Квентин Мейясу. Метафизика и вненаучная фантастика. Пермь: Hyle Press, 2021. Перевод с французского Н. Архипова
В этом коротком докладе философ с необычного угла подходит к вопросу, который он подробно разобрал в своем иконическом для спекулятивного реализма труде «После конечности». Речь о проблеме Юма, которую упрощенно можно представить следующим образом: ничто в логике и опыте не позволяет нам быть уверенным в том, что в любую новую секунду мир останется прежним — например, что известные нам научные законы продолжат работать. Вопрос: почему же этого вроде бы не происходит и как мы вообще в таком опасном мире живем?
Мейясу переносит проблему Юма в литературное поле и задается вопросом: возможно ли произведение, в котором описан мир, где научные законы уже не работают, но жизнь и сознание продолжают функционировать? Француз полагает, что подобный жанр — он называет его вненаучной фантастикой (ВНФ) — не только возможен, но даже приводит реальный исторический пример, роман Рене Баржавеля «Опустошение» 1943 года. Энтузиазм автора, изящность его концептуальных ходов маскируют неубедительность рассуждений о жизнеспособности ВНФ (не следует ли усмотреть в сомнительной жизнеспособности подобных нарративов критику выкладок Мейясу со стороны литературы?).
«Природа, склонная к маргинальным капризам и эпохальным преобразованиям, действительно мыслима — а вместе с нею и расцепление между условиями возможности науки и сознания. Мир, в котором исчезли бы условия для науки, не обязательно должен быть миром, в котором точно так же исчезли бы и условия для сознания. Сознание без науки — это еще не гибель мышления».
Лидия Дэвис. Не могу и не хочу. СПб.: Найди лесоруба, 2021. Перевод с английского М. Славоросовой
Лауреатка Международного Букера Лидия Дэвис известна как мастер краткого рассказа — порой настолько краткого, что для него используют специальный ярлык «флэш-фикшн». Как пишет критик Шон Хукс, у этого поджанра есть своя специфика помимо лапидарности: «Флэш-фикшн не поверхностен, но и не затягивает читателя в пресловутый омут с головой. Не погружает в атмосферу настолько, насколько умеют короткие рассказы; аудитория попросту не находится внутри текста достаточно долго».
Полоснуть, но не насмерть — этим искусством Дэвис владеет в совершенстве. Другой ее козырь — это чувство темпа, без которого флэш-фикшн вообще вряд ли может работать. Тексты американки, несмотря на минимализм и странность (автор часто беллетризирует сны), не лишены житейской убедительности и в большинстве случаев весьма комичны. По всей видимости, подобную комичность обретает любой достаточно мелко нашинкованный фрагмент жизни.
«В доме что-то случилось, а потом случилось что-то еще, но никому нет до этого дела. Легкий, приятный мужской голос начинает петь в холле второго этажа, он поет долго и бесцельно. Мы почти не обращаем внимания. Потом у подножия лестницы другой мужской голос внезапно рявкает: „Кто там распелся?!“ Поющий замолкает».
Наум Берковский. Романтизм в Германии. М.: РИПОЛ классик, 2021. Содержание
Новое переиздание классического труда знаменитого советского филолога Наума Берковского (1901—1972), который он закончил накануне своей смерти. Предисловие и аппарат в виде каких-либо комментариев в книге отсутствует — ну в самом деле, зачем контекстуализировать классическую работу полувековой давности, если можно взять и опубликовать «как есть».
Для Берковского романтизм — это в первую очередь реализация некоторой философской программы. Ее основания исследователь усматривает в натурфилософии раннего Шеллинга, который понимал мир как вечное самосозидание, а жизнь — как непрерывное творческое движение. Отражением этого движения и заняты романтики, которые, по Берковскому, оказываются вовсе не отрешенными от жизни мечтателями, но, наоборот, существами в нее погруженными, создателями условий возможности критического реализма. Берковский разбирает по главам замыслы и судьбы ключевых фигур движения — Новалиса, Гельдерлина, Гофмана и других.
