Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Франсуа Вийон. Вийон и вийонады. Французская лирика и сатира ХV в. М.: Престиж БУК, 2023. Перевод с французского Бориса Булаева, Аркадия Застырца, Геннадия Зельдовича и других. Содержание
Речь пойдет о только что вышедшем в издательстве «Престиж БУК» сборнике, по сути вдохновленном и частично воплощенном Евгением Владимировичем Витковским (1950–2020), известным писателем, поэтом, переводчиком, публикатором, создателем портала «Век перевода», составителем антологий «Семь веков французской поэзии», «Франция в сердце. Поэзия Франции XII — начала XX вв. в переводах русских поэтов» (в 3 томах), «Строфы века» и многих других сборников переводной поэзии. Это не критическое издание, хотя в нем есть и вступительная статья, и толковые комментарии, однако отсутствует научно-справочный аппарат, в частности ссылки на оригинал: неизвестно, с каких изданий делались переводы. Как пишет составитель и переводчик Ярослав Старцев, «книга не претендует на текстологический или историко-литературный академизм».
Следует отметить, что пока в России существует одно научно-критическое издание произведений Франсуа Вийона (с последующим вариантом переизданий), которое в 1984 г. осуществил Георгий Константинович Косиков, ученый, педагог, публикатор*Вийон Ф. Стихи: Сборник / Сост., вступ. ст., комментарии Г. К. Косиков. — М.: Радуга, 1984. — На франц. яз. — 512 с. (François Villon. Oeuvres. Avec la traduction en français moderne par André Lanly. — Moscou: Éditions “Radouga”, 1984).. Им была проделана огромная работа для масштабного (хотя далеко не исчерпывающего) «открытия» Вийона российским читателем: он опубликовал полное собрание текстов поэта и вступительную статью, не утратившую научную ценность по сей день. Кроме того, именно Косиков начал создавать отечественную виллониану, ознакомление с «русским» Вийоном через внушительный корпус переводов поэта на русский язык, который продолжает пополняться.
Рецензируемый сборник (или антология) — событие знаменательное, поскольку дает представление русскоязычному читателю о литературной традиции, о том, что роднит с ней или выделяет на ее фоне средневекового поэта, по-прежнему творящего в рамках эстетики тождества, как бы он ни был знаменит. Когда представители этой традиции собраны вместе, а не разбросаны по антологиям и отдельным изданиям, феномен Вийона должен быть понят и оценен лучше, чем прежде.
Над сборником работала группа переводчиков, которая долгое время сотрудничала с Евгением Витковским: Борис Булаев, Аркадий Застырец (1959–2019), Геннадий Зельдович, Елена Кассирова, Алексей Парин, Артем Серебренников, Ярослав Старцев, Александр Триандафилиди. Известные, неоднократно переиздававшиеся полные переводы Вийона Феликса Мендельсона, Юрия Корнеева и Юрия Кожевникова, а также переводы Ильи Эренбурга сюда не вошли, остались только баллады на жаргоне в переводе Елены Кассировой, впервые опубликованные Косиковым. Собственно тексты Вийона переведены Старцевым («Заветы»), Зельдовичем («Большое завещание»), Застырцем («Разные стихотворения», за исключением «Франко-латинской баллады» в переводе Старцева).
Итак, согласно оглавлению, сборник состоит из трех частей:
Вийон: «Заветы», «Большое завещание», «Разные стихотворения», «Баллады на воровском жаргоне»*Переводы названий обоих ди Вийона является отдельной проблемой..
Рядом с Вийоном: несколько баллад поэтического состязания в Блуа. Современники Вийона: крупные поэты XV в., такие как Карл Орлеанский, Анри Бод, Жан Ренье, Жорж Шателен, Мартен Лефран, Жан Молинэ и др. (малоизвестные в России).
