Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Fabrizio Fenghi. It Will Be Fun and Terrifying. Nationalism and Protest in Post-Soviet Russia. University of Wisconsin Press, 2020. Contents
Выражение «будет весело и страшно» в названии книги Фабрицио Фенги — с одной стороны, отсылает к одноименной песне и альбому «Черного Лукича», а с другой — к «Превосходной песне» группы «Гражданская оборона».
Я становлюсь превосходным солдатом
С каждой новой соплей, с каждой новой матрешкой
Медленно, но верно, весело и страшно
Я становлюсь превосходным солдатом
Цитата из Егора Летова на обложке книги о Национал-большевистской партии — довольно предсказуемый выбор (сам музыкант мог позаимствовать это выражение у главного героя фильма «Долгая счастливая жизнь»). Летов — иконический член НБП, а без «Гражданской обороны», как и без «Черного Лукича», невозможно себе представить легендарную серию концертов «Русский прорыв», организованных в 1990-е национал-большевиками. Собственно, слова «с нами весело и страшно» стали одним из самых узнаваемых лозунгов нацболов.
Фенги рассказывает о возникновении и трансформациях НБП, отдельно фокусируясь на Евразийском союзе молодежи, который основал отпочковавшийся от нацболов Александр Дугин. Автор меньше всего хотел писать сухую политическую историю этих объединений: российская «„национал-патриотическая“ оппозиция» интересует его в первую очередь как художественный и интеллектуальный проект. Во введении итальянец отмечает, что начиная с 1990-х нацболы вырабатывали «новые формы коллективного участия, развивавшиеся на пересечении искусства, литературы, перформанса и политического действия». Определив зону своего интереса, Фенги подбирает широкую базу источников — от художественной литературы и публикаций «Лимонки» до интервью с бывшими и нынешними нацболами и евразийцами. За исключением собственноручно взятых интервью (в числе собеседников Фенги среди прочих оказываются художник Алексей Беляев-Гинтовт и поэт Алексей Цветков-младший), никаких принципиально новых источников автор в оборот не вводит.
В подзаголовок книги вынесен термин «национализм», уместность которого применительно к современному национал-большевизму и евразийству, мягко говоря, вызывает сомнения. Фенги не только не обсуждает этот вопрос, но и вовсе не поясняет, что именно он имеет в виду под национализмом, — шаг тем более странный, что речь идет о книге, написанной на российском материале, но предназначенной для англоязычной аудитории. При таком «культурном переводе» стоит быть особенно внимательным к используемому понятийному аппарату. Вопросы вызывает и присутствие в подзаголовке книги слова «протест». Если нацболы на протяжении 1990, 2000, да и 2010-х годов действительно находились в оппозиции и одними из первых попали под каток репрессий после прихода Путина к власти, то Дугин и евразийцы последовательно шли на сближение с властью, так что протестным движением их вряд ли назовешь; этот термин также нуждается в обсуждении, но в достаточной мере его не получает.
Работу над исследованием Фенги начал в 2011 году, когда приехал в Москву и стал свидетелем массовых протестов, активное участие в которых приняла партия «Другая Россия», реинкарнация НБП. Однако, судя по датам интервью, большая часть полевой работы была проделана уже после 2014 года, когда нацболы, во многом оставаясь в оппозиции к режиму, поддержали «присоединение» Крыма и провозглашение «народных республик» на востоке Украины. Конечно, такой временной разрыв заставляет особенно осторожно относиться к словам информантов, неизбежно проецирующих позднейший опыт на более ранние периоды. Например, в третьей главе Фенги приводит слова нацбола по имени Паша, из перспективы 2015 года рассуждающего о трансформации партии: «У нас были лозунги „Любовь — война“, и „Да, смерть!“... Теперь все стало реальностью. Наши люди едут на войну. Все началось с эстетики, со стиля, а теперь мы остались единственной серьезной политической силой в России».
Итак, отталкиваясь от этих событий, Фенги погружается в историю НБП. И пишет, например, следующее:
«[партия оказала] двойственное и проблематичное влияние на политическую жизнь современной России, поскольку жесткая антизападная позиция этого движения и его особый вид нонконформизма стали частью идеологического арсенала Путина. В результате сегодня Россию парадоксальным образом воспринимают как „антиимпериалистическую“ или „контркультурную“ империю, оплот одновременно консервативных и левых (то есть в данном случае антикапиталистических, антилиберальных и антизападных) ценностей и убеждений».
Если в этот момент вы, как и я, испугались, что всю оставшуюся часть книги автор будет выискивать нацбольский след в высказываниях и решениях Путина, то спешу вас успокоить: это ложная тревога. Фенги отдает себе отчет в том, насколько бесперспективны такие упражнения в генеалогии политических идей. Его книга предлагает взвешенный анализ теории и практики НБП и ЕСМ. Как отмечает автор, для обоих движений, совмещающих в своих программах левые и правые идеи, основополагающее значение имеет пафос противостояния ценностям либерализма, демократии и рынка, которые, казалось, возобладали в глобальном масштабе после распада СССР и провозглашенного Фрэнсисом Фукуямой «конца истории».
Центральное место в книге занимает концепция перформативности, которую Фенги вводит в первой главе, рассматривая прозу Эдуарда Лимонова. Исследователь опирается на идею Джудит Батлер о том, что идентичности не предзаданы, а вырабатываются и поддерживаются через повторение определенных практик. Для Фенги особенно важно, что «перформативность может быть использована для подрыва общепринятых иерархий и ценностей. Навязанные извне формы поведения могут быть „реапроприированы“», т. е. наделены новыми смыслами и использованы в новых политических целях. Исследователь считает, что концепция перформативности особенно продуктивна при анализе деятельности художников и активистов, связанных с НБП. Апроприируя тоталитарную эстетику, относящуюся к разным историческим периодам и странам (от муссолиниевской Италии до маоистского Китая), они бросали вызов либеральному статус-кво. Такие эпатажные жесты, как справедливо отмечает Фенги, не стоит трактовать буквально — другое дело, что иногда от ироничного использования фашистской символики оказывается всего несколько шагов до настоящей фашизации. К сожалению, этот момент в работе отрефлексирован не слишком хорошо, но, осмелюсь предположить, автор уделил бы ему больше внимания, если бы писал книгу сегодня.
