Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Сабина Фрюштюк. Тревожные воины. Гендер, память и поп-культура в японской армии. СПб.: Academic Studies Press / БиблиоРоссика, 2022. Перевод с английского Ольги Чумичевой. Содержание
В июле 2022 года 41-летний на тот момент безработный Тэцуя Ямагами, имевший опыт службы в Силах самообороны Японии, застрелил из самодельного оружия экс-премьера Синдзо Абэ. Для страны это был первый случай успешного покушения на политика столь высокого уровня с 1960 года, когда лидер Социалистической партии Инэдзиро Асанума был убит ультраправым активистом Отоей Ямагути.
А на днях, 15 апреля 2023 года, 24-летний безработный Рюдзи Кимура бросил самодельное взрывное устройство в действующего премьер-министра Фумио Кисиду. По данным прессы, молодой человек объяснил свой поступок недовольством японской политической системой, которая не дает ему выдвинуть свою кандидатуру на парламентских выборах: он, во-первых, не подходит по возрасту (в депутаты берут тех, кто достиг тридцатилетия), а во-вторых — не может преодолеть имущественный ценз, поскольку у него нет постоянного заработка.
Говорят, участившиеся случаи экстремального политического насилия связаны в первую очередь с ухудшением экономической ситуации: и без того находящаяся в постоянном кризисе Япония серьезно пострадала от последствий пандемии. Также можно предположить: подобные инциденты будут происходить все чаще и чаще.
Книга Сабины Фрюштюк «Тревожные воины. Гендер, память и поп-культура в японской армии» была написана задолго до этих происшествий — ее первое издание вышло в 2007 году. Но уже тогда можно было заметить, что японское общество и японская же власть стремительно милитаризируются: уже тогда высшие чины начали демонстративно посещать храм Ясукуни, посвященный среди прочего военным преступникам, осужденным на Токийском процессе и приговоренным за свои злодеяния к смертной казни.
Работая над книгой, исследовательница провела около двухсот интервью с кадетами и служащими Сил самообороны, а также изучила огромное количество агитационных материалов, демонстрирующих то, как воинственный дух в японском обществе проявляется в сферах, не самых очевидных для стороннего наблюдателя. На выходе у Сабины Фрюштюк получился вполне убедительный портрет не столько армии, сколько целого государства, которое она призвана защищать. И образ этот не назвать иначе как фрустрированный.
Для понимания этой тотальной, всепроникающей фрустрации необходимо сперва напомнить о правовом статусе Сил самообороны. Само существование японской армии, которая формально никакая не армия, раскалывает общество на два лагеря. Условные «либералы» размахивают конституцией, в которой вроде бы ясно сказано: «Искренне стремясь к всеобщему миру, основанному на справедливости и порядке, японский народ навсегда отказывается от войны как суверенного права нации и от угрозы применения силы как средств разрешения международных споров. Для осуществления цели, упомянутой в предыдущем параграфе, никогда не будут содержаться сухопутные, морские и воздушные силы, а также другой военный потенциал. Не признается право государства на воинственность». Не менее условные «патриоты» настаивают: формулировка эта совсем не ясная, и вообще статью эту необходимо срочно упразднить.
Многочисленные респонденты Сабины Фрюштюк признаются, что чрезвычайно болезненно переживают саму возможность обсуждения того, имеют ли они право на существование. С наступлением экономического кризиса это чувство собственной ненужности лишь усилилось, когда не-армию стали воспринимать как дорогостоящую обузу. В этом смысле любопытна реакция военного командования, которому необходимо постоянно привлекать молодые кадры. Как указывает исследовательница, вербовка в Силы самообороны строится не только на обещаниях карьерного роста и жизни, полной приключений, но и на постоянном подчеркивании исключительной нормальности солдат в сравнении с «ненормальным» миром гражданских. «Мы ищем нормальных граждан. Нам не нужны уроды или радикалы независимо от того, правые они или левые», — делится один из респондентов, руководящий отделом по связям с общественностью.
Что же это за ненормальное общество, от которого, несмотря ни на что, бегут юноши и девушки? Пожалуй, наиболее интересные страницы «Тревожных воинов» посвящены именно тому, что происходит с другой стороны забора, ограждающего воинскую часть. Анализируя японскую массовую культуру, Сабина Фрюштюк обращает внимание на то, как в послевоенную и послеоккупационную эпоху «самурайский дух» нашел себе нового носителя в разоруженной Японии. Его новым воплощением стали белые воротнички — офисные работники, готовые пожертвовать всем ради блага родной корпорации: семьей, здоровьем и даже жизнью. Культ самопожертвования пронизывает буквально все информационное поле той эпохи. Так, весьма показательна в этом смысле реклама, ориентированная на клерков: например, в одном ролике, расхваливающем чудодейственные свойства энергетического напитка Regain, главный герой превращается из белого воротничка в самурая с катаной, пока фоном звучит откровенно милитаристский марш с рефреном: «Бизнесмен, бизнесмен, японский бизнесмен!». В другой версии этой рекламы японский бизнесмен, жаждущий биться двадцать четыре часа в сутки, определенно лишается разума, но не сдается.