После Вийона:
⦁ Псевдовийоновы баллады и рондо, ранее не переводившиеся произведения, приписываемые Вийону
⦁ Несколько пародийных завещаний
⦁ Произведение, где Вийон выступает уже в качестве «персонажа» «своей» легенды: Les Repues franches de François Villon et de ses compagnons («Дармовые угощения Франсуа Вийона и его приятелей»*Recueil des repues franches de maistre François Villon et de ses compagnons. Édition critique par Jelle Koopmans et Paul Verhuyck, Genève, Droz, 1995, 206 p.), написанные около 1480 г. (первое издание 1493 г.) и имевшие большой успех, судя по количеству изданий и переводов на нидерландский и немецкий в XVI в. В них речь идет о добывании бесплатной еды с помощью проделок и хитростей Вийона (персонажа первой из шести историй) и его приятелей-бедолаг, провинциалов, разоренных судебными процессами в Париже.
Некоторое недоумение в подобном распределении вызывают попавшие в современники поэта Филипп де Витри (ум. 1361) и Эсташ Дешан (ум. 1405). Это поэты, чье влияние на Вийона очевидно, но они все-таки его предшественники, а не современники. Не очень понятно, почему в рубрике «Псевдо-Вийоны» оказывается Ален Шартье (ок. 1385 — ок.1430) с несколькими очень известными текстами («Древо любви», например), которые вряд ли относятся к «вийонадам». Впрочем, у составителей могут быть свои, «неакадемические» резоны.
Сборник предваряется вступительной статьей, скорее эссе Евгения Витковского «Бессмертный прошлогодний снег»: в нем представлена биография Вийона, «недоучки-уголовника», но бессмертного гения, и экскурс в историю перевода произведений Вийона на русский язык*См. одну из первых статей по этой тематике Косиков Г. К. О литературной судьбе Вийона // Вийон Ф. Стихи: Сборник / Сост., вступ. ст., комментарии Г. К. Косиков. — М.: Радуга, 1984. С. 314–320.. Литератор-переводчик, не признающий ученые «нечитабельные диссертации», но долгие годы «собиравший» Вийона для публикации, бесспорно имеет право на свою точку зрения, опровергать которую, выясняя подробности (по сути дела выдуманной) биографии Вийона, большого смысла нет. Тем более обидно, что в статье, взятой, по словам составителя, «в последней редактировавшейся авторской версии», обнаруживаются некоторые несуразности. Мы обращаем их к составителю, Ярославу Старцеву, так как на портале Facetiae, где выложена эта статья, они отсутствуют. Например, Клеман Маро (ум. 1544) представлен как «противник Плеяды», тогда как название Плеяды появилось в 1553 г., после смерти поэта, и Маро обычно рассматривается как ее предшественник. «Людовик XII известен как персонаж из „Трех мушкетеров“» (с. 44). Но, не успев побывать Людовиком XIII, он оказался Людовиком X в примечаниях того же Витковского. Что называется, не повезло. Впрочем, это всего лишь досадные мелочи, упущения редактуры. Есть и более серьезные вопросы, связанные, например, с происхождением баллады, которое автор возводит к «провансальским трубадурам», хотя этот жанр начинает складываться гораздо позже и имеет песенно-танцевальное начало, в XIV-XV вв. отлившееся в т. н. твердую форму.
При всем при том все перечисленные составляющие сборника надо рассматривать отдельно и подробно, те же «Дармовые угощения» представляют очень большой интерес с самых разных точек зрения.
Но пока мы остановимся только на одном аспекте, а именно на переводах текстов самого Вийона, причем речь пойдет лишь о первом впечатлении на уровне лексики и тональности, а не о всестороннем анализе, который, возможно, и появится позже.
