Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Владимир Микушевич. Умная сила: опыты по исследованию творчества. М.: Издательский дом ЯСК, 2022. Содержание
Как представить Владимира Борисовича Микушевича читателю, который прежде о нем, возможно, не слышал? Задача эта откровенно непростая. Можно попробовать сказать, что он переводчик, в изложении которого вы наверняка читали Рильке, Бодлера, Верлена, Эрнста Юнгера, Стефана Георге, Кретьена де Труа, Шекспира, поэтов «Озерной школы», стихи Свифта и романы Новалиса — здесь уже пора сдаться, потому что перечислять можно очень долго, а сообщить о переводческих интересах Микушевича бесконечно мало.
Можно зайти с другой стороны и сообщить, что Владимир Борисович — консервативный мыслитель. Но что значит «консервативный»? Скажем, евразийский или просто имперский проекты ему глубоко чужды, хотя были попытки затащить его и в евразийцы, и в традиционалисты, и в газету «Завтра» — от всех этих феноменов русского постмодернизма Микушевич ловко бежит, а свои политические взгляды иронично обозначает оксюмороном «анархо-монархизм» (подразумевая, судя по всему, что вся власть у Бога, а на земле она не нужна). «Мистик», «эзотерик» и ругательства покрепче тоже не подходят ему — укорененному в православную и вообще христианскую культуру (которую он при этом не отождествляет с европейской).
И если как-то можно представить его одной фразой, то, пожалуй, так: Владимир Борисович Микушевич — творческий человек. Всякое творчество, воспринимаемое как чудо, пусть и производимое демонами-джиннами, — вот что скрепляет тысячегранник души Владимира Микушевича во всех его проявлениях.
Именно феномену творчества посвящена книга «Умная сила» — том под тысячу страниц, ускользающих от жанрового определения. Сам Микушевич подчеркивает по этому поводу: «Книга „Умная сила“ — не сборник статей, хотя она и состоит из статей и эссе, написанных более чем за полвека. У всех этих эссе и статей одно и то же направление исследований при множестве этих направлений, одна и та же тема, так что каждая статья или эссе лишь в единой книге обнаруживает свой настоящий смысл, становясь главой этой книги».
Всего в «Умной силе» порядка шестидесяти таких глав-фрагментов, охватывающих самые разные слои того, что в просторечье именуется культурой: под одной обложкой здесь едва ли не все европейские «классики», которых переводил Микушевич, встречаются с Пушкиным, Блоком, Мандельштамом, Вячеславом Ивановым. Отказывая творчеству в государственных границах, Владимир Борисович отвергает и литературоцентризм, обращаясь в этом томе к опытам художников, композиторов, философов, богословов. В случае последних весьма показательно, что его, человека православной веры, суфийская традиция или, например, труды святого Григора Нарекаци волнуют в той же степени, что и русская иконопись.
Для идеологического обоснования такого рода эклектики Микушевич создает собственную систему, которую называет «креациология». Сперва может показаться, что Владимир Борисович множит сущности, дублируя своим учением эвристику, но есть важный нюанс. По собственному определению Микушевича, его креациология — это «постижение творчества в творчестве». То есть это не исследование в привычном понимании, а самодостаточный акт творения, в основе которого лежит уже готовое произведение (для Микушевича как переводчика сложной поэзии это предельно естественное интеллектуальное состояние). В «Тезисах по креациологии» также есть важнейшее уточнение, резко разделяющее творчество и то, что мы называем «культурой»:
«Культура — остановленное творчество.
Творчество опровергает культуру, обгоняя ее; культура перестает существовать, когда творчество с ней совпадает».
Владимир Борисович любит лапидарные формулировки, однако в данном случае вроде бы все ясно: творчество — первично, культура — вторична. Здесь же хочется взять мысль Микушевича и развернуть ее следующим образом. Культура — это нечто ущербное, даже греховное, если обращаться к религиозной терминологии. Грех нуждается в исправлении, а иначе он обречет своего носителя на гибель (в высшем, онтологическом смысле слова). Никто из нас не без греха, как никто из нас не свободен от культуры — такова природа, судьба, планида человека (по крайней мере принадлежащего «европейской» или, если угодно, «христианской» культуре). Творчество же становится раскаянием за культуру: исповедуясь, грешник, если он искренен, вновь переживает содеянное им, его проступок как бы совершается повторно, но теперь он видит его одновременно изнутри и снаружи, сгорая от мук стыда и через это сгорание обновляясь, чтобы жить дальше. Если бы пришлось сжимать тезисы Микушевича до одной, еще более короткой, фразы, то я бы сжал их так: «Творчество — это совесть культуры».
Из всей «Умной силы» сложно выбрать один фрагмент-главу для иллюстрации того, как работает метод Микушевича. Но одновременно и просто. Открыв книгу в первый раз и пробежав глазами по шести десяткам названиям глав (обратите внимание: именно для таких случаев мы на «Горьком» всегда прикрепляем содержание рецензируемых книг), я задержался на таком: «Алистер Кроули среди волхвов. Рильке, Алистер Кроули, Маяковский — волхвы двадцатого века».
В одном только заглавии, похожем на случайную запись на салфетке, сталкиваются представители трех якобы несопоставимых «культурных» вселенных: англичанин-«сатанист» Кроули, трепетный модернист-богоискатель Рильке и левоавангардный иконокласт Маяковский.