Всего книга состоит из пяти глав, распадающихся на две части. В первых трех Фенги говорит об НБП, переходя от литературоведческого анализа эмигрантских романов Лимонова (чей автобиографический персонаж, по мнению исследователя, стал ролевой моделью для участников движения) к этнографии сообществ нацболов. В двух заключительных главах в центре внимания оказывается евразийство и «консервативный постмодернизм» Дугина. Главы расположены в хронологическом порядке, и поэтому начиная примерно с середины 2000-х годов нацболы уходят для автора на второй план, уступая место евразийцам.
В «нацбольской» части книги Фенги демонстрирует, как НБП из эпатажного художественного проекта, каким она была в 1990-е, в следующем десятилетии превратилась в серьезное политическое движение, которое, благодаря эклектичности своей идейной платформы, привлекало людей самых разных, часто очень далеких взглядов. Опрошенные активисты раз за разом упоминают о том, что в ряды нацболов их привело разочарование в рыночных реформах и недовольство деполитизацией российского общества в 2000-е. НБП, выработавшая узнаваемый визуальный стиль и создавшая разветвленную сеть штабов по всей стране, стала привлекательной альтернативой политическому мейнстриму.
«Евразийская» часть книги начинается с того, что Фенги прослеживает интеллектуальную эволюцию Дугина, проделавшего путь от кухонного мудреца до теоретика геополитики с широкой сетью контактов среди западных правых. Итальянец довольно трезво оценивает место идеолога в политической жизни современной России (книга, по всей видимости, писалась в конце 2010-х годов): «Дугин оказывает реальное влияние на российскую политику, но на уровне языка и политической культуры, а не в сфере принятия решений. Его идеологию едва ли можно назвать идеологией путинского режима».
Заключительная пятая глава предлагает широкий взгляд на неоевразийство, начиная с его эстетических и интеллектуальных истоков («метафизический андерграунд» Юрия Мамлеева, «новый русский классицизм» Тимура Новикова) и заканчивая вопросом о той роли, которую дугинские евразийцы играли в российской политической жизни в середине 2010-х. Центральный персонаж этой главы — художник Александр Беляев-Гинтовт, в произведениях которого, по мнению Фенги, нашла свое художественное воплощение «неоимпериалистическая идеология Дугина».
Через всю книгу красной нитью проходит мысль о том, что и национал-большевизм, и евразийство в том виде, в каком они оформились в России в 1990–2000-е, — это не просто причудливые идеологические химеры, но в первую очередь продукты своего времени; что появление обоих движений стало реакцией на тяжелые последствия перехода к рыночной экономике и в целом кризис неолиберализма, ставший очевидным к концу XX века. При этом, как пишет Фенги, ни национал-большевизм, ни евразийство не предложили никакой реальной альтернативы критикуемому ими «порядку», а дугинские идеи и вовсе стали «всего лишь одним из инструментов репрессий в руках абсолютно циничного, коррумпированного и авторитарного [российского] правящего класса».
В этом контексте сложно не вспомнить многочисленные путинские высказывания последнего времени — о «деколонизации», борьбе с европоцентризмом и доминированием Запада. Представляется сомнительным, что на Путина могли оказать существенное влияние идеи евразийства и, тем более, национал-большевизма, но это вопрос далеко не первоочередной значимости. Куда важнее то, что российское руководство также вполне успешно использует внутренние противоречия неолиберального проекта для оправдания своих шагов, так что даже спустя год после начала полномасштабных боевых действий в Украине среди западных левых и в странах глобального Юга находятся те, кто видит в происходящем акт противостояния «американскому империализму».
Сегодня It Will Be Fun and Terrifying воспринимается совершенно иначе, чем в момент публикации в 2020 году. С одной стороны, 24 февраля заставляет переосмыслить историю НБП, в которой прогрессивная социальная критика удивительным образом переплелась с реакционными идеями и антизападным ресентиментом. Конечно, книга Фенги не способна в полной мере решить эту задачу, но она по крайней мере позволяет понять всю сложность национал-большевизма как явления постсоветской политической жизни. С другой стороны, движение нацболов в том виде, в котором оно существовало еще в начале 2010-х годов, когда его стал изучать Фенги, стало теперь достоянием истории. «Другая Россия», с 2020 года носящая имя Эдуарда Лимонова, продолжает существовать, но едва ли даже самым оптимистичным из активистов придет в голову назвать ее «серьезной политической силой». Как мы понимаем из перспективы сегодняшнего дня, события 2014—2015 годов, с таким восторгом встреченные некоторыми нацболами, стали очередным этапом катастрофической трансформации российского политического режима. Сегодня все мы оказались в другой России, где не остается пространства для протеста, особенно в той радикальной форме, в которой его практиковали нацболы.
Как бы то ни было, книгу Фенги стоит прочитать хотя бы затем, чтобы лишний раз убедиться в правоте немецкого философа, который восемьдесят с лишним лет назад писал по совершенно иному поводу: «Изумление по поводу того, что вещи, которые мы переживаем, „еще“ возможны [в современности], не является философским. Оно не служит началом познания, разве что познания того, что представление об истории, от которого оно происходит, никуда не годится».