«Гофман, как романтик, смотрел на мир под углом зрения творчества. <...> Для романтиков собственник и творец — разные лица. Права творца они понимали, права собственника — нет. Романтическое воззрение совпадало с народным, фольклорным, по которому собственность не может создавать другую собственность, деньги не дают права для владения. Повсюду в природе и в жизни общества существуют авторы и авторское право. Собственники как таковые — плагиаторы».
Владимир Коршунков. Путь сквозь века и земли: дорожная традиция России. М.: Редкая птица, 2020. Содержание
Незаменимая книга для всех, кто питает слабость к путешествиям по долам и весям России-матушки. Под вынесенной в название дорожной традицией вятский историк, филолог и этнограф подразумевает «условия, обстоятельства и ситуации сухопутных перемещений», куда в свою очередь входят всевозможные нюансы поведения путешествующих в дороге, их реакции на происходящее, а также ощущения и впечатления. Для своего рассказа Коршунков использует разнообразнейшие источники — от мемуаров и фольклорно-этнографических данных до публицистики и русской художественной литературы XVIII–XX вв. Читателю предъявляется множество неочевидных и позабытых авторов, что добавляет изложению очарования.
Получается энциклопедия русской жизни, которая цепляет, с одной стороны, брутальной прямолинейностью метафоры (жизнь — это дорога, где рождаются, дерутся, женятся, выживают, погибают), а с другой — какой-то необъяснимой актуальностью, столь навязчивой, что в пору задуматься о том, чем она обоснована.
Лучшей книги для чтения в дороге в 2021 году пока трудно придумать.
«Специалист по российскому бездорожью, историк Н. С. Борисов заметил: „Сыновья Павла Александр и Николай считали путешествие по России своим монаршим долгом. Оба ездили много и основательно, порой рискуя закончить жизнь под опрокинувшимся в овраг экипажем“».
Лоран де Суттер. Наркокапитализм. Жизнь в эпоху анастезии. М.: РИПОЛ классик, 2021. Перевод с английского М. Леоновича. Содержание
Во французском оригинале книга бельгийского профессор права и, если верить созданной им самим страничке в Википедии, философа Лорана де Суттера называется менее претенциозно и более понятно, чем в переводе: «Жизнь под анестезией. Взятие аффектов под контроль». Эта работа интересна в первую очередь как образец континентально-философского фастфуда, а также пример того, как культура философской подозрительности может пересекать границу, отделяющую ее от конспирологии.
С питательной ценностью продукта все довольно очевидно: автор критикует медикализацию психологических эксцессов, рассуждает о взятии субъекта под контроль с помощью удобной для «наркокапитализма» фармакопеи, ставит эпохе диагноз мании с депрессивной изнанкой. Есть яркие документальные ингредиенты, например, история о том, как немецкий психиатр Эмиль Крепелин в 1899 году заложил концептуальную основу грядущей разработки антидепрессантов как веществ для борьбы с «состоянием возбуждения». Правда, при ближайшем рассмотрении выясняется, что многозначительность заменяет автору точность, а громкие слова — последовательность.
Как бы то ни было, потратить пару часов на это сочинение может быть полезнее и даже веселее, чем на проматывание френдленты.
«В „Бергхайне“ происходили всего две вещи: танцы и секс — два вида физической активности, выполняемой в механистической ауре техно-музыки и под воздействием синтетических наркотиков. Если, по крайней мере, вам удавалось убедить Свена Марквардта, самого невозмутимого вышибалу на планете, что вы заслужили право войти, то есть заслужили поработать над своим расслаблением — вот парадокс, на который никто, кажется, не обращал внимание. Тогда как „Студия 54“ и подражавшие ей клубы <...> еще могли создавать иллюзию возбуждения, пусть даже и пустую, то „Бергхайн“ совсем не притворялся: он был не чем иным, как метафорой состояния современного труда».
Ознакомиться с развернутым отрывком книги можно на «Горьком».