Карты битвы за прошлое, альбом о похождениях Laibach в КНДР, хроника вятской дичи, доклады Ильи Зданевича, а также сказ о том, как Витгенштейн Толстого апгрейдил. О приглянувшихся новинках в традиционном пятничном обзоре рассказывает Иван Напреенко (при участии Ивана Мартова).

Дни освобождения. Laibach и Северная Корея. Под редакцией Ж. Симулена, М. Тровика. М.: Individuum, 2021. Перевод с английского М. Тренихиной. Фрагмент

Многие знают о том, что группа Laibach сыграла в 2015 году первый в истории Северной Кореи рок-концерт, немало кто успел посмотреть документальный фильм «День освобождения», снятый организатором поездки Мортеном Тровиком в 2017 году, но множество деталей колоссального предприятия были распылены.

Альбом «Дни освобождения» эти детали собирает и фокусирует, добавляя фильму стереоскопичности, — хотя вполне работает и без него. Составителями и соавторами издания выступили, собственно, Тровик, который знаком нашим читателям по предательскому путеводителю по КНДР, и французский художник Валнуар — давний коллаборант виртуального государства NSK, художник означенного фильма и оформитель книги.

«Дни освобождения» — это история не столько про факты, сколько про контекст, предпосылки, чувства участников и реакцию окружающих; это больше ответ на вопросы «что это было и чем это важно?», чем бэкстейдж. Здесь вы найдете «заветы» Laibach из начала 1980-х, переписку с чиновниками КНДР, публикации корейской и западной прессы, а также, к примеру, расшифровку выступления Славоя Жижека, из которого следует, что месседж словенских трикстеров неизменно страшнее и интереснее, чем просто троллинг леваков, либералов и подданных тоталитарных режимов.

Однако главное в книге не тексты, которые в массе своей и так доступны без перевода, но картинки. Валнуар разбил крупно кадрированные фотодокументы коллажами северокорейских плакатов и глухими страницами, закрашенными плотным кроваво-красным. При беглом пролистывании создается ощущение, что книга на тебя зычно, пропагандистски кричит.

«Как красный фонарь в черно-белой фотолаборатории, работающий в рамках логики химикатов, эмульсий и покрытых галогенидом серебра бумажек, Laibach инсценирует необычайность власти тем же образом, обнажая скрытые образы, которые иначе никогда бы не увидели свет».

Владимир Коршунков. Ветроум. Странное, страшное, смешное в повседневной жизни русской провинции XVIII — начала XX века. М.: Редкая книга, 2021. Содержание

Кировский историк, филолог и этнограф, специалист по российской «дорожной традиции» забросил невод в архивы Вятской губернии и вытащил множество редких свидетельств о необычных — по меньшей мере с современной точки зрения — происшествиях, что случались при царском режиме.

Казначейского писца уличают в занятиях колдовством. В пещерах на Каме живут разбойники (их заживо сжигают). Дьячок чудит. Удмурты ритуально режут голову русскому нищему. Кошек меняют на ложки меха ради.

Каждый случай Коршунков разбирает и масштабирует, так что локальный кейс начинает подсвечивать жизнь российской провинции в целом. Чтение легкое и отвлекающее, что ли.

«Мултанское дело взбудоражило русское образованное общество. Казалось невероятным, чтобы в просвещенном XIX веке в европейской части страны, где уже веками действовала Церковь, поддерживаемая всей мощью государства, могли сохраняться человеческие жертвоприношения».

Иван Курилла. Битва за прошлое. Как политика меняет историю. М.: Альпина Паблишер, 2021. Содержание

Автор книги работает с той же темой, что и исследовательница культуры Светлана Еремеева в работе «Память. Поле битвы или поле жатвы?», о которой мы немного писали. Если Еремеева не делает читателю скидок и охотно погружается в тонкости, то специалист по публичной истории Иван Курилла выдает легко усваиваемый и довольно увлекательный хит. Акцент сделан не на нюансы коммеморации, а на крупные планы того, как борьбу за власть подкрепляют противоречивые исторические нарративы.

