В автобиографической книге Мршавко Штапича «Плейлист волонтера» добровольцы, занимающиеся поиском пропавших людей, предстают совсем не в том свете, в котором мы привыкли видеть их в СМИ. Они оказываются самыми обыкновенными гражданами со своими слабостями и недостатками. О «Плейлисте волонтера» и общественном запросе на книги о благотворителях — в рецензии Алеши Рогожина.

Мршавко Штапич. Плейлист волонтера. М.: Inspiria, 2020

Современный литературный процесс, в своем наиболее здоровом сегменте все более стремящийся в сторону трудноопределямого нон-фикшн, в последние годы особенно увлечен подробностями работы различных НКО (некоммерческих организаций, несколько упрощая — благотворителей). Роман Анны Клепиковой «Наверно, я дурак» рассказывал нам о волонтерских организациях, работающих в интернатах для детей с нарушениями развития и взрослых психоневрологических интернатах (а также о пациентах и работниках этих учреждений); «Там, за периметром» Кати Чистяковой и «Колыбель неведомых улиц» Дениса Проданова — о бездомных, ночлежках и НКО, помогающих бездомным вернуться с улицы; «Смерти нет» — о добровольцах, занимающихся перезахоронением солдат Великой Отечественной войны; и вот эстафету перенимает роман Мршавко Штапича «Плейлист волонтера», повествующий о жизни и быте добровольческих поисковых отрядов «ЛизаАлерт».

Особенностью этого показательного выступления добровольцев-поисковиков в литературе является — в противоположность, например, книге Клепиковой, где в мемуарно-художественный текст вживлен трактат по антропологии российского медучреждения — полное погружение автора в материал. Как быт волонтеров (состоящий здесь из бесконечного алкоголя и беспорядочного секса), так и их непосредственная деятельность излагается автором как бы в виде репортажа-дневника, без каких-либо обобщений, претензий на универсальность проживаемого опыта.

В тех фрагментах книги (занимающих около половины ее объема), где речь идет собственно о поисках пропавших людей, читатель окунается в остросюжетные мини-детективы с мгновенными мобилизациями сотен добровольцев, виртуозными логистическими трюками, погонями, опросами и допросами свидетелей, родных, знакомых, «пробитием по базам», сталкингом, биллингом, налаживанием отношений с МЧС, МВД и ФСБ (которые могут как мешать, так и творить чудеса) и, самое главное, прочесыванием непролазных старых ельников, весенних болот и сточных канав заброшенных промзон. Динамика этих эпизодов захватывает с полуслова, а легкость координации сотен людей, их готовность к самым странным задачам в любую минуту и возведенная в культ взаимовыручка кажутся такими идиллическими и в то же время так понятны, близки, что не могут не вызывать в читателе пронзительной тоски, требующей прямо сейчас записаться в поисковый отряд. С этой стороны книга Штапича работает безотказно.

«Первые группы ушли работать на отклик, в ближайшие околки. Мы решаем тоже сделать крюк по лесам, чтобы получить представление о местности. После короткой прогулки, всего часа на 3, становится ясно, что леса тут — простейшие, прозрачные, состоящие исключительно из березы, без оврагов и вообще рельефа, без наваленной мертвой древесины, даже без просек. Леса ЛЕГКИЕ. И это — еще один плюс в пользу версии убийства.

К полудню машина поиска работает. Мы ждем еще москвичей, с десяток которых Жора отправил самолетом. К вертушкам присоединяются какие-то дельтапланы, целых 3.

Шура справляется великолепно — сумела опросить отчима, повторно поговорила с матерью, собирает на совещания по несколько генералов МЧС и полиции, которые охотно прислушиваются и дают указания своим людям.

Расстраивают лишь бестолковые местные опера, которые только во второй половине второго дня дают опросить отчима.

Этот узколобый парень настолько плох на банальном опросе, что я могу вслух кричать „убийца”. У него ничего не сходится, всё сбивается в кучу, одна ложь прикрывает другую. Он не может оправдать ни расхождений во времени, ни своих же вчерашних показаний — как именно, почему именно, в какой именно момент ушел мальчик, в каком направлении...»

Фото: lizaalert.org
 

Другое дело, что, кроме извлечения из читателя разных щемящих чувств, эти репортажи мало чего могут дать. Методики поиска, структура организации и прочие чисто информативные вещи остаются для читателя загадкой. Все эти «через знакомого работника оператора сотовой связи пробил биллинг» или «определил вероятность нахождения потеряшки в этих четырех квадратах», «нашли спонсора, купившего оборудования на несколько миллионов» продолжают выглядеть волшебством, даже если о них рассказывается на протяжении двух сотен страниц. Дух поисковых отрядов передан, но институты не описаны, а, как мы помним из старика Гегеля, конкретное выражение всякого «духа» есть не что иное, как механизм работы институтов, где он витает. Хотя, конечно, книга и не заявлена как учебник по поиску пропавших людей, эта проблема фокусов без разоблачений весьма симптоматична для туманного жанра «нон-фикшн» — вроде бы ты должен что-то узнать из книги о реальном мире, а вроде как ничего конкретного тебе не обещали.

В остальных фрагментах книги, посвященных быту и личным взаимоотношениям поисковиков, на читателя льется неистощимый поток матерной брани, спермы, виски и пива — что бывает очень даже приятно, но с точки зрения функциональности текста вызывает большие вопросы. Понