на пятьсот двадцать второй странице настоящего издания:
«Поразительно, по чему можно научиться тосковать».
И это действительно так.