Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Жак Эллюль. Феномен пропаганды. СПб.: Алетейя, 2023. Перевод с французского Г. Шариковой. Содержание
Во время корейской войны 1950–1953 годов американцы, желая продемонстрировать гуманность своего обращения со сдавшимися врагами, распространили в Китае и КНДР фотографии, на которых люди в униформе военнопленных играют в футбол и занимаются спортом. Дабы эти пленники, вернувшись на родину, не подверглись за участие в пропагандистской кампании преследованию, американцы закрыли черными масками верхнюю половину их лиц. Увидев фотографии людей в масках, китайцы поняли это так, что американцы выкололи их пленным соотечественникам глаза, и уж если главная демократическая держава мира позволяет себе обращаться с военнопленными подобным образом, то им и вовсе нет никакой нужды с ними церемониться. Эту анекдотическую историю французский исследователь Жак Эллюль приводит в качестве примера неудавшейся пропаганды — однако несравнимо больше места в его книге посвящено пропаганде работающей, как и было задумано, и ее воздействию на человеческий разум.
Как сообщает нам аннотация к русскому изданию его книги, Эллюль совмещал в своем лице идентичности философа, теолога, социолога и историка; к этому перечню предикатов мы от себя добавим еще две немаловажные характеристики —«анархист» и «участник французского Сопротивления». За его действия в вишистской Франции израильская институция Яд-Вашем посмертно удостоила Эллюля звания праведника народов мира, которое присуждают людям, спасавшим евреев от Холокоста.
Эллюль исповедовал протестантизм, принадлежал к экуменическому движению, разделял прудоновские взгляды на экономику и социальное устройство и настаивал на том, что анархистом был сам Иисус Христос, а анархизм представляет собой «наиболее полную и самую серьезную форму социализма». Важнейшими для себя философами он называл двух столь противоположных друг другу по духу авторов, как Карл Маркс и Сёрен Кьеркегор. Эллюль получил наибольшую известность благодаря своей критике техники, которая в его представлении заняла в современном мире место Капитала как главная порабощающая человека сила. Техника, понимаемая как характерный тип современной рациональности, заменяет природную среду искусственной, превращает человека в придаток к машине и делает его поведение предметом хладнокровного анализа и манипуляций. Одним из наиболее вредоносных примеров технического воздействия на человека является пропаганда.
Специфическая констелляция взглядов Эллюля, по всей очевидности, сближает его с Иваном Илличем — еще одним близким к анархизму теологом и социальным критиком, неистово предупреждавшим человечество об опасностях, которые несет ему индустриальное общество. Однако же если Иллич представлен на русском языке хотя бы одной книгой — «Обществом без школ» с предисловием Теодора Шанина, — то Эллюль до недавнего времени русскоязычному читателю был фактически недоступен. Этот пробел и взялось исправить издательство «Алетейя», переведя на русский «Феномен пропаганды» — вероятно, наиболее известную его работу.
Эта опубликованная в 1962 году книга давно превратилась в классику социологии. В ней Эллюль описывает пропаганду как «совокупность методов, используемых определенными лицами с целью подтолкнуть массу психически однородных индивидуумов, входящих в состав некой группы, к активному или пассивному действию с помощью психологических манипуляций». Пропаганда тотальна, в современном мире ее распространению служат и популярные кинофильмы, и печатная пресса, и передачи на радио, и политические листовки, расклеенные на улицах. Ключевой особенностью пропаганды является то, что она должна сподвигнуть индивидуума на действие; при этом побуждение к рефлексии является ненужным и даже вредным. Как писал Мао Цзэдун, «цель пропаганды — мобилизовать массы к действию, и нет необходимости влиять на изменение мнения, главное — подтолкнуть всех к участию в совместной деятельности». «Если в классическом понимании пропагандистское воздействие должно привести человека, к примеру, к принятию православной веры, то современная, истинная пропаганда должна заставить его исполнять православные обряды, не задумываясь над тем, какие ценности несет в себе христианская религия», — развивает эту мысль Эллюль.
Социологи до настоящего времени продолжают использовать разработанную Эллюлем классификацию пропаганды. Французский автор разделил ее на рациональную и иррациональную (по методу воздействия); вертикальную и горизонтальную (идущую сверху от некоего лидера либо распространяющуюся внутри социальных групп); стратегическую и тактическую (выстроенную в расчете на долгую кампанию или нацеленную на немедленный результат); пропаганду агитационную и пропаганду сотрудничества (то есть ту, что призывает население бороться против общего врага, и ту, которая направлена на упрочение общества). Наибольшую, однако, ценность с точки зрения социологии имело проведенное Эллюлем различение между пропагандой политической и пропагандой социальной. Под первой Эллюль понимает то, что люди обычно имеют в виду под словом «пропаганда» — воздействие политических партий или движений на общественное мнение с целью изменить его в свою пользу. В свою очередь, социальная пропаганда — это широкий спектр действий, посредством которых любое сообщество подгоняет индивидов под общепринятые стандарты, навязывая тем «единственно правильные» нормы поведения.
Эллюль настаивает на том, что пропаганда оказывает разрушительное воздействие на психику человека: она становится причиной неврозов и делает своих «жертв» подверженными манипуляциям и психологической обработке. Несмотря на это, так называемые демократические государства нуждаются в пропаганде едва ли не в большей степени, чем «авторитарные». Речь здесь идет как об использовании пропаганды в качестве инструмента холодной войны, так и о психологической обработке собственных граждан. При этом то, что в обществе может существовать «несколько центров» силы, осуществляющих пропагандистское воздействие (например, республиканская и демократическая партии), для индивида может оказаться не менее, а то и более губительным, чем пропаганда единонаправленная.
Распространенный стереотип о том, что плохо образованные люди легче поддаются воздействию пропаганды, с точки зрения Эллюля, далек от истины. На самом деле определенный слой пропаганды как раз и рассчитан на интеллектуалов с высшим образованием: тех самых людей, что, прочитав свежую политическую колонку в Figaro, с готовностью воспримут изложенные в ней взгляды как собственные. Куда сложнее распропагандировать людей, колонки в Figaro не читающих, — и еще тяжелее тех, кто совсем не имеет привычки читать. «Понятно, что, если я понятия не имею о войне в Корее, если ничего не знаю о том, что Северная Корея и Китай — коммунистические страны, что США оккупировали Южную Корею и что США представляют в Корее ООН, — какое мне дело до коммунистической пропаганды, распространяющей слухи о том, что США ведут там бактериологическую войну?» — пишет Эллюль.
Пропаганда по Эллюлю — это феномен современного массового общества. Общества, в котором, с одной стороны, необходимо предоставить людям хотя бы иллюзию вовлеченности в политику, чтобы они воспринимали правительство своей страны как представляющее их интересы; с другой — где каждый день на человека обрушивается поток информации столь плотный, что у него нет ни малейшего шанса в нем сориентироваться. Мир в таком случае превращается в калейдоскоп из беспрерывно сменяющих друг друга изображений или картину пуантилиста, на которой каждая деталь состоит из бессчетного множества точек. Эллюль подчеркивает, что наивно было бы верить в существование злых тиранов, использующих пропаганду, чтобы сохранить власть, и инертной толпы, обманутой их обещаниями. В действительности условия жизни в информационном обществе таковы, что индивиды сами нуждаются в пропаганде для своей социализации точно так же, как государство нуждается в ее производстве для своего функционирования. Таким образом, пропаганда представляет собой «социальное явление, уходящее корнями в потребности общества и отвечающее его ожиданиям».
Существование пропаганды, взывающей к человеку и позволяющей ему почувствовать себя значимым, неизбежно в мире, где человек постоянно ощущает собственное ничтожество и пребывает в зависимости от грандиозного множества факторов — от работы коммунальных служб до воли своего работодателя и полиции. В таком мире у каждого волей-неволей возникает желание впиться в глотку своему соседу, однако государство запрещает насилие законодательно, а пропаганда услужливо предлагает людям другой объект для ненависти: еврея, буржуа или коммуниста. Когда Эллюль переходит в крещендо левацкого манифеста, становится окончательно понятно, что пропаганда представляет для него нечто подобное деборовскому спектаклю — возникшую благодаря работе средств массовой информации в условиях позднего капитализма несмываемую пелену на наших глазах, которая не позволяет нам напрямую воспринимать реальность.
