Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Алексей Гавриш. Семь лет в «Крестах». Тюрьма глазами психиатра. М.: Альпина нон-фикшн, 2023. Содержание. Фрагмент
Аннотация готовит нас к тому, что автор будет рассуждать о системе, в которой он проработал семь лет, а также о своем опыте пребывания в ней «очень откровенно», поэтому мы, разумеется, ожидаем сенсационных разоблачений и шокирующих описаний карательной психиатрии и не менее карательной системы перевоспитания заключенных (формально «Кресты» — это следственный изолятор в Петербурге, однако автор намеренно называет его тюрьмой, чтобы подчеркнуть структурную однородность всех пенитенциарных заведений). Но книга совсем не об этом. Или не совсем об этом.
Гавриш сразу же определяет свою позицию как позицию наблюдателя. По его словам, он с юных лет понимал нечто такое, что, по его мнению, мало кому еще было понятно: «Тогда, да и сейчас, мне нравилась роль наблюдателя. Как в зоопарке, но только не за обезьянками, а за людьми вокруг». Конечно, такое высказывание может показаться немного высокомерным, поскольку свободный «я» тут противопоставляется несвободным и поэтому предсказуемым «им», но, если разобраться, такая мысль хотя бы иногда приходит в голову почти каждому из нас, к тому же является общепринятой нормой в отношениях психиатр — пациент. Выбрав оптику, автор начинает рассуждать о сути пенитенциарной системы и, чтобы четко обозначить характер дальнейшего повествования, выводит формулу: «...с полной ответственностью могу заявить: и зеки, и сотрудники — это социальные уроды, инвалиды. Самое лучшее, что может сделать государство, — это позволить им быть живыми и дать им смысл жизни: одним — охранять, другим — избавлять общество от себя». Далее Алексей Гавриш будет приводить примеры среднестатистических судеб людей, живущих то на воле, то в тюрьме, — они курсируют между этими двумя пунктами, находя в этом смысл своего существования: в тюрьме они мечтают оказаться на воле, смакуют мысль о свободе, грезят ей, но, оказавшись на свободе, не знают, куда себя деть и что делать, ведь на свободе им уже не о чем мечтать, да и вообще там не до грез, там только ответственность и ежедневное выживание, поэтому им ничего не остается, как возвращаться в тюрьму за ощущением мечты.
Интересно, что автор проводит строгую границу между людьми, принадлежащими к более сознательному, ответственному и образованному меньшинству, теми, у кого больше шансов быть по-настоящему свободными и, возможно, счастливыми, и большинством людей с небольшим достатком, плохо образованных или необразованных вовсе, подверженных массовым культурным стереотипам и всевозможным зависимостям. И по мнению Гавриша, только первые достойны жить в социуме здорового человека и поддерживать его эволюцию, остальные же вполне заслуживают изоляции. «Мечта об абстрактном не дает результата, она стирается, становится все менее понятной. Потом жена, дети, работа до шести и футбол по телевизору. А еще и ипотека. Здесь же — ты знаешь, хоть и примерно, когда и что тебя ждет, „кто меня там встретит, кто меня обнимет и какие песни мне споют“» — все просто и понятно, и никакие идеалистические идеи, которые автор считает неподходящими для большинства людей, не помогут исправить положение.
Такие умозаключения, как известно, совсем не новость, к похожим выводам приходили, например, экономист Томас Мальтус и социолог Герберт Спенсер, правда, около двухсот лет назад. За два века много чего произошло, и в современных гуманитарных научных сообществах подобная точка зрения может сойти за дурной тон, хотя на это можно возразить, что труды Ирвинга Гофмана, Томаша Саса или Мишеля Фуко тоже не очень популярны вне этих сообществ, и это действительно так. Но предположим, что все сказанное Гавришем относится скорее к государству, важной функцией которого он почему-то считает возможность предоставить социальным уродам условия для социальной смерти. Рецидивисты как в тюрьмах, так и в психиатрических клиниках — явление и впрямь распространенное. И нетрудно понять его причину. Если взять наугад какое-нибудь заявление ФСИН, то выяснится, что средний заработок заключенного в колонии в 2018 году составлял от 4,8 до 5 тысяч рублей в месяц, хотя его зарплата по закону не может быть ниже МРОТ, который в том же 2018-м составлял чуть меньше 11,2 тысячи рублей. Но заключенный обычно выплачивает алименты, взимания за содержание в колонии, средства по искам потерпевших — все это вычитается из его зарплаты автоматически. Кроме того, заключенный собственник жилья должен оплачивать коммунальные услуги (статья 210 ГК РФ), гасить действующие кредиты (конечно, все зависит от решения конкретного банка, но государство не обязывает банки предоставлять клиенту отсрочку или кредитные каникулы на время пребывания в заключении). В большинстве случаев человека, освободившегося из тюрьмы, ждут долги, накопившиеся за время его пребывания в заключении, отсутствие возможности покрыть их в обозримом будущем, стигматизация со стороны общества и фактическое отсутствие адекватной системы реабилитации. Неудивительно, что он опять идет на преступление, чтобы вновь прикоснуться к мечте.
Алексей Гавриш также описывает случаи, когда он помогал содержащимся в СИЗО избежать конфликтов с сотрудниками или другими заключенными. Он забирал их под свою опеку в психиатрическое отделение, где человек, сумевший доказать психиатру, что ему необходима защита, мог переждать неделю-две, пока все не уляжется: «Людям нужно помогать, особенно если тебе это ничего не стоит». Это важный момент в работе психиатрического отделения при СИЗО: поскольку никто не требует от врачей результатов по части лечения пациентов, единственная задача психиатра — обеспечивать спокойствие в отделении и во всем учреждении. Если нужно кого-то прикрыть, то психиатр кладет пациента к себе в отделение с официальным предписанием «рациональная психотерапия». По факту это означает, что психиатр и пациент заключили договор, основное правило которого гласит: «Ты ведешь себя спокойно и незаметно, а я не назначаю тебе медикаментозную терапию и не сообщаю начальству о твоих целях». Психиатр играет в эту игру, а также в другие игры как с сотрудниками, так и с заключенными, чтобы по возможности облегчить и без того незавидную судьбу и тех и других. В этом, собственно, и заключается его работа. Официальные предписания — это формальность, значение имеет лишь символический обмен образами, которыми манипулируют и заключенные, и сотрудники: заключенные симулируют и «косят», а психиатры поддерживают зловещие представления о себе. «Слухи о нашей карательной функции ходили всегда, а мы поддерживали этот наш образ и кичились им. Нередко мы подхватывали рассказы про нас, добавляли к ним деталей, гиперболизировали и превращали почти в реальность. Для человека, не имеющего отношения к „системе“, для нормального человека, такие штуки — верх цинизма и издевательств. Нам же, и мне в частности, это было просто смешно и забавно». Каждый участник этих манипуляций пытается получить свою выгоду, и многим это удается — это и есть своеобразная валюта, имеющая хождение в пенитенциарной системе, и все, по словам автора, понимают смысл этой игры.
Но в конце концов автор укрепился в мысли, что такие игры безнравственны, а еще понял, что работа в пенитенциарной системе может привести только к личностной деградации и потере профессиональных навыков, и решил уйти из «Крестов», оборвав тем самым свою тюремную карьеру длиной в семь лет — за это время он успел дорасти до должности заведующего отделением. Сейчас в сети можно найти видеоролики, на которых Алексей Гавриш в непринужденной манере ведет беседы с подписчиками, призывая их не обесценивать психиатрические диагнозы или рассказывая, как справиться со страхами в повседневной жизни и поднять самооценку. Благодарные отзывы говорят о том, что Алексей реально помогает людям избавиться от зависимостей. Сложно сказать, игра это или нет, но, по крайней мере, в такой игре нет ничего безнравственного, и, как нам кажется, было бы как минимум неплохо, если бы сотрудники государственных институтов играли только в такие игры.
В заключение хотим привести мнения о тексте Алексея Гавриша двух опрошенных нами психиатров, имеющих опыт работы с пациентами более пяти лет.
Психиатр К.:
— В первую очередь заметна разница взглядов, моих и автора, на медикаментозную терапию: я считаю, что таким пациентам, хотя и без шизофрении, но психопатам, галоперидол очень даже полезен, поскольку он сглаживает личностные девиации. Автор, в общем, укрепляет стереотипы карательности.