Притягательность Франсуа Вийона (1431?—1463?) заключается отнюдь не в завораживающем образе великого поэта-маргинала, который до сих пор постоянно подпитывается романами и кинофильмами, уделяющими основное внимание второй части этого определения. Феномен Вийона — в удивительном воздействии его текстов на читателя, как эрудированного, так и рядового. Однако переводить Вийона на современный язык, даже, как ни странно, на французский, даже на уровне подстрочника, невероятно сложно. Язык XV в. с присущими ему особенностями неустоявшегося синтаксиса, лексики, с диалектальным многообразием, вариативностью орфографии находится в состоянии бурного становления. Словарь поэтического языка Вийона насчитывает 2950 слов, что почти в два раза больше, чем у Эсташа Дешана, Алена Шартье, Кристины Пизанской и на 50 единиц больше, чем у Карла Орлеанского, т. е. его непосредственных предшественников и современников, крупнейших поэтов эпохи. Впрочем, как известно, не количество языковых единиц определяет качество поэзии, а их применение. Так вот язык Вийона разнообразен, это язык письменный и разговорный, повседневный и книжный, он включает разные пласты и регистры: от религиозного, юридического, куртуазного словаря, провинциализмов и пословиц до бранной лексики и перифраз, не исключая латыни и старофранцузского. Это вполне понятно: в поэзии Вийона появляются новые социумы, а вместе с ними иные запросы и отношения. Не будучи связанным куртуазной традицией, уже пародируя ее, поэт неизбежно ищет определенные выразительные средства, смешивая, например, «низкие», грубые слова и слова возвышенные. Язык Вийона отмечен игрой слов, построенной на полисемии, амбивалентностью синтаксических конструкций, постоянно присутствующим антифразисом. Это ставит в тупик и читателя, и исследователя. Ведь приходится иметь дело и с непростым языком, и с неведомыми реалиями, и с именами (а вернее, прозваниями) людей, не сохраненными историей, несмотря на самые тщательные изыскания ученых. Поскольку речь идет о «завещаниях», жанре пародийном, то изучаются адресаты «даров». Это современники поэта, в основном представители юридических кругов (как правило, сутяги) или городской администрации, стражники, торговцы, нечистые на руку судейские, а еще воры, нищие, проститутки, пьяницы, к которым автор, впрочем, не испытывает ни малейшей симпатии. Но он также обращается и к сильным мира сего, к герцогам и принцам. Благодаря тщательным изысканиям ученых большинство адресатов установлено (что находит отражение в комментариях к изданиям поэта), но при этом неизвестно, как они были связаны с Вийоном, а о том, почему, собственно, они получают его ироничные, а порой убийственные дары и пожелания, можно только бесконечно гадать. Перед нами зачастую «темные» тексты, полные неясных аллюзий и отсылок к неизвестным людям и загадочным ситуациям. Отсюда бесконечные варьирования биографии-легенды и поиск новых методов исследования, равно как все новые и новые переводы, в том числе и на современный французский язык. Ну и не следует забывать, что фигура лирического героя Вийона крайне неоднозначна: драма и пародийный бурлеск, вера и издевка, ученость и простота (перечислять можно до бесконечности) сочетаются в нем с поразительной естественностью, ставя читателя в тупик или увлекая в ту или иную сторону.
Вот и наши переводчики, за исключением Аркадия Застырца, о переводах которого следует говорить отдельно*Мы имеем в виду не только переводы в данном сборнике, но и успевшее стать библиографической редкостью издание Франсуа Вийон. Прощание. Завещание. Стихотворения / Пер. со старофр. А. Застырца. Екатеринбург: Издательство «Екатеринбург», 1994. 156 с., явно увлеклись пародийно-бурлескным духом Франсуа Вийона.
Вийон неоднократно переводился на русский язык, с начала ХХ в. сложилось даже такое понятие, как «русский Вийон». На языке переводоведения мы имеем дело с множественными переводами. Но, как говорил Георгий Косиков, «хотя, благодаря усилиям многих переводчиков, мы теперь имеем несколько вариантов „русского Вийона“, ясно, что возможности для новых переводческих толкований его стихов остаются едва ли не безграничными». Вот и сейчас перед нами новый полный Вийон.
