Письма Ницше, автобиография Тинто Брасса и унитаз со смывом как повод верить в человечество. Так бывает по пятницам, что взбалмошные редакторы «Горького» рассказывают о любопытных новинках, — и сегодня не исключение.

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

История одной дружбы. Переписка Фридриха Ницше и Эрвина Роде. М.: Культурная революция, 2022. Перевод с немецкого В. Бакусева

«Кстати, все мы — странные ребята, я удивляюсь себе чем дальше, тем больше», — писал Фридрих Ницше филологу-классику Эрвину Роде 19 марта 1874 года. Да, пожалуй и вправду странноватые, и впервые выпущенная на русском переписка великого философа с его лучшим другом в этом отношении весьма красноречива. Любой, кому довелось прочитать две-три биографии сумрачного немецкого гения, благодаря этой книге наверняка увидит Ницше в не совсем привычном свете: не одинокий отшельник, топчущий горные тропы между приступами кошмарной болезни и работой над очередным шедевром, но юный филолог-романтик и внимательный любящий друг. Дюжая часть переписки приходится на те годы, когда он с тем или иным успехом занимался академической карьерой и шаг за шагом продвигался во всем известном направлении, постепенно отдаляясь от, увы, не столь гениального Роде, с которым они долгое время были весьма близки и во многом похожи: оба боготворили Вагнера с Шопенгауэром, строили далеко идущие планы и сорили в письмах древнегреческими словами и цитатами из Гете. Кончилось все это совсем нехорошо: никто бы не обрадовался, получив в январе 1889 года письмо от Диониса из психиатрической лечебницы, но сама история их многолетней дружбы, пускай местами и чересчур восторженной, трогает по-настоящему.

«Ницше — Роде

Лейпциг, День покаяния [20 ноября 1863]

<...> Но, дорогой друг, как скажется мнение окружающих на твоей и моей работе? Вспомним о Шопенгауэре и Рихарде Вагнере, о неиссякаемой энергии, с которой они отстаивали веру в себя под крики всего образованного общества; и раз уж невозможно апеллировать к deos maximos [олимпийским богам], то у нас еще все-таки остается то утешение, что сычам нельзя отказать в праве на существование (в том числе и совушкам, см. прилож. фотогр.) и что два понимающих друг друга и единодушных сыча являют собой веселое зрелище для богов».

Тинто Брасс, Катерина Варци. Жажда свободы: этика, эстетика и эротика. М.: АСТ, 2023. Перевод с итальянского М. А. Козловой. Содержание. Фрагмент

На постсоветском пространстве у режиссера Тинто Брасса репутация, мягко говоря, анекдотическая: у нашего зрителя его фильмы проходят в лучшем случае по разряду сальных комедий или софт-порно. (Исключение, наверное, «Калигула», который проходит по разряду просто порно.)

Репутация эта, разумеется, лишь в малой части соответствует реальному образу кинохулигана, фильмы которого в свое время будоражили воображение наших зрителей ночного телеэфира. В действительности Тинто Брасс является плотью от плоти огромного, тучного, жизнелюбивого и одновременно мрачного итальянского кинематографа второй половины XX века.

Как минимум на начальном этапе карьеры он органично вписывался в общие «левацкие» тенденции будущих мастеров: его полнометражный дебют «Кто работает — тот пропал» (1964) можно без всяких оговорок ставить на одну полку с антибуржуазными манифестами, скажем, Пьера Паоло Пазолини.

Впрочем, высоколобого рабочиста из Тинто Брасса не вышло: вскоре после многообещающих первых проб он открыл для себя жанровое кино и себя как его эталонного мастера. В его фильмографии есть место и эксцентрическим (совершенно невинным) комедиям, и социальным драмам, и куда более глубокому, чем может показаться, nazisploitation (не только «Салон Китти», но и «Калигулу» вполне можно отнести к этому субжанру, субверсивно исследующему связь между экстремальными формами секса и власти).

Автобиография, написанная Тинто Брассом при поддержке его супруги Катерины Варци, замечательна прежде всего тем, что одновременно опровергает стереотипы о нем и их же подтверждает — но в самых неочевидных моментах. Здесь мастер вуайеризма позволяет наконец посмотреть на себя самого, какой он есть, но в нужные моменты прикрывается чрезвычайно забавными фиговыми листами самоиронии и самолюбования. Явно на волне #MeToo он тщательно, будто оправдываясь, рассказывает подробности профессиональных отношений на съемочной площадке. А временами и не думает извиняться за какие-то свои моральные промахи и ошибки: тут он вспоминает, что кино, по его мнению, прежде всего искусство аффектов, не терпящее полутонов.

«В промежутке между „Салоном Китти“ и „Калигулой“ я впервые представил свою кандидатуру на выборах в качестве депутата от Радикальной партии. Я выбрал ее, потому что в прошлом она меньше всех остальных напоминала типичную партию. Ее члены принуждали остальных политиков считаться с теми, кто боролся за гражданские свободы, — словом, задавали им жару. Они защищали различные меньшинства, слабых, изгоев и непризнанных, говорили с ними на понятном простым людям языке, без лишнего пафоса и громких слов, как в общественных, так и в культурных, политических и этических вопросах. Они не прогибались под власть имущих. Не имели политических прародителей, но при этом не чувствовали себя сиротами. Их намерения подтолкнуть общество к радикальным изменениям возмущали добропорядочных граждан и вызывали у них недовольство, к каким бы политическим течениям эти господа себя ни относили, поэтому они обвиняли радикалов, что те отнимают голоса у леваков. Но это не так. На самом деле леваки отнимали голоса у радикалов».

