Книгу Катрин Малабу «Что нам делать с нашим мозгом?» в прошлом году опубликовало на русском языке издательство V-A-C Press. Эта работа может научить читателя быть продуктивным в обход инструкций по тайм-менеджменту и семинарам, посвященным личностной эффективности, уверен Влад Гагин.

Катрин Малабу. Что нам делать с нашим мозгом? М.: V-A-C Press, 2019.

Основным понятием, вокруг которого строится аргументация книги Катрин Малабу, является нейропластичность. Перенесенный в философский дискурс из нейробиологии и смежных наук, этот термин маркирует смещение фокуса в исследованиях мозга: если раньше в качестве метафоры его работы можно было представить центральную телефонную станцию, отдающую сигналы всем остальным подразделениям, то теперь подобная обусловленность становится невозможной. Коротко говоря, пластичность — это способность мозга изменяться, взаимодействуя с окружающей средой. До ее открытия считалось, что мозг буквально управляет деятельностью индивида. Теперь же предполагается скорее взаимодействие: безусловно, мозг, будучи изначальной схемой, некоторым чертежом, влияет на поведение субъекта, но и субъект, определенным образом контактируя с реальностью, может буквально лепить свой мозг, интенсифицируя те или иные нейронные связи.

Один из самых ярких примеров пластичности, приводимых в книге: больной с парализованной после инсульта рукой при помощи длительных упражнений может добиться того, чтобы конечность заработала снова. Это становится возможным за счет движения нейронов по иным путям, обходящим мертвые синапсы. То же самое происходит и на первых стадиях болезни Альцгеймера. Динамика развития заболевания нелинейна, мозг способен отвечать, частично восстанавливая хранящуюся информацию. Пластичность, таким образом, обозначает не только гибкость и умение подстраиваться под изменчивость среды, но и способность сопротивляться негативным изменениям, удерживать форму.

Однако дело, конечно, не ограничивается клиническими случаями. Поскольку пластичность предполагает если не свободу воли индивида, то, по крайней мере, многоакторность влияющих на него сил, растянутых между мозгом, телом, сознанием и окружающей средой, постольку это качество можно политизировать, сделать его залогом возможных перемен в социальной жизни. Ключевым концептуальным источником политизации для Малабу выступает книга Люка Болтански и Эв Кьяпелло «Новый дух капитализма».

Малабу замечает, что открытия в нейробиологии, меняющие взгляд на отношения человека с собственным мозгом, прошли мимо подавляющего большинства людей (в книге не раз, как мантра, повторяется фраза «мы не знаем, что нам делать с нашим мозгом»). Однако нельзя сказать, будто появление нейропластичности вовсе никак не повлияло на социум: ссылаясь на работу Болтански и Кьяпалло, Малабу показывает, что устройство современного капитализма поразительным образом повторяет те метафоры, с помощью которых описывается «новый» мозг. Это уже не телефонная станция, но распределенная сеть без единого центра. Более того, нейронное функционирование и функционирование социальное не просто случайным образом совпадают — они обуславливают работу друг друга, причем до такой степени, что провести различие между двумя полюсами становится невозможным.

От человека, трудящегося в условиях распределенной социальной сети, требуется умение перестраиваться, быть гибким, покорно подчиняться новым формам контроля, которые существенно отличаются от репрессивных приказаний прошлого, основанных на жестких иерархических схемах. Теперь работник может даже не иметь непосредственного начальника и все равно следовать тем или иным негласным установлениям компании.

Здесь следует остановиться на различии, которое не раз заостряется в книге: это различие между гибкостью и пластичностью. В противовес гибкости, качеству, свойственному современному прекарию, пластичность, по Малабу, связывается не только со способностью к изменениям. Это свойство также предполагает возможность управлять изменчивостью, сопротивляться логикам, согласно которым индивид, не отвечающий требованиям распределенной детереторризированной сети, отправляется на свалку истории или, что более актуально, продолжает попытки занять свое место в обозначенных отношениях, страдая при этом от психических заболеваний, характерных для позднего капитализма. Речь, конечно, в первую очередь идет о депрессии.

Вместо попыток встроиться в отношения распределенного контроля Малабу стремится набросать план альтернативных действий, который, правда, не распространяется сильно дальше поэтической восторженности. Если, впрочем, для читателя остается неочевидным, как именно теоретические «взрывы ярости», обеспечивающиеся пластичностью, могут помочь преодолеть отчуждение, это не значит, что теория Малабу оказывается бесполезной.

Интересно здесь то, что книга «Что нам делать с нашим мозгом?» по сути выступает некоторым противовесом обширнейшей литературе по тайм-менеджменту, курсам бизнес-коучей и путеводителям по миру достижения успеха. Как кажется, этот новый литературный жанр мог возникнуть и стать популярным только в обществе, описанном Малабу. Популярность подобной литературы сложно переоценить: чтобы это понять, можно зайти на сайт любого крупного книжного интернет-магазина и посмотреть список бестселлеров. Брошюры по сетевому маркетингу и строительству бизнеса с нуля как правило предлагают не только ряд методов, с помощью которых можно обогатиться, но и определенную «философию», воспитывающую правильного человека. Идеология гибкости здесь сплетается с методологией, если не больше: возможно, восприимчивость к новому духу капитализма и является единственным методом, позволяющим, по мнению авторов подобных книг, добиться успеха.

