Александр Чаянов. Наука, утопия, политика: сборник работ. М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2024. Под научной редакцией А. М. Никулина, под общей редакцией О. О. Медведевой, Д. С. Житенёва. Содержание. Фрагмент
На долю российской экономической теории в XX веке выпало немало потрясений — больше, чем многим другим областям науки. Дважды — в 1930-х и в 1990-х гг. — происходил радикальный перелом, прежние авторитеты оказывались отброшены, а содержание — переписано практически с нуля. С учетом этого факта представляется неудивительным, что лишь сравнительно небольшое количество (пальцев рук вполне достаточно) отечественных экономистов известно за пределами страны кому-то, кто не специализируется адресно на истории российской экономической мысли. В этом сложно упрекнуть представителей зарубежной науки — в конце концов, много ли португальских, индийских или австралийских экономистов сможет назвать читатель без помощи Википедии, — но и радостного тут, однако же, немного.
Одним из тех самых редких исключений является Александр Васильевич Чаянов (1888–1937) — экономист-аграрник, активный деятель кооперативного движения и писатель. В течение долгого времени его работы были известны скорее во всем остальном мире, нежели у нас (о причинах достаточно красноречиво говорит уже сам год его смерти). Несмотря на долгое забвение, Чаянова нельзя причислить к полностью забытым именам, чему свидетельство — недавний выход в издательском доме «Дело» сборника его работ под названием «Наука, утопия, политика» под научной редакцией Александра Никулина (составившего для «Горького» список книг, актуализирующих чаяновское наследие. — Прим. ред.). Название сборника достаточно хорошо описывает его содержание — прочитав книгу, можно действительно познакомиться с Чаяновым-ученым, Чаяновым-практиком и Чаяновым-утопистом. Воспользуемся предложенной схемой и проследуем по этому пути.
Новаторство Чаянова-экономиста заключается уже в самом подходе к предмету его изучения — крестьянскому хозяйству. Известный британский ученый Марк Харрисон неслучайно охарактеризовал Чаянова как «крестьянского Маркса». К началу XX века исследований в области сельского хозяйства — как эмпирических, так и теоретических — было уже немало, но в них, как правило, предполагалось, что это просто еще одна отрасль капиталистической экономики. В этом отношении не было особой разницы между марксистами, относивших крестьян к мелкой буржуазии, и сторонниками более ортодоксальной экономической теории, которые в принципе полагали максимизацию прибыли универсальным мотивом. Цель Чаянова — доказать, что наряду с капиталистическим хозяйством кулака, действительно ориентированным на извлечение максимальной денежной выгоды, и сельским пролетариатом в виде безземельных батраков существует еще и трудовое крестьянское хозяйство как отдельный тип. Более того, Чаянов полагает, что этот тип в послереволюционное время стал преобладающим, а потому для проведения осмысленной аграрной политики необходимо разобраться, в чем состоит его специфика.
Рассмотрим те черты, которые побудили его выделить такой тип хозяйств в отдельную категорию. Трудовое крестьянское хозяйство обрабатывает землю своими собственными силами, без привлечения наемного труда, а его усилия направлены на то, чтобы обеспечить по возможности полное удовлетворение потребностей всех членов домохозяйства. Законы его деятельности и движения устроены принципиально иным, некапиталистическим способом. В своих эмпирических исследованиях Чаянов утверждал, что такое хозяйство может длительное время функционировать при номинально отрицательной норме прибыли, что, конечно, разорило бы любое предприятие, живущее по законам рынка. Трудовое крестьянское хозяйство, тем не менее, способно выдержать такие условия, потому что оно сочетает в себе функционал одновременно нанимателя и работника, и подвергает себя усиленной самоэксплуатации. Кроме того, капиталист, организуя производство, никоим образом не заботится о том, много или мало работников будут работать на него — его устроит любое количество, которое максимизирует его прибыль. Трудовое крестьянское хозяйство не может поступать таким образом — напротив, в любой отдельный момент времени оно будет пытаться максимально полно занять весь потенциально доступный труд его членов. Избавившись от лишних работников, например заменив их труд машинным, капиталист перестает платить им зарплату. В то же время, если предположить, что семейное трудовое хозяйство покупает, например, автоматическую сеялку и тем самым делает часть труда излишней, то такая сделка совершенно не обязательно окажется выгодной. Затраты на машину велики и сильно бьют по карману крестьянина, а вот уволить высвободившихся деда/дядю/брата/сына он, конечно, не может, и они по-прежнему потребляют свою долю семейного бюджета.
