Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Олег Хлевнюк. Корпорация самозванцев. Теневая экономика и коррупция в сталинском СССР. М.: Новое литературное обозрение, 2023. Содержание. Фрагмент
Историю Николая Максимовича Павленко (ок. 1908—1955) трудно назвать неизвестной. Ее регулярно переоткрывают журналисты, по ее мотивам снят сериал с Сергеем Безруковым в главной роли (хорошего мента, а не Павленко) и несколько документальных фильмов, один — для канала «Звезда». В комментариях к фильму на ютубе зрители пишут (привожу в авторской орфографии): «Павленко красавчик, орден ему, красиво , есть же люди которые могли государства нагнуть». Или — «Главное: Он не продал РОДИНУ!!! Хвала и честь герою!»; «Сам жил, другим давал жить и для страны пользу приносил. А сколько таких настоящих полковников разворовывало страну и ничего не делало» и т. д. К противоречивости хвалебной общественной оценки мы еще вернемся, а сейчас зафиксируем, что в первых же кадрах ведущий Сергей Чонишвили называет Павленко «преступником № 1 в СССР». Это громкое определение созвучно формулировке, которая вошла в приговор «красавчику»: «Беспрецедентный случай в истории нашего государства после гражданской войны».
В своем исследовании прекрасный историк Олег Хлевнюк отталкивается от этой фразы, чтобы поставить серию вопросов: действительно ли случай Павленко беспрецедентен? Как он вообще оказался возможным в сталинском СССР? Почему, наконец, такая формулировка попала в приговор?
Поскольку перед нами отнюдь не детектив, спойлер — он же ответ в общем виде — звучит уже во введении: перед нами уникальный, но по-своему типичный случай. «Корпорация Павленко занимала в <...> системе свое место. Она отличалась определенными особенностями, но отражала общие черты теневой экономики в сталинском СССР». Сам же Павленко занимает почетное место в длинном ряду советских самозванцев и мастеров социальной мимикрии. Тут же, во введении, Хлевнюк предупреждает, что не намерен излагать «увлекательный сюжет из истории организованной преступности и борьбы с ней», а преследует задачу «изучения организации Павленко в контексте важных тенденций советского социально-экономического развития».
Между тем сюжет действительно увлекателен, и Хлевнюк его воспроизводит во всех эмоционально скупых подробностях: участники событий не вели дневников и не писали писем, а журналисты не освещали процесс, и все, что у нас осталось, — документы организации, материалы расследования и стенограммы допросов.
В начале 1948 года участник ВОВ Николай Павленко организовал нелегальное предприятие, которое занималось строительством шоссейных и железнодорожных веток для государственных ведомств. Что примечательно, подобный опыт у него уже имелся: начало войны застало инженера-строителя Павленко в Белоруссии, вместе с тысячами других военнослужащих он бежал на восток. Вместо того, чтобы скрываться, сын раскулаченного украинского мельника выбрал неожиданный сценарий: вместе с довоенными коллегами и знакомыми он учредил участок «Управления военно-строительных работ № 2». Это предприятие не существовало в официальных документах, однако натурально занималось строительством военных объектов для нужд Красной армии. Добившись постепенно относительно легального статуса, организация Павленко дошла практически до Берлина, ведя работы у самой линии фронта. Ее участники отметились в «присвоении трофейных ценностей», эпизодах самосуда (вполне дежурные достижения того времени) и смогли демобилизоваться с наградами — как официальными, так и самовыданными, также сумев обналичить серьезные суммы.
Приобретенный в войну опыт пригодился в 1948-м. Как и тогда, используя подложные документы, печати и бланки, Павленко основал мифическое Управление военного строительства (УВС) № 1, которое якобы подчинялось Военному министерству СССР. Статус военной организации облегчал предпринимательские задачи: помогал заключать подрядные договоры с государственными организациями, получать у заказчиков строительную технику и т. д. Себе и помощникам Павленко присвоил воинские звания, став полковником инженерных войск; сотрудники УВС носили военную форму. Дела организации быстро набрали оборот: стройплощадки возникали в Украине, Молдове, Эстонии, России. За четыре года существования корпорация Павленко успела провести работы в 32 населенных пунктах по 64 договорам на строительство различных объектов на сумму более 38 млн руб. Объекты успешно сдавались, репутация предприятия крепла, на стройках трудились сотни рабочих, которым платили зарплату. В УВС существовали даже собственный охранный отряд и служба контрразведки.