Конечно, ожидаемо, что порядки «на психиатрическом отделении» точно такие же, как в тюрьме, но «блатнота» была интересна.
Что касается мнения автора по поводу рецидивов, то действительно, на практике, когда заболевание прогрессирует (как правило, это шизофрения), развивается приличный «госпитализм» с постоянными обращениями для стационарного лечения. Ничего хорошего из этого в дальнейшем не выходит, пациенты являются с изначальной установкой — продолжать болеть, избегать работы, упреков родных, даже бытовых проблем. И впоследствии, так как в одной клинике нельзя лежать чаще, чем раз в два года, они кочуют из одной клиники в другую.
С тюрьмами, я думаю, то же самое, и если деградация заключенных тотальная, то это сплошь рецидивисты. Конечно, им сложнее приспосабливаться на воле, но все же личность решает — избегать или преодолевать. Личность, в моем понимании, это совокупность паттернов реакций, предрасположенности к тому или иному выбору в конкретных ситуациях, набор определенных ценностей (совершенно разных для множества типов).
Болезнь сама по себе может развиться у любой личности, она накладывает отпечаток, но ядро личности не затрагивает, если не считать самых грубых форм шизофрении, которые сейчас практически не встречаются. Конечно, болезненное состояние искажает восприятие реальности, но если человек не учитывает свой прежний опыт (прежние психозы, к примеру) или общедоступную информацию о своей болезни, то это его выбор.
Единственное, сюда не следует относить делирий (алкогольный, наркотический или лекарственный), тут совершенно другой характер бреда и галлюцинаций, практически реальный и неотличимый от действительности. Сложно не защищаться, когда тебе кажется, что на тебя человек-сатана прыгает с ножом. Но вопрос патологического аффекта вообще очень сложен в определении.
Психиатр С.:
«Самоповреждающее поведение — это модель, которую человек усвоил еще с детства. Или в детдоме, или в так называемой неблагополучной семье, где поцарапанные вены или горсть съеденных таблеток позволяли добиться сиюминутных целей. <...> В условиях изолятора это обычно царапаные предплечья или другие части конечностей. Таких я забирал к себе и лечил не глядя: назначал курс терапии нейролептиками сразу дней на семь — десять. Пока такой не разучится вставать с кроватки без посторонней помощи, собирая капающую слюнку обеими руками. Далеко не всегда такая терапия эффективна, но нередко она давала хорошие результаты».
— У меня был такой пациент в отделении на лечении: весь живот в шрамах, проглотил проволоку в тюрьме. Освободился, а шантажное поведение никуда не делось. Он ссорился с домашними, вызывал себе скорую и говорил, что снова что-то проглотил, и так несколько дней подряд. Скорая его возила на рентген, а раз на пятый привезла к нам, только в этот раз он уже ничего не глотал. С ним тоже пришлось играть в игры, он меня шантажирует, а я его. Но так как высоким интеллектом он не отличался, получалось договариваться. Но никакой карательной психиатрии. Процент карательности в этой книге меня пугает, так же как и нормализация этого. Сейчас, когда психопросвещение пытается смыть с психиатрии карательный след, — читать такое ужасно на самом деле. Особенно ужасно то, как обыденно человек об этом пишет и рассуждает.
Последняя глава, где автор признаёт, что эта работа безнравственна, дает небольшую надежду. Но в целом эта книга у меня сначала вызвала вопросы по поводу некоторых формулировок и непоследовательности, а потом ужас от нормализации насилия и несостоятельности системы — и вообще от наличия машины перемалывания людей. Мне никогда не понять такое выстраивание системы намеков, игр, кто кого переиграет и что вообще есть какие-то правила в таком бесправии. На моем отделении были мужчины на принудительном лечении, у которых ранее был тюремный опыт, которые в этот раз были признаны невменяемыми, в разные времена их было от 10 до 17 человек. Может это я, конечно, такая наивная, но мне всегда хотелось по-человечески относиться даже к тем, кто этого не всегда, может быть, заслуживает. Заведующая в начале работы говорила даже, что мне нужно ломать свой характер. Или для мужского отделения я действительно слаба характером, скажем так. Считаю, что надо человеком оставаться в любой ситуации.