Десмонд Моррис. Сюрреалисты в жизни. М.: Ад Маргинем Пресс, 2019. Перевод с английского Елизаветы Мирошниковой
Десмонд Моррис в свое время прославился как этолог, специалист по поведению животных и людей, чей скандальный magnum opus «Голая обезьяна» внимательно изучали в Верховном суде США — невиданный успех для научно-популярной литературы.
В куда меньшей степени он известен как художник-сюрреалист. Его первая персональная выставка прошла в библиотеке города Суиндон в далеком 1948 году. Вскоре он сблизился со многими европейскими живописцами, критиками и прочими деятелями искусств. В Лондоне он впервые выставлялся с самим Максом Эрнстом. Впрочем, художественное творчество особой славы ему не принесло, он так и остался в статусе по-своему любопытного, но все же дилетанта.
Не так давно Моррису перевалило за 90, и в своей (будем надеяться, не последней) книге он, чтобы не тратить бумагу попусту, решил выступить сразу в двух своих ипостасях. На страницах «Сюрреалистов в жизни» он, с одной стороны, авторитетный ученый-зоолог, пусть и с немного сомнительной репутацией, с другой — арт-тусовщик, большой любитель выставок и сплетен. И, словно пользуясь тем, что он пережил почти всех героев сюрреалистического интернационала, Моррис хладнокровно, если не цинично, препарирует своих друзей и друзей своих друзей.
Основу книги составляют очерки о 32 художниках: как о безусловных сюрреалистах (вроде Андре Бретона или Сальвадора Дали), так и о тех, кого лишь с огромной натяжкой можно отнести к этому движению: Фрэнсис Бэкон, Генри Мур, Пабло Пикассо. Каждую из глав предваряет лаконичная справка: национальность, годы жизни, кем были родители, в каких городах жили, список половых партнеров. К последнему пункту автор подходит с особой дотошностью — например, перечень жен, любовниц и мимолетных увлечений Пикассо занимает большую часть его досье.
Творческое наследие великих коллег по художественному цеху занимает Морриса в последнюю очередь. Описываемые объекты волнуют его исключительно как любопытные представители высших приматов, способные любить и ненавидеть, ссориться и мириться, но в основном — создавать массу бессмысленных проблем для себя и окружающих. А написанные ими шедевры становятся для автора и читателя лишь приятным довеском, побочным продуктом высшей нервной деятельности этих «голых обезьян».
Что же мы узнаем о сюрреалистах, если применить оптику, предложенную Десмондом Моррисом? В первую очередь, мы узнаем, что, несмотря на все возвышенное мифотворчество, людьми они были зачастую недалекими, весьма приземленными и при этом чрезвычайно капризными. Даже вспоминая тишайшего Генри Мура, наш биограф не может отказать себе в удовольствии рассказать такой анекдот:
«Так получилось, что у нашего общего друга, зоолога Джулиана Хаксли, в саду находился череп слона, и Генри, учтивый и вежливый гость, увидев его, тут же превратился в другого Генри — немилосердного скульптора. „Он великолепен, он должен быть моим”, — потрясенно выговорил Мур. Джулиан и его супруга были огорошены. Никто не требует, когда приходит в гости к друзьям, чтобы они отдали ему дорогую их сердцу вещь, которая является их личной собственностью. Они твердо верили, что не могут отдать ему череп, „потому что птицы свили гнезда в его глазницах”. Генри ответил, что подождет, пока вылупятся птенцы».
Десмонд Моррис с носорогом в Лондонском зоопарке, 1965 год
Раскрывая же секрет Полишинеля о гомосексуальности Фрэнсиса Бэкона и его многочисленных психологических травмах, Моррис и вовсе становится в позу начинающего стендап-комика:
«Первой ошибкой отца Бэкона было поручить конюхам высечь Фрэнсиса за его чрезмерную женственность. К его ужасу, Фрэнсису это понравилось — наказание закончилось садомазохистской оргией. Второй ошибкой было отослать Фрэнсиса в школу-пансион. Там у Фрэнсиса случился роман с другим юношей, и его оттуда исключили. Третьей ошибкой было то, что отец выгнал Фрэнсиса из дома, когда обнаружил, что тот примерял нижнее белье матери. Фрэнсис немедленно отправился в Лондон и погрузился в гомосексуальный мир. Когда отец выяснил, чем занимается его сын, то совершил четвертую ошибку — отправил его в Берлин».