Все рухнуло в результате пустячной случайности: обиженный обсчетом рабочий написал жалобу на начальство в Москву. Там нехотя начали проверку (подобные жалобы были нормой) и скоро с удивлением обнаружили, что никакой организации под названием УВС в структурах Военного министерства не существует. Когда вскрылся масштаб фиктивной организации, спецслужбы всполошились, информация дошла «до самых верхов». В ноябре 1952 года, за несколько месяцев до смерти Сталина, Павленко и часть его сотрудников арестовали. О ходе арестов и следствия сообщали высшему руководству, включая Сталина. Следователи изо всех сил старались доказать, что корпорация занималась антисоветский и контрреволюционной деятельностью, однако скорая смерть тирана ослабила репрессивный уклон дела. Как бы то ни было, Павленко расстреляли, а его ближайших соратников отправили в лагеря.
На протяжении всего текста, построенного в почти строгой хронологической последовательности, Хлевнюк совершает одну и ту же операцию, показывая, что действия Павленко изобретательны, но изобретением не являются. Напротив, они типичны, потому что укоренены в глубоком понимании реалий советской действительности и эту реальность отражают. Один из самых характерных примеров: Павленко широко применял «толкачей», т. е. снаряженных наличными деньгами агентов-снабженцев, которые находились в цикле нескончаемых командировок. Их задачей было «всеми правдами и неправдами» добиться выделенных предприятию ресурсов или договориться о срочных поставках.
«Как снабженец работал на организацию родственник Павленко Монастырский <...> Как говорилось в приговоре суда, „установив связи с Павленко, начиная с 1948 года [Монастырский] получал от него крупные суммы денег на закупку незаконным путем бензина, авторезины к машинам и запасные части к ним, присваивая при этом часть денег себе“. В целом, по данным следствия, Монастырский приобрел материалов на 75–80 тыс. руб., присвоив сверх этого 10–12 тыс. <...> Как и другие агенты по снабжению, Монастырский постоянно находился под угрозой ареста. Осенью 1949 года против него было возбуждено уголовное дело за хищение колхозного зерна и спекуляцию. Речь шла о закупках в пользу организации Павленко. Однако «начальнику контрразведки» УВС Константинову, который действовал по поручению Павленко, удалось добиться прекращения дела. Вряд ли и в этом случае обошлось без взятки».
В использовании толкачей никакой инновации Павленко не было. Каждый советский администратор мучился с тем, как обеспечить материально-техническое снабжение, откуда взять сырье, материалы и оборудование, нужные для производства и выполнения планов. Плановая централизованная экономика плохо справлялась с подобными задачами, особенно если ресурсы требовалось добыть быстро, в экстренном порядке. Услугами толкачей пользовались все, на заводах они роились десятками, государство периодически запускало карательные кампании, но феномен никуда не девался.
Действия Павленко работают как прожектор, выхватывая характерные черты сталинской реальности. Сама структура организации, пишет Хлевнюк, точно воспроизводит иерархию системы: «Во главе организации стоял свой „вождь“ — Павленко. Он имел значительную власть, стремился любыми доступными ему средствами поддерживать отношения „начальник — подчиненные“ и распоряжался значительными материальными ресурсами. Однако Павленко, как и большой „вождь“, не мог действовать в одиночку. Ему приходилось опираться на группу соратников, составлявших своеобразную „номенклатуру“. В приговоре суда ее называли „руководящее ядро преступной организации“».
Столь же характерным было встраивание Павленко в патрон-клиентские отношения с советскими чиновниками. Он использовал полную палитру способов перевести деловой контакт в неформальную связь — от прямых взяток до «практик гостеприимства» вроде совместных попоек.
«Вместе с тем в число 80 функционеров, „запутанных в сетях“ Павленко, суд, очевидно, включил также тех, кто получал не денежные взятки, а различные подношения. В ряде случаев ценность таких подарков была сопоставима со значительной денежной взяткой. Так, управляющий Здолбуновским управлением Госбанка якобы получил от Павленко автомобиль „Москвич“, управляющий Дубнинским отделением Госбанка — „Мерседес“, начальник Звенигородского райотдела МГБ — автомобиль „Победа“».
Тактики и стратегии полковника-самозванца показывают еще одну важную деталь: сталинскую эпоху справедливо считают эпохой недоверия, вызванного государственной политикой террора, поощрения доносов и ксенофобии; однако даже тоталитарная система не способна ликвидировать «социальный клей» — успех Павленко во многом основан на сетевом доверии советских чиновников, которые опознавали в нем своего постольку, поскольку его уже успели признать другие члены чиновничьего сообщества.