Михаил Кильдяшов. Флоренский. Нельзя жить без Бога! М.: Молодая гвардия, 2023. Содержание. Фрагмент

В биографии Павла Флоренского, написанной служкой Изборского клуба Михаилом Кильдяшовым, есть лишь два действительно серьезных недостатка: не всегда уместные придыхательные интонации, порой переходящие в подобострастие (очевидно бесовское «чувство»), и приложение в виде «Молитвы священномученику Павлу (Флоренскому)».

Если первое еще можно простить, сославшись на слабость человеческой природы и тяготы сопротивления страстям, то второе для человека верующего явно недопустимо. Насколько нам известно, отец Павел Флоренский до сих пор не был канонизирован — ни как священномученик, ни как страстотерпец, ни в каком ином виде. Все это отдает народным «христианством» в самом его дурном пошибе, который вряд ли бы пришелся по нраву Павлу Александровичу Флоренскому.

В остальном же — вполне добротный очерк истории трудов и дней великого человека, прожившего жизнь в эпоху, которая физически отторгала людей, ему подобных.

«Осознать значение поэзии в наследии Флоренского помогает письмо его старшего друга — историка и философа Владимира Александровича Кожевникова, который, отзываясь на книгу „В вечной лазури“, писал: „...для меня мыслитель П[авел] А[лександрович] никак не менее дорог, ценен и нужен, чем художник П. А. А проще всего и лучше всего — не разлучать того, что Бог таинственно сочетал в человеке, как целостной личности, несмотря на кажущуюся несоединимость или труднообъединимость составных частей“.

Действительно, только сочетав художника и мыслителя Флоренского, можно постичь полноту его личности. И мыслитель, и художник взирают на небо, стремятся к вечной лазури».

Иэн Таттерсол и Роб Де Салль. Человек неожиданный: генетика, поведение и свобода выбора. М.: Издательский Дом ЯСК, 2023. Перевод с английского Н. Пахмутовой. Содержание

Мода на эволюционную биологию и психологию, а также желание их особо рьяных адептов вытеснить все прочие иные объяснения человеческой природы закономерно привели к тому, что сами эволюционные биологи решили охладить свой пыл.

«Человек неожиданный» (в оригинале резче — «случайный») — это научно-популярная попытка дать окорот тем, кто считает, что индивидуальные и коллективные особенности человека имеют прямые генетические эквиваленты, а также потеснить позиции убежденных, что современный человек — просто хорошо помытый кроманьонец, чье поведение обусловлено приспособлением к условиям гипотетического Ледникового периода. Авторы планируют, во-первых, показать, что адаптацией можно объяснить далеко не все повороты судьбы человечества как вида, а во-вторых, отдать должное его уникальности, выражающейся в особом «когнитивном стиле» и свободе выбирать, которые качественно отличают людей от иных существ.

По меркам 2023 года затея почти крамольная, но Иэн Таттерсол и Роб Де Салль реализуют ее не без изящества, опираясь на аппарат математической статистики, данные палеоантропологии и другие инструменты, позволяющие если не вернуть веру в человечество, то хотя бы посрамить попытки редукционистов найти слишком простые обоснования нашему плачевному положению.

«...каким бы бесконечно малым ни казался эффект каждого отдельного человека, именно отдельный человек меняет форму кривой и в конечном итоге характер поведения всего человеческого рода. Один человек расколол первый камень. Один человек процарапал на камне первый символ. Один человек изобрел унитаз со смывом».

Сальваторе Сеттис. «Гроза» Джорджоне и ее толкование: Художник, заказчики, сюжет. Москва: Новое литературное обозрение, 2023. Пер. с ит. И. Зверевой. Содержание

Классический, опубликованный еще в конце 1970-х труд посвящен толкованию двух картин венецианского художника Джорджоне да Кастельфранко — «Трех философов» и, в первую очередь, «Грозы» (обе написаны около 1508 г.). Прежде, чем предложить свое толкование, Сеттис анализирует различные методы и тактики интерпретации художественных работ, и в этом смысле начало его книги можно рассматривать как критическое резюме искусствоведения XX века.

Основная часть книги посвящена попытке найти исчерпывающее толкование «Грозы»; авторитетный историк искусства дает свою интерпретацию, погружая философский пейзаж в густой исторический контекст, и в процессе выводит «правило паззла». Согласно этому толковательному принципу, все элементы картины должны сочетаться «без зазоров» и безальтернативно пониматься все вместе.

Интересная деталь: версия Сеттиса, согласно которой перед нами смутно-тревожная аллегория изгнания из рая, держится на элементе, который практически никто, кроме самого историка, на картине не видит, а именно — «уползающей в углубление тонкой змее». Как ни странно, менее полезной это книгу не делает.

Джорджоне. Буря. Ок. 1508
 

«Адам из „Грозы“, как и Адам Пико, не обращает к молнии своего дерзкого и мятежного взгляда: он изображен в начале человеческой истории после изгнания из земного рая и окружен „иероглифами“, которые очерчивают границы его судьбы, — труд, болезнь, грех, смерть. Таким образом, осознание себя самого под сенью сверкающей молнии, воплощающей божественный голос, переводится в размышление о месте человека в мире».