Не представляет никакого сомнения, что у русскоязычного читателя, открывающего для себя Эллюля в 2023 году, неизбежно возникнет желание задуматься над тем, насколько его выводы применимы для анализа пропаганды, чьему воздействию мы подвергаемся непосредственно. С одними из этих выводов не согласиться будет трудно. Так, Эллюль утверждает, что по-настоящему профессиональный пропагандист не должен верить в те идеи, которые распространяет. «Если у пропагандиста имеются иные политические убеждения, он должен их держать при себе, а использовать только ту идеологию, которую несет в массы. Более того, он и не должен быть сторонником этой идеологии, потому что использует ее как инструмент, он ею манипулирует, не испытывая к ней никакого уважения (он бы, несомненно, испытывал к ней уважение, если бы сам был ее адептом)». В этом фрагменте превосходным образом раскрыта логика тех людей, которые одновременно призывают превратить весь мир в радиоактивную труху из ненависти к Западу и отправляют в Европу учиться своих детей. Никакого расщепления сознания здесь не возникает и возникнуть не может, поскольку такой человек является оператором чисто технического процесса по оболваниванию своих сограждан. Самому ему, чтобы работать на подобной должности, необходимо по меньшей мере не быть болваном.
Другие умозаключения Эллюля наверняка покажутся читателю более спорными. Эллюль, например, среди прочего выделяет пять аксиом, оспаривать которые в публичном обществе невозможно без того, чтобы не вызвать скандала: цель жизни человека — быть счастливым; человеческая природа изначально благостна; история человечества усложняется; цивилизация непрерывно эволюционирует; мир материален. Эллюль настаивает на том, что вера в прогресс в современном обществе настолько фундаментальна, что никакая пропаганда, основанная на отрицании развития, не сможет добиться успеха. Это может быть верно в случае советской пропаганды (обещавшей к 1960 году догнать и обогнать по производству мяса Америку) и даже в случае нацистской (которая все-таки была ориентирована на ценности развития и обещала немцам лучший мир, чем тот, в котором они живут сейчас), однако может прозвучать натянуто в случае современной российской пропаганды. Действительно, у нас если и обещают в чем-то превзойти Запад, то в качестве и прочности наших скреп, в то время как простому гражданину все больше советуют затянуть пояса.
В заключение еще раз повторюсь, что «Феномен пропаганды» — классический труд по социологии, издание которого на русском языке следует только приветствовать, однако же в нем не обошлось без разочаровывающих моментов. Прежде всего, речь идет о качестве редактуры: текст изобилует опечатками, орфографическими ошибками и несогласованностью падежей. Приведу предложение, смысл которого мне удалось понять с немалым трудом: «Проводились исследования общественного мнения по поводу этих процентов, и они подтвердили, что от 7% до 10% голосуют индивидуумы, сознательно и добровольно разделяющие общую тенденцию, примерно 90% голосуют в зависимости от обстоятельств». Или следующий пример: «Все это воспроизводится тем, кто попал под влияние пропаганды, хотя бы он и сам верил, и уверял других, что ничто человеческое ему не чуждо, что он действует исключительно ради блага человечества, считая себя достойным этой высокой цели. Собственно, таким же образом объясняется суровость православия». Я не владею французским языком и могу оказаться не прав, но рискну предположить, что в оригинале использовалось слово l’orthodoxie в значении «ортодоксия». Сам русский перевод названия книги не вполне отражает смысл, заложенный в него Эллюлем. В оригинале книга называется Propagandes («пропаганды»), и использование множественного числа подчеркивает разнообразие ее разновидностей, о котором говорит Эллюль. Ленинская, хрущевская, гитлеровская и современная Эллюлю американская — это разные типы пропаганды, которые русскоязычным словосочетанием «феномен пропаганды» оказались слиты в единое явление.
Несколько разочарованным себя может почувствовать и тот человек, который откроет «Феномен пропаганды» в надежде найти под его обложкой актуальный самоучитель по тому, как распознавать различные виды пропаганды и ловко от них уворачиваться. Книга Эллюля была опубликована без малого 60 лет назад; ее автор (вполне возможно, что к счастью для него) не дожил ни до феномена потоковых видео, ни до сформированных машинными алгоритмами лент соцсетей. Наконец, исследование Эллюля — это не практическое руководство по противодействию пропаганде. Эллюль пишет, что нужды в пропаганде не возникало бы в том обществе, где граждане бы трудились не больше трех-четырех часов в день, «а остальное время, т. е. ежедневно по четыре часа, могли бы заниматься размышлениями, изучать искусство, тратить время на личное образование и самосовершенствование». Заодно каждому из граждан этого счастливого общества не помешало бы иметь уровень знаний как у университетского профессора и не видеть причин беспокоиться по поводу своего будущего. В виду трудновыполнимости этих условий следует предположить, что не только читатели книги Эллюля, но и сам ее автор никоим образом не были свободны от тлетворного влияния вынесенного в заглавие феномена.
Как говорится, не теряйте надежду, но — будьте бдительны.