Общество требует от субъекта развития определенных качеств, а если он не справляется, ему предлагается прочесть ту или иную книгу, сходить на семинар, где будет популярно рассказано, в чем проблема: проблема в самом человеке, ведь он недостаточно старался. Часто подобная риторика подкрепляется неявными требованиями соблюдать правила организации. Компании, работающие в сфере сетевого маркетинга, порой напоминают тоталитарные секты, поскольку участников заранее предупреждают о том, что родственники и друзья будут отговаривать их заниматься такого рода бизнесом, но лишь потому, что они слабые люди, лишенные лидерских качеств (примечательно, кстати, что в ресторанах фастфуда вроде «Макдональдса» термин «лидерские качества» является эвфемизмом для обозначения работы в строгом соответствии со стандартами корпорации).

Конечно, это только один из наиболее радикальных вариантов воспроизводства идеологии. В действительности возможны и более тонкие сборки, однако основной посыл остается неизменным: проблема не в том, как устроены общественные институты, а в том, что человек, не обладая достаточной гибкостью, не может в эти институты встроиться и занять внутри них достойное место. В итоге субъект оказывается в своего рода ловушке, пытаясь отрегулировать повседневность согласно заветам тайм-менеджмента, однако каждый раз сталкиваясь с невозможностью это сделать.

В этом смысле книга Катрин Малабу предлагает иной способ выстраивания отношений субъекта с его собственной повседневностью. Представим человека, не отвечающего требованиям духа капитализма и в той или иной степени понимающего это. Такой человек может думать о своих идеологических координатах в логике «горя от ума», чего-то обременяющего. Как кажется, фигура прокрастинатора, некогда введенная в обиход философом Йоэлем Регевым, отображает именно этот сюжет. Прокрастинатор-прекарий отказывается подчиняться требованиям гибкой и изменчивой системы, он перестает производить контент, что становится первым шагом к сопротивлению.

Одной из проблем прокрастинатора является то, что работа с мозгом средствами нейропластичности кажется чем-то, что неизбежно связывается с определенными дискурсами, предполагающими достаточно конвенциональный набор действий по отношению к социальному пространству. Иными словами, всё, от чего веет духом повышения продуктивности, автоматически становится игрой на стороне капитализма. Логичным решением оказывается бездействие, но оно хорошо только как первое движение: поскольку реальность не является предзаданной, а конструируется прямо сейчас, на драйве писца Бартлби далеко не уедешь.

Катрин Малабу
Фото: youtube/ European Graduate School Video Lectures

Малабу же учит действовать почти так же, как эффективный менеджер, направляя, правда, обретенную гибкость не в сторону интеграции с корпоративными структурами, а в сторону сопротивления (гибкость + способность не соглашаться — это и есть формула пластичности в упрощенном виде). В каких формах будет сопротивление разворачиваться — вопрос десятый. Да и сложно требовать от книги про нейропластичность готовых ответов, хотя они, возможно, всё же там присутствуют, но на другом плане.

Отбрасывая карикатурную модель социального устройства, Малабу предлагает протиснуться в неочевидную брешь между реальностью разрушения (терроризма) и косности (ригоризм западных обществ), открывая новую сложность взаимодействия между нейронным и ментальным: самоконтроль не обязательно должен сопровождаться чувством вины и быть связанным с покорностью, а яростных взрывов психики, устраняющих уже установленные связи, не всегда следует бояться.

Критика такого проекта достаточно очевидна. Подобно философу Леви Р. Брайанту, мы могли бы сказать о преувеличенном влиянии идеологии на жизнь субъекта. Альтюссерианской парадигме Брайант противопоставляет различные режимы взаимодействия субстанции со средой: люди, если следовать такой оптике, не столько одурачены идеологией, сколько заточены в определенных способах проживания реальности. К примеру, многие знают о глобальном потеплении, но далеко не все готовы быть настолько радикальными, чтобы серьезно корректировать свое поведение и более внимательно относиться к экологической ситуации. Однако даже в таком случае открытие нейропластичности может стать подходящим кирпичиком для перестройки окружающей среды, своеобразной ментальной винтовкой, отобранной у капиталистического производства.

Малабу убедительно показывает: всё что угодно можно использовать как угодно — вот, пожалуй, самый полезный вывод, который можно сделать после прочтения книги. В противовес мыслителям, критикующим те или иные атрибуты капиталистического общества (в особенности это относится к антидепрессантам деполитизирующим, как считается, депрессию), Малабу выступает за расширение границ политической борьбы и переосмысление понятия биополитики, которое, как правило, является чертой, маркирующей конец политического. Здесь и открывается онтологическое значение ее проекта. Оно связано с погружением вглубь естественных наук, порой выводящим политическое за пределы человеческого.

Неудивительно, что Малабу проявляет интерес к книге Петра Кропоткина «Взаимопомощь как фактор эволюции», в которой понятие взаимопомощи рассматривается на стыке различных дисциплин — прежде всего, биологии и политической теории. Полемизируя с некоторыми последователями Дарвина, настаивающими на первостепенном значении принципа конкуренции, Кропоткин показывает, что эволюция движется благодаря различным (и зачастую противоположным конкуренции) силам. Так же и Малабу обнаруживает среди одних и тех же теоретических интерпретаций научных открытий о мозге нечто иное. То, что уже было известно специалистам, но на что философы и представители других гуманитарных дисциплин закрывали глаза, по-видимому, не считая полезным связывать столь далекие области и политизировать биологическое.

Не знаю, нужно ли, чтобы полки книжных супермаркетов вместо очередных «7 навыков высокоэффективных людей» заполнились манифестом «биологического альтерглобализма». Возможно, сосуществование двух этих элементов само по себе противоречиво. Тем лучше для подпольщиков, гиков и всех тех, кто ищет способы хакнуть единственно доступный, как кажется при первом приближении, порядок организации реальности.