Исходная точка в рассуждениях профессора ЕУСПб такая: прошлое — это язык, на котором говорит настоящее о себе самом. Долгое время тут царил монолингвизм, но он уступает место полиглотизму — по мере того, как развиваются технологии, центральная власть подвергается эрозии, а угнетенные группы обретают голос и доступ к властным ресурсам. Этот доступ сильно варьируется, как варьируются и схемы нового многоязычия. Палитру вариантов Курилла демонстрирует на парадоксальной паре похожих, но во многом противоположных примеров США и России.

Битва, которую рисует исследователь, — это не Верден, а уличные бои, где линия фронта постоянно меняется. Тем не менее основные участники конфликта в описании Куриллы остаются в общем и целом стабильными: «простые и разные люди» против «великих людей государства». Четко понятна еще одна вещь: война не пройдет, она пришла, чтобы остаться.

«История, если использовать современную метафору, превратилась из монолога вещающей „радиоточки” в интерактивный „интернет”».

Генри Пикфорд. Мыслить как Толстой и Витгенштейн: искусство, эмоции и выражение. СПб.: Academic Studies Press, БиблиоРоссика, 2021. Перевод с английского О. Бараш. Содержание. Фрагмент

Работу философа и филолога Генри Пикфорда можно резюмировать следующим образом: все то, что не доделал Толстой, Витгенштейн довел до конца. Автор ведет бой с семантическим скептицизмом в том виде, в котором он предстает в работах Деррида и Крипке. Огрубляя, «противника» можно описать так: мы никогда не можем быть уверены в том, что правильно интерпретировали сказанное (написанное). Или так: никаких заведомо определенных значений не существует в принципе.

Пикфорд выкатывает против этих инсинуаций идею Витгенштейна, согласно которой понимание не обязательно требует (ничем не гарантированной) интерпретации. Ну, например, музыку мы понимаем именно таким образом — от звука к сердцу, без всяких опосредований. Мысль эту подсказывает философу не кто иной, как Лев Николаевич Толстой, чьи поздние книги Витгенштейн очень ценил, а идеи «Анны Карениной», «Крейцеровой сонаты» и эссе «Что такое искусство?» творчески — как показывает Пикфорд — развивал. Австрийский логик в долгу не остается: его концептуальный тьюнинг помогает прибрать скептический беспорядок в теоретической постройке Толстого, который передозировался Шопенгауэром.

Так стараниями двух любителей простой жизни Пикфорд формулирует обновленную теорию эстетического экспрессивизма, полезную в современных дебатах об эмоциях, этике и эстетике. Вышла довольно зубодробительная работа, где логики чуть больше, чем литературы, но сама литература оказывается чуть выше логики.

«Пример детектора дыма весьма показателен. Детектор обнаруживает, регистрирует дым, имеет интенциональное отношение к дыму, потому что именно для этого он был сконструирован („настроен”). Его интенциональность вытекает из интенциональности его предназначения, цели, для которой он придуман».

Илья Зданевич (Ильязд). «Дом на говне»: Доклады и выступления в Париже и Берлине. 1921–1926. М.: Гилея, 2021. Содержание

Мимо книги с названием «Дом на говне» невозможно пройти, даже если вы никогда не слышали об Илье Зданевиче и не читали его романов и заумных стихов — а между тем речь идет не о серии «Альтернатива контркультуры», но о классике русского авангарда, который после революции эмигрировал и продолжил в Париже и в Берлине преобразовывать отечественную словесность всеми доступными ему средствами. В числе таких средств были доклады и выступления 1920-х годов, составившие эту книгу, от ряда материалов которой волосы на голове у многих могут несколько зашевелиться, но оно и к лучшему. Ильязд предлагает своим слушателям последовательную теорию авангардной литературы, которая в силу своего радикализма не сыграла большой роли даже в те благословенные времена, но зато, если подходить к ней без излишнего ханжества, может неплохо взбодрить десны в наши дни.

«Так мягкими и плавными фонемами, гортанным сухим „как”, образами и формами Тютчев с исключительной полнотой и проникновенностью выражает свое анальное ощущение. Призыв к блуду Пушкина не удался, зато удалась мерзость Тютчева. Этот путь позже превратил Парашу Евгения в арестантский сосуд, произвел на свет Акакия Акакиевича, заставил Чехова подписываться „Ваш кум Повсекакий”, <...> полюбить выражение „никакими каками”, петь Вертинского о какаинетке, а Маяковского бранить не знающих „нажраться как”».