На укрепление доверия — или на усыпление бдительности — также влияли эксплуатация военного образа организации: она не только отражала реалии поствоенного общества, где армейская форма часто была единственной доступной одеждой, но и выворачивала наизнанку государственную озабоченность врагами и шпионами. Как это формулирует Хлевнюк, «Павленко в полной мере использовал синдром „государственной тайны“ в своих интересах».
Что отдельно впечатляет при чтении, так это масштаб бардака, который царил в позднесталинском СССР. Совершенно особым фактором беспорядка выступала институционализированная паранойя: сталинская система выталкивала в зону уголовных преступлений социально-экономические отношения, которые не криминализировались в Союзе ни до, ни после «отца народов». Эта чрезмерность умножала бюрократический хаос, отчего раскрытие реальных преступлений становилось выборочным и в конечном счете случайным.
«Советская судебная статистика 1940–1952 годов показывает, что преследования за обычные уголовные преступления составляли лишь незначительную часть осужденных. Удельный вес приговоров судов за бандитизм составлял около 0,3%, примерно столько же — за умышленное убийство. За разбой и грабеж — менее 1%, за изнасилование — 0,1%, за хулиганство — 3,5%. Максимальный удельный вес приговоров приходился на самовольные уходы с предприятий и учреждений — более 40% и хищения социалистической собственности и личного имущества — около 17%».
Собственно, вся деятельность УВС демонстрирует, что при Сталине порядка не было: карательный угар системы, где чрезмерно расширялась сфера применения уголовного наказания, а уголовные преступления политизировались, вовсе не приводил к желаемым результатам. Именно то, что деятельность Павленко обнажала уязвимость системы, отчасти объясняет линию обвинения: следователи стремились доказать, что в УВС планировались антисоветские вооруженные акции, инспирированные Западом.
«Обвинения в контрреволюционной антисоветской деятельности были связаны со значительными масштабами и дерзостью деятельности Павленко. Логика следствия и высокого начальства была очевидной. Признать, что советская экономическая и административная система была столь неэффективной, что допускала частное предпринимательство значительных размеров, они не могли. Следовательно, подобное преступление могли осуществить только враги, имевшие, скорее всего, поддержку извне».
Не приходится сомневаться, что «доказать» поддержку извне помешала лишь смерть Сталина. Вскоре после того, как людоед затих в луже мочи, было прекращено дело врачей-вредителей, а чекистов, «грубейше извращавших советские законы», показательно привлекли к уголовной ответственности. Был даже принят закон о запрете пыток. Не приходится сомневаться, что приговоры по делу УВС оказались мягче, чем бы они были при Сталине. Впрочем, Павленко это не помогло.
Судьи по понятным идеологическим причинам проигнорировали тот факт, что теневой бизнес кулацкого сына был нелегален лишь в стартовой точке и что дальнейшие звенья цепи функционировали вполне в русле гибких советских норм. Очевидно, что Павленко с коллегами по своей стратегии не были похожи на расхитителей, мошенников и спекулянтов, предпочитающих сорвать банк и исчезнуть с максимальной прибылью при минимальных вложениях. Корпорация самозванцев играла вдолгую, на не самом прибыльном рынке, пестуя свою репутацию и совершая большие вложения. При этом «УВС было типично по основным методам организации производства, по взаимодействию с государственными структурами и чиновниками, по способам существования в советском социуме». Павленко не придумал авторской отмычки, напротив, он обращался к широко известным в СССР приемам и методам, которые позволяли частной инициативе заполнить закономерные дыры централизованной плановой экономики.
Реакцию современников на дело Павленко мы вряд ли узнаем: процесс был закрытым. Реакция же наших современников общедоступна: я начал с нее этот текст. В разнообразии положительных реплик четко просматриваются две линии. Первая: Павленко хвалят за то, что он «не продал РОДИНУ», в отличие от «заворовавшихся генералов» (очевидно, речь о вневременном феномене) — такая оценка вполне соответствует тому, что Павленко пытался донести до судей и следователей сам. Вторая: Павленко — «красавчик», потому что «нагнул государство». Оставляя в стороне спекуляции о любви сограждан к национально-ориентированному анархизму, я также отмечу третью линию, которую Олег Витальевич формулирует как «не вовремя и не там родился», а комментаторы, например, так: «В наше время он был бы успешным предпринимателем, директором строительной фирмы».
Почему-то кажется, что если бы Павленко родился лет на 50 позже, то предприимчивый авантюрист, готовый рисковать, отнимать у рабочих паспорта, сажать несогласных в подвал и брать то, что плохо лежит, преуспел бы в залоговых аукционах и, вероятно, владел бы сейчас «естественной монополией». Представить себе комментарии на ютубе в таком случае доверяю читателю.