Псиоп и беззащитность русского народа

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Александр Проханов. Лемнер. М.: АСТ, 2025

Люди почесывают затылки, рассылают лоскуты текста, спрашивая друг друга, не спятил ли Проханов, страшатся романного полотна, краем сознания улавливая пульсирующие словосочетания: подлодка «Курск», колбы с политзаключенными, выпускающими из ртов масляные пузыри, красные гробы на бледном московском снегу в окружении стенающих вдов.

Может ли быть такое, что эти всполохи заставят людей прочитать роман «Лемнер»? Я с грустью подозреваю, что нет, не заставят. Чтение — это трудная работа, в которой даже содержится некий риск. Не всякий решится сегодня открыть книжку и прочитать ее от и до, какие бы пожары вокруг нее ни занимались.

Несмотря на общую тенденцию к обрывочности, какой-то уже даже трогательной традиции не читать роман, рецензию на который пишешь, я все-таки прочла его целиком.

С одной стороны, перед нами книга, отвечающая на вечный народный вопрос о сознании вождя. Вся параноидальная сетка романа, связанная с двойниками, заговорами и президентским бессмертием, хорошо нам знакома и жива в народном сознании на уровне, не побоюсь этого слова, генетическом. Море похабных анекдотов, баек, мифов о содержании секретных архивов КГБ, обнажают это грустное, но, будем честны, закономерное недоверие к государству.

Тем не менее такая серьезная, с оттенками боязливости реакция на роман демонстрирует, что современный общественный дискурс находится на уровне миропонимания крестьянина, называющего картофель чертовым яблоком и верящего, что Пётр Первый — Антихрист.

В этом чувстве ужаса и недоверия, как правило, нет места юмору, к которому призывает сегодня Проханов, повествуя о страхе повязанного, закабаленного, верящего в свою богопомазанность сутенера, втянутого в водоворот «русской истории».

В центре повествования — Михаил Соломонович Лемнер: коммерсант, полубандит, а позднее — командующий частной военной компанией «Пушкин», собравшей под своими знаменами зэков, боевых проституток из отряда «Магдалина», слепцов из отряда «Око» и детей из отряда «Тятя». Эти образы, всплывающие в пространстве бессознательного из античности с воинственным племенем амазонок, из Средневековья с крестовыми походами детей, из Клейдиона, где византийцы, разгромив армию болгар, полностью ослепили ее, являются такими же маркерами мрачного сгиба истории, как и сам Лемнер.

Пригожинская мифологема работает в две стороны: пестование шального, лихого, смелого героя и доказательство бессмысленности и иллюзорности любого протеста. Проблема в том, что, как и все герои этого романа, он действует по инерции. В образе Лемнера Александр Андреевич дискредитирует образ революционера, ведь Михаил Соломонович представлен человеком, не совершившим эту революцию в собственном сознании, а действующим и проживающим свою судьбу в логике мифа о Разине и Пугачёве, четвертованных на Болотной.

Без сомнения, такая альтернатива была хуже государства и в царской России, и в нынешней. Откуда тогда берется миф о герое? Наверное, дело в последовательности, в которой следует их судьба: дерзновение — противостояние — смерть в наказание. Эта константа успокаивает людей: она не изменится, пока существует государство.

Трагическое сироство и неприкаянность Лемнера озаряются любовью к таинственной гадалке Лане, уверившей, что он — потомок Романовых, а потому имеет право на власть. С момента этого чудесного знакомства Лемнер перестает быть субъектным, каждое его действие — результат ворожбы, каждая мысль — шизофренический навет женщины с маленьким пунцовым ртом.

Параллельно с историей Михаила Соломоновича перед читателем разворачивается фантасмагорическая реальность русского государства, где господствуют суеверия, готовность расстаться с жизнью сталкивается с ужасом ее потерять, а люди заняты хищным поиском ответов, мистических опытов и божественных откровений.

В своей борьбе за власть Михаилу Соломоновичу придется вступить в схватку с публицистом Формером, режиссером Серебряковским, Иваном Артаковичем Сюрленисом, а также моими любимцами — убитым в окружении собачек корги вице-премьером Аполинаревым и бунтующим, непотопляемым Анатолием Ефремовичем Чулаки. Все они образуют братство, проповедующее еретическое учение о Мнимой России.

Болезненные амбиции, поработившие этих людей, инфантильны. Читая роман, вам представляются распущенные дети: вице-премьеры, режиссеры, коммерсанты, которые яростно идут друг на друга, надеясь, что избрали путь Величия. Роман сосредотачивается вокруг конкретной прослойки людей, близких к власти. Ни фигуры президента, ни того, что принято называть словом «масса», в книге не представлено. Единственная, но точная репрезентация народа содержится в сцене погребальной процессии в центре Москвы. Ее устраивают Формер, Серебряковский и Чулаки, которые воспроизводят жизненный цикл «политической/исторической фигуры» по инерции. Всю свою энергию им приходится тратить на пребывание в хищном, нервическом состоянии, которое они снимают с помощью перверсивных игрищ и псиоп-атак на русский народ.

«С процессией пойдут малые дети, понесут в озябших ручонках фотографии убитых отцов и плакаты: „Верните наших пап“. Женщины в черных платках станут рвать на себе одежды, проклинать кремлевских кровопийц, пославших на убой их сыновей. Разгневанные матери обольют военкоматы бензином и подожгут. Испуганные толстячки-военкомы разбегутся, оставив в огне списки призывников. К процессии присоединятся студенты, кому грозит мобилизация. Они обклеят себя надписями „Груз 200“. Студентов поведет ректор Высшей школы экономики Лео. Режиссер Серебряковский поведет за собой зрителей и актеров московских театров, протестующих против преступной войны».

В этом отрывке отражена сущность беззащитного к любым спекуляциям народа. За эти три года мы все в той или иной мере познакомились с чувством ужаса, возникающим с пониманием, что мы действуем по некоему неявному спекулятивному навету, будь то рыдание над ИИ-котенком с флагом Украины в лапке или еженедельное написание патриотического диктанта. Все это — о состоянии нашей психики, расщепленной и внушаемой.

В этой лишенной мистики реальности, которая ежедневно меняется, такое чтение оказывает почти целительное воздействие. Мы живем в мире, где люди обращаются к сатанизму, заводят бультерьеров и устанавливают сигнализации; где девушки носят в сумочках газовые баллончики, а у детей вшиты в подошвы башмаков маячки. Проханов приводит Лемнера к моменту, когда паранойя становится всесильной и всеохватной, перестраивающей человеческое сознание, которое просто не способно постоянно пребывать в состоянии ужаса. В конечном итоге иллюзии одна за одной начинают покидать Лемнера. Из этого вихря он выходит детоубийцей, предателем и, что самое страшное, потомком не Романовых, а дикарей из племени «шедим», опозоренным и бесправным. Таким образом, перед нами история о самоочищении России с трагическим оттиском инструментальной, марионеточной, совсем не новой в своей логике, но от того не менее печальной судьбы.