Семейный характер хозяйства диктует и динамику его развития. На капиталистическом предприятии изменения происходят главным образом под воздействием внешней рыночной конъюнктуры, в то время как у трудового крестьянского хозяйства внутренние демографические процессы определяют объем его ресурсов и производительный потенциал. Коэффициент, фиксирующий соотношение количества едоков и работников в данный момент, является важнейшим показателем, описывающим этап эволюции хозяйства — молодая бездетная семья, семья с маленькими детьми, пока еще не способными к труду, разросшаяся семья с уже взрослыми детьми, способная к обработке максимального количества земли, и т.д. При одних и тех же внешних условиях семья, находящаяся на другом этапе своего развития, будет готова или не готова арендовать дополнительную землю, приобретать сельскохозяйственное оборудование, увеличивать часы труда и объем производимой продукции. Таким образом, категории стандартной экономической науки начинают скорее вводить в заблуждение, нежели что-то прояснять.
Чаянову удается обосновать необходимость создания отдельной теории для трудовых крестьянских хозяйств, что по праву делает его одним из отцов-основателей крестьяноведения. Впрочем, универсализм экономической теории его в принципе не устраивает — во входящей в сборник интереснейшей работе «К вопросу теории некапиталистических систем хозяйства» он иронично отмечает, что «прочие типы укладов прошлых времен поныне представлены достаточно широко в неевропейских странах, и их теоретическое осмысление путем оформления в характерные для них категории дало бы значительно больше для изучения колониальной политики, чем, к примеру, впихивание экономики страны Замбии в прокрустово ложе экономических категорий современного манчестеризма».
Широта взглядов Чаянова, его выдающие аналитические способности и деятельное желание изменить мир отражены в блоке статей, посвященных практическим вопросам своего времени. Несколько текстов об аграрном вопросе и возможных путях реформирования сельского хозяйства, написанные между Февральской и Октябрьской революциями, дают возможность представить, какими могли бы быть давно назревшие перемены в российской деревне. Впрочем, Чаянов отмечает, что при прежнем режиме изменения вряд ли были возможны, так как «старая власть меньше боялась голода и народного восстания, чем народной самодеятельности». В этих текстах, с одной стороны, поражает знание фактической стороны дела, тщательность проработки замыслов, учет особенностей различных сельскохозяйственных регионов. С другой стороны, каждый раз, когда Чаянов оговаривается, что изменения эти требуют длительной подготовки и еще более продолжительной и постепенной реализации, становится понятно, что при бурлящей политической жизни той эпохи воплощение этих планов в жизнь было вряд ли возможно. Ни у Временного правительства, ни у Учредительного собрания не было тех лет и десятилетий, чтобы реформы эти подготовить, а крестьянство естественным образом не желало ждать. Вопрос земли в то время не мог быть вопросом сугубо научным, а был вопросом политическим.
Тем не менее, после не слишком продолжительных экспериментов периода военного коммунизма политика НЭПа вновь открывает для Чаянова возможность хотя бы отчасти способствовать реализации своих идеалов. В одной из своих последних статей «О кооперации» Ленин дает определение социализма как «строя цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства», а разрешение рыночных элементов в советском хозяйстве приводит в том числе к возрождению кооперативов. В дореволюционной России они были мощнейшим хозяйственным агентом — в литературе традиционно в качестве наглядного показателя упоминается тот факт, что сибирские маслодельные кооперативы, например, давали больше прибыли, чем добыча сибирского золота. Написанный в то время «Краткий курс кооперации» Чаянова, также входящий в сборник, не только содержит практические рекомендации будущим кооператорам, но и дает возможность понять, как Чаянов видел пути прогресса сельского хозяйства в Советском Союзе, причем прогресса не исключительно технического, но и культурного. Отличительной особенностью программы Чаянова и здесь является его ориентация на заинтересованность непосредственного производителя, на добровольную самоорганизацию, на плюрализм хозяйственных форм, на постепенность их эволюции.