Исходной точкой в этом фрагменте большого текста «Умная сила» служит поэма Кроули «Амфора» («Благодатная Мария»):
Мир, как вином, был опьянен,
Когда, небесный тронув трон,
Душа Марии, чистый луч,
Земли коснулась из-за туч.
В могучей музыке светил
Свет солнца землю озарил,
Померкла на земле луна.
Мария Дева рождена.
И так далее.
Микушевич прекрасно понимает, что в общей генеалогии Алистера «Зверя 666» Кроули эта поэма является скорее аномалией, которая никак «не вяжется с мрачными легендами о зловещем оккультисте и маге» — то есть одновременно выбивается из «культуры» потребления «сатанизма» и праведной, но не менее потребительской «культуры» борьбы со страшилкой «сатанизм». Обе эти «культуры» подлежат отмене.
Согласно Микушевичу, иконокластическая этика Кроули рождается из этики кальвинистской, в которой был взрощен будущий Зверь 666: «Очень рано Алистер приходит к невероятному решению. Если мнимая праведность Плимутских братьев — на самом деле лицемерие, если за их маленькими добрыми делами скрывается, в сущности, большая злоба, значит, остается одно — пытаться спастись грехом и через грех. Попытка эта не так необоснованна, как может показаться близоруким ревнителям буквы, ибо Сам Христос сказал: „...Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию“. Он решает стать лучшим, то есть величайшим грешником в мире, а величайший, непростительный грех — грех против Святого Духа. И Кроули решается на этот грех как на последнюю возможность спасения, ибо для Божьего милосердия нет ничего невозможного».
Нащупывая пределы Божьего терпения, Кроули, каким его видит Микушевич, ищет Багряную деву, Scarlet Woman. И Владимир Микушевич, творчески осмысляя Кроули и мысля за него, обнаруживает идеал Багряной девы в фигуре Черубины де Габриак — поэтки, рожденной в творческом союзе между Максимилианом Волошиным и Елизаветой Ивановной Дмитриевой.
В креациологии Микушевича привычные исследовательские инструменты не работают. Если у него рождается гипотеза, он беззаботно подгоняет все имеющиеся сведения, чтобы ее доказать, — стратегия немыслимая и даже безумная с точки зрения научного позитивизма, но совершенно адекватная миру, творимому живым разумом артиста. Как, например, в таком случае:
«Марина Цветаева рассказывает о нем [Максимилиане Волошине]:
„Это был скрытый мистик, то есть истый мистик, тайный ученик тайного учения о тайном. Мистик мало скрытый — закрытый. Никогда ни одного слова через порог его столь щедрых, от избытка сердца глаголющих уст. Из этого заключаю, что он был посвященный. Эта его сущность, действительно, зарыта вместе с ним. И может быть, когда-нибудь там, на коктебельской горе, где он лежит, еще окажется — неизвестно кем положенная — мантия розенкрейцеров“.
Эта мантия была мантией Алистера Кроули».
В этом измерении волошинский Коктебель превращается в Телемскую обитель на берегу Понта, до которого Кроули не доехал в своих странствиях по Европе, но в котором обрел бы покой и искупление. Казалось бы, при чем здесь Маяковский, вынесенный в заглавие главы (в отличие от Кроули)? Для объединения Кроули, Волошина и Маяковского в единый творческий миф Микушевичу достаточно упомянуть, что у молодого футуриста были такие строки:
Ежусь, зашвырнувшись в трактирные углы,
вином обливаю душу и скатерть
и вижу:
в углу глаза круглы,
глазами в сердце въелась Богоматерь.
На таких же правах в тексте, названном, напомню, «Алистер Кроули среди волхвов. Рильке, Алистер Кроули, Маяковский — волхвы двадцатого века», оказывается и гений австрийского модернизма, тоже написавший свою оду Богородице под названием «Жизнь Девы Марии».
Полубезумие? Отнюдь. Безумие? Ни в коем случае. Разрушение привычных «культурных» связей и традиций? Определенно.
Такой вот «консервативный мыслитель» Микушевич, на деле оказывающийся леворадикальнее иных авангардистов: ему мало сбросить условного Пушкина с парохода современности, ему необходимо спешно смастерить у борта этой паровой машины хлипкий, но дающий надежду на спасение ялик, в котором Александр Сергеевич окажется за одним веслом с Алистером Кроули:
«Многогрешная жизнь Кроули оправдана его покаянным обращением к Пречистой Деве:
Меня, Мария, успокой!
Твой лик рассеивает страх.
Меланхоличный рыцарь Твой
Ждет милости в Твоих мирах.
Мария, мой последний вздох
Прими, как чистый фимиам,
Чтоб смерть, застав меня врасплох,
Не затемнила звездный храм.
Как тут не вспомнить А. С. Пушкина:
Но Пречистая сердечно
Заступилась за него
И впустила в Царство Вечно
Паладина Своего».
Владимир Микушевич в конце 2022 года по-прежнему ведет страницу на сайте «Стихи.ру». Я внимательно ее изучил и обнаружил, что к одному его произведению был оставлен такой глубокомысленный комментарий: «Если бы не было Бога, мы бы сошли с ума от одиночества».
На это Владимир Борисович ответил: «Согласен. Вот чего надо остерегаться».
Лучше и не скажешь.
Будьте бдительны.