Но позволим себе еще одно напоминание, каким бы очевидным оно ни было. В процессе перевода возникают три основные взаимосвязанные проблемы: передача смысла, адекватное отражение реалий, выбор стиля. Это, безусловно, касается любого перевода, но имеет свои особенности при работе над текстами на старо- и среднефранцузском языке, что не столь очевидно, как может показаться на первый взгляд. Даже не вдаваясь в сложности лексико-грамматических особенностей французского языка XIV-XV вв., приходится констатировать, что проблемы, влекущие за собой смысловые ошибки, возникают уже на уровне означающего, например неверно понятой формы слова. На стилистическом уровне все обстоит гораздо сложнее и зависит исключительно от переводчика, его знания языка, художественного вкуса, чувства меры, мастерства, интуиции, наконец. Сразу оговоримся, что под стилем мы подразумеваем 1) литературный стиль (поэтический язык) эпохи, 2) стиль речи (языковой регистр). Михаил Гаспаров в статье «Сонеты Шекспира — переводы Маршака»*Гаспаров М. О русской поэзии. СПб., Азбука, 2001. С.3 89–409. (статья написана в 1969 г., но ее актуальность только продолжает возрастать из-за увеличения количества переводов старинной поэзии и повышенного интереса к проблемам перевода) говорит о том, что стиль этих переводов, отличающихся поразительным единством, принадлежит «русской романтической поэзии пушкинского времени», прежде всего в сфере «эмоциональной лексики». «Об идеологии Шекспира по переводам Маршака судить можно, но о стиле Шекспира — никогда. Сонеты Шекспира в переводах Маршака — это перевод не только с языка на язык, но и со стиля на стиль. Читатель об этом должен быть предупрежден». На самом деле в большей или меньшей степени перевод со стиля на стиль (если мы имеем дело с разными эпохами) происходит всегда. Но для максимального приближения к оригиналу в рамках выбранного литературного стиля необходим строгий лексический отбор, касающийся ключевых слов, входящих в словарь автора. При этом, поскольку лексической единице свойственно менять языковой регистр, устаревать, выходить из употребления, то одна из главных задач переводчика — найти золотую середину, не отвратить современного читателя ни чересчур высокопарным слогом, ни грубым вульгаризмом, сохранив при этом основу подлинника. Происходит это далеко не всегда. Складывается впечатление, что переводчикам хочется как-то «оживить» текст, добавляя отсутствующие в оригинале либо редкие книжные слова, либо «острое» словцо, слова сниженного уровня лексики, либо и те и другие, употребление которых не оправдано и может создать комический эффект там, где в подлиннике он отсутствует. И конечно, многое зависит от того, каким видит переводчик «своего» автора-соавтора. Тут, помимо личного восприятия, ей-богу не грех заглянуть в пару статей, а то и в те самые «нечитабельные диссертации» или просто проконсультироваться со специалистом-медиевистом.
Мы приведем только два примера, которые представляются достаточно красноречивыми, но, конечно, не отменяют восприятия и мнения, отличного от нашего.
Первая строфа «Заветов» (Lais), в нашем подстрочном переводе*Выполнено по изданию François Villon, Le lais Villon, éd. Jean Rychner et Albert Henry, Genève, Droz , 1977. выглядит так:
В году тысяча четыреста пятьдесят шестом
Я, Франсуа Вийон, школяр,
Находясь в трезвом уме и светлой памяти,
Полный энергии, c рвением, как хороший рабочий конь, без понукания,
Полагая, что следует обдумывать свои дела,
Как это излагает Вегеций,
Мудрый римлянин, великий советник,
Или же, в противном случае, можно просчитаться...*Здесь имеет место анаколуф, разрыв синтаксической конструкции, который Вийон употребляет несколько раз в значимых местах своих текстов, что наводит на мысль о стилистическом приеме.
Эта же строфа в переводе Ярослава Старцева, подчеркнувшего в предисловии необходимость «нового переводческого переосмысления» вийоновского стиля:
В сём пятьдесят шестом году
Я, Франсуа Вийон, школяр,
Почёл, не будучи в бреду,
Но чуя жопою пожар,
Что надо сделать людям дар,
Как нам Вегеций заповедал:
Уж он-то был мудёр и стар,
И в жизни кое-что разведал.