Третий блок произведений, посвященный чаяновскому видению будущего, демонстрирует размах воображения ученого. В этом отношении наиболее интересным представляется единственный художественный текст сборника. Перед нами, как заявлено уже в самом заглавии повести, — крестьянская утопия. Главный герой случайно оказывается в будущем 1984 году, но, в отличие от коммунистических текстов тех лет, в этом будущем многопартийная система не была уничтожена, попытка построить индустриальный социализм провалилась, а национализация земли оказалась так и не проведена. Более того, после случившегося в 1934 г. «восстания, имевшего целью установление интеллигентской олигархии наподобие французской» был принят исторический декрет об уничтожении городов. Так закончилась «эпоха государственного коллективизма, когда идеологи рабочего класса осуществляли на земле свои идеалы методами просвещенного абсолютизма». Новый строй, будучи основан на крестьянских советах и свободном союзе кооператоров, тем не менее, сохранил и крупную промышленность в государственной собственности, и даже «частную инициативу капиталистического типа» с наемным трудом. Неудивительно, что такому плюрализму в экономическом плане соответствует плюрализм политический — так, главный герой повести был крайне изумлен памятнику, где мирно и даже по-дружески поддерживали друг друга Керенский, Ленин и Милюков. Его собеседник добродушно поясняет ему, что это памятник деятелям великой революции, которые в конечном итоге работали на одно и то же дело, а современный москвич и не особо знает разницу между ними (надо сказать, что в этом отношении прогнозы Чаянова вполне сбылись). Столь же удивительно для читателя тех времен, а в еще большей степени — для современного, выглядит и сочетание невероятного технологического прогресса с приметами дореволюционной жизни. Аэропилы, лаборатории, силовые магнитные станции, контролирующие погоду, соседствуют с фестивалями колокольных звонов, ярмарками с тульскими пряниками, глиняными петушками и караулами крестьянской гвардии в костюмах стрельцов эпохи Алексея Михайловича. К сожалению, Чаяновым была написана лишь первая часть этой повести, но и того, что было опубликовано, достаточно, чтобы понять, насколько фатально разойдутся впоследствии его идеалы с дальнейшим развитием Советской России.
Хотя мы упомянули далеко не все достойные внимания тексты сборника, и уже перечисленное вполне позволяет отнести Чаянова к числу наиболее оригинальных мыслителей своего времени. Несмотря на всю критику, которой позже подвергались его исследования, отметим, что выполнены они были на уровне, не уступающем в целом мировой науке, причем как по технике — видно хорошее знакомство Чаянова с аппаратом маржиналистской экономической теории, — так и по тематике. Чтение Чаянова сегодня позволяет не только отдать должное непосредственно его теориям, но и обогатить наше понимание идейного ландшафта тех времен, не сводя его лишь к противоречию между сторонниками и противниками Советской власти в области политики или между ортодоксальной и марксистской теориями в области экономики. Более того, для экономистов это чтение может быть тем более поучительно, что и по сей день они изучают преимущественно рыночное поведение, и лишь сравнительно недавно в поле их зрения оказались разного рода альтернативные институты (здесь в качестве наиболее известного примера можно отметить Элинор Остром с ее исследованиями коллективного распоряжения ресурсами).
Обозреваемый сборник благодаря широкому охвату текстов как нельзя лучше подходит для того, чтобы ознакомиться с разными сторонами чаяновского наследия, а наличие обстоятельного предисловия и справочный аппарат книги вполне позволяют порекомендовать ее не только историкам, социологам и экономистам, но и более широкому кругу читателей. Остается лишь надеяться, что на этом работа редакционного коллектива над переизданием работ Чаянова не закончится, а его идейное наследие не просто займет свое должное место в истории российской экономической мысли, но и побудит современных исследователей взглянуть новым взглядом на предмет своей мысли, не замыкаясь в узких дисциплинарных рамках.