Респонденты Сабины Фрюштюк в большинстве своем не скрывают презрения к офисным служащим и недовольства их героизацией в коллективном сознании. И если кто-то и выиграл от сильнейшего кризиса, накрывшего Японию на стыке 1980-х и 1990-х годов, то разве что Силы самообороны, которые, с одной стороны, получили моральное удовлетворение (оставшиеся без работы клерки теперь тоже никому не нужны), а с другой — существенно расширили базу потенциальных рекрутов. Если прежде основу не-армии составляла молодежь из сельских районов, то теперь Силы самообороны могут укрепляться за счет юношей и девушек из самых разных классов, чей уровень жизни ощутимо упал, и у них нет возможности его повысить, получив для начала образование. И вот здесь Сабина Фрюштюк обнаруживает любопытную ситуацию, в которой удобными мишенями для вербовщиков оказываются женщины.
Стараясь улучшить свой имидж, доказать свою современность и интегрированность в общество, Силы самообороны решили продемонстрировать волю к гендерной инклюзивности. Девушки стали записываться в кадеты, надеясь в армии освоить профессию, которая после истечения двух- или четырехлетнего контракта позволит им построить карьеру на гражданской службе — в сфере здравоохранения или в массовых коммуникациях. Увы, если называть вещи своими именами, армия для них — ловушка. По крайней мере, на момент написания книги женщины составляли лишь пять процентов от штата Сил самообороны, а ради все той же показной инклюзивности их распределяли по квотам: лишь ограниченному числу девушек удавалось стать медсестрами и сотрудницами пресс-службы, основная же масса отправлялась на боевую подготовку. Которая никогда, даже теоретически, им не пригодится: в случае реальной полномасштабной войны женщин в японской армии не пустят на передовую — из-за глубоко укоренившихся традиционных представлений о «женской природе». (В скобках замечу, что японская армия в этом, естественно, не уникальна; даже израильская армия, которая обычно приводится как пример гендерного равноправия, мягко говоря, неохотно подпускает женщин к зонам боевых операций.) Таким образом, женщины дважды исключаются из общества: сперва попадая в «специфическую» организацию с сомнительным статусом, затем — лишаясь надежды на возможность полноценной самореализации даже в таком коллективе.
Примеры подобных исключений Сабина Фрюштюк видит и в политике памяти, связанной с войной и ролью Японии в ней. Вероятно, читателю «Тревожных воинов» будет любопытно узнать, какую функцию в действительности выполняет все тот же храм Ясукуни, последнее пристанище душ высших чинов императорской армии. Да, это место паломничества чиновников, ищущих поддержки у правой части электората, это место собраний разнообразных ультрапатриотических организаций, вплоть до неофашистских, это место преодоления травмирующего чувства коллективной вины через ее полное отрицание. И все это не имеет никакого отношения к действующим японским военным.
Для них создаются отдельные мемориальные пространства и вообще отдельная и на свой лад сфабрикованная история. По замечанию Сабины Фрюштюк, стержнем этой фабрикации становится сужение общей истории до локальных по возможности значений: многочисленные музеи при воинских частях посвящены исключительно истории конкретного полка. Это позволяет рассказать японским военным о подвигах их предшественников, обходя стороной неудобные вопросы о действиях «вообще Японии». Надо признать, работает это эффективно и позволяет редуцировать и практически свести на нет самые болезненные эпизоды агрессивной войны, развязанной Японией, которые, казалось бы, отрицать невозможно:
«В одном таком музее знамя, которое, по-видимому, было передано японскому полку китайским командиром, выступает в качестве свидетельства благодарности японским солдатам за их хорошее обращение с китайским населением. „Что-то тревожное в Нанкине определенно произошло, — объяснил мне майор Йонемото Акио, — но это знамя ясно показывает, что ИАЯ была не так уж плоха“».
(Опять же, в скобках замечу, что и в этом японский опыт не уникален. На ум невольно приходит благодарственное письмо от еврейской общины Хорватии, адресованное Бенито Муссолини. Этот документ часто становится объектом манипуляций, цель которых либо указать на то, что «усташи были хуже фашистов», либо вовсе для того, чтобы заявить, будто «фашисты были не так уж плохи». И то и другое, по-моему, направлено на моральное оправдание или же забвение реального участия Италии в развязывании Второй мировой войны.)
Что же касается женского участия в этой сфабрикованной через локализацию версию истории, то его просто нет: в политике памяти, ориентированной на военных, женщины времен войны сводятся к работницам тыла и любящим матерям — в приказарменных музеях не увидеть экспонатов, связанных даже с фронтовыми медсестрами.
И это лишь несколько характерных тем, затронутых в книге Сабины Фрюштюк, пожалуй, даже слишком перегруженной наблюдениями из не всегда связанных между собой срезов реальности. Явственно их объединяет, пожалуй, то, что они обнажают зловещий разрыв между внешней современностью общественного устройства и внутренней укорененностью в традициях — не просто «несовременных», но наполненных самыми жуткими смыслами.
Конечно, с момента написания «Тревожных воинов» в мире многое изменилось, но в лучшую ли сторону? Не являются ли нападения на высокопоставленных японских чиновников своего рода бумерангом, опрометчиво пущенным ими, когда они пытались заручиться поддержкой консервативно-патриотического лагеря? И нельзя ли сказать, что, однажды войдя в общество, пафос агрессивного милитаризма не растворяется без следа и всегда находит форму, чтобы затаиться, как Хироо Онода в филиппинских джунглях, и в подходящий момент выпрыгнуть с адским кличем «банзай»?
Больше вопросов, чем ответов.