Прежде всего, скажем осторожно, обращает на себя внимание сначала «жопа» с «пожаром» в сочетании с глаголом «почитать», затем форма «мудёр». При этом столь «яркие» ассонансы и аллитерации не соответствуют не только стилю текста, но и смыслу сказанного. В этой строфе нет никакой спешки, никаких угроз, речи нет ни о каких дарах: это неверная трактовка слова оeuvres, т. е. «дел», увы, общая ошибка переводчиков. Лирическому герою просто надо привести в порядок свои дела и поступить разумно, продумав все действия: он не только не «в бреду», а «в трезвом уме и светлой памяти». И понятно, к чему тут упомянут Вегеций, военный стратег и тактик, автор трактата «О военном деле» (De re militari), широко известного во времена Вийона в переводе на французский язык Жана де Мена, одного из авторов «Романа о Розе» (немаловажный, кстати, намек для общего понимания текста). Кому знаком текст Вийона, тот догадывается, что по сути переводчик вводит в строфу информацию о последующих событиях (бегстве от угроз возлюбленной, отъезде, прощании с раздачей «даров» остающимся) и имеет полное право на подобный пролепсис, но подтасовка смыслов и неуместное смешение регистров порождают сумятицу в восприятии. Собственно, в этом и основная проблема: зачем снижать или завышать языковой регистр до такой степени, что оригинал теряет и полноту смыслов, и разнообразие оттенков? Конечно, перевод — это выбор, порой просто невозможно передать не только коннотации, но и переносное значение слова, и игру слов приходится объяснять в комментариях. Но стоит ли делать из «венериных богов», т. е. богов любви (dieux veneriëux), «венерических» богов? Или употреблять устаревшее «паскуда» в значении чего-то отвратительного по отношению к предательству и жестокости возлюбленной в строфах, где явно обыгрывается куртуазный словарь в терминах куртуазного словаря? И дело не в отдельных словах и даже не в нарушении смысла, а в общей тональности текста*О важности тона писал сам Е. Витковский в своем ЖЖ от 25 февраля 2006 года: «Мое дело было собрать переводы Вийона, оценивают пусть читатели. Как филолог я могу воспринимать только целостное, «тон». https://witkowsky.livejournal.com/15692.html, дискурс становится циничным, развязным, похожим на частушку. И это при том, что Ярослав Старцев — опытный, умелый поэт-переводчик, свободно владеющий всеми регистрами языка, о чем свидетельствуют другие переводы сборника. Значит, дело все в том же восприятии переводчиком не только материала, но и личности автора?
Теперь посмотрим на драматичную, исполненную гнева и обиды первую строфу «Большого Завещания» (Testament):
В год моего тридцатилетия,
Когда я испил всю чашу своего стыда/позора {подвергся всяческим унижениям},
Не слишком глупый/неразумный, не слишком мудрый/ разумный,
Несмотря на множество перенесенных мучений,
Каковые я все принял
От руки / из-под руки {находясь под юрисдикцией} Тибо д’ Оссини...
Хоть он и епископ, осеняющий крестом людей на улицах,
Своим епископом я его не признаю...*Le testament Villon, édité par Jean Rychner et Albert Henry. I. Texte, Genève, Droz, 207), 1974. Мы опять-таки наблюдаем здесь анаколуф.
Как пишет составитель, «„Большое завещание“ представлено в чрезвычайно интересном, мощном и явно недооцененном переводе Геннадия Зельдовича»:
За двадцать девять лет житья
Искушав горькие пилюли,
Не дуб, не мудрая змея,
Я все же грезил о притуле,
И вот меня безбожно вздули —
И вздул епископ д’Осиньи...
Ему теперь — свои бирюли,
Зато и мне — теперь свои.
Все вышеозначенные проблемы налицо и здесь, только в еще более «мощном» звучании: «пилюль» никто не «искушал», о «притуле» никто и не думал «грезить», «бирюли», и правда, у всех свои, но вряд ли позор и намеки на пытки можно назвать таковыми.
Складывается впечатление, что подобный перевод стихов Вийона искажает текст, создает неверную тональность («спасают» переводы Аркадия Застырца, точно попадающие в стиль и тон каждой баллады!), что не позволяет тем самым полноценно судить об особенностях поэзии Вийона на фоне представленной в сборнике традиции. И невольно возникает вопрос: может, это и не перевод, а пародия на перевод Вийона?