Но, что самое удивительное, выбранный Моррисом метод действует на читателя безотказно.
«Сюрреалисты в жизни» — это то, что хочется назвать гедонистическим чтением. Эта книга, которую вам, скорее всего, продадут в разделе «интеллектуальная литература», решительно отказывается от своей интеллектуальной составляющей, оставляя за собой лишь право развлекать читателя потоком баек. Достаточно упомянуть, что автор книги о сюрреалистах умудрился лишь раз произнести имя Фрейда, да и то в весьма ироничном ключе:
«В медовый месяц молодожены посетили Вену, где Бретон встретился с Зигмундом Фрейдом, которым остался разочарован. Бретон впоследствии отказывался говорить об этой встрече — судя по всему, причиной послужило высокомерие Фрейда. Когда позже Бретон все же описал ее, то назвал Фрейда „маленьким старичком без всякого блеска”».
Если вы захотите освежить свои познания об одном из самых странных явлений в истории искусства, то вам лучше не открывать эту книгу. В самом деле, что нового нам может сообщить о воздушных полотнах Ива Танги его непродолжительная интрижка с Пегги Гуггенхайм, коллекционировавшей любовников с не меньшим энтузиазмом, чем произведения искусства? А меж тем этому не самому значительному эпизоду из жизни художника, в котором можно лишь пожалеть его несчастную супругу, отведена значительная часть посвященного Танги очерка.
Какой штрих к портрету Фрэнсиса Бэкона добавит тот факт, что он красил волосы гуталином, а зубы чистил средством для мытья посуды? Зачем зрителю «Герники» знать, в каком году и при каких обстоятельствах ее автор лечился от гонореи? Такие истории рассказывают разве что самые нерадивые лекторы, когда понимают, что аудитория вот-вот погрузится в сон, от которого может и не очнуться.
В итоге книга, заявленная как биографическое исследование сюрреализма, сама оказывается своего рода произведением сюрреалистического искусства, от первой до последней страницы сотканного из неврозов, болезненной сексуальности и черноватого юмора. Нас будто заставляют тридцать два раза перечитать одну и ту же историю: родился — жил — вступал в половые связи — скандалил — страдал — умер. И какой во всем этом был сакральный смысл?
Но ведь в сюрреализме и правда все достаточно плохо с содержательной частью. Объекты Бретона и его товарищей не нуждаются в смысловом наполнении, они ценны своей наглой самодостаточностью, навязывающей зрителю игру в эксгибициониста и вуайера, в которой последний заведомо проиграл:
«Я впервые показал свою сюрреалистическую живопись в 1948 году и с тех пор тщательно избегаю вопросов о том, что значат мои картины. Сомневаюсь, что когда-либо существовал хотя бы один сюрреалист, которому нравилось отвечать на подобные вопросы. Одни отвечали грубо, другие — неопределенно, некоторые — вопросом на вопрос. Если художник-сюрреалист пишет картины, прямо перенося в них образы из своего подсознания, ему должно быть непросто рационально объяснить, что в них происходит. В противном случае его работы, строго говоря, не могут считаться сюрреалистическими — это просто фантастическое искусство, рассказывающее тщательно продуманную эротическую историю. Работу художника-фантаста порой трудно отличить от сюрреалистической картины, но на самом деле она так же близка к сюрреализму, как Дисней к Иерониму Босху».
Наверное, было бы очень неприятно попасть на страницы подобной книги. Но тем она и ценна, что раскрывает самую суть сюрреализма — столь революционного по форме и столь реакционного по содержанию течения, без которого невозможно представить современное искусство. Нравится оно нам или нет.
____________________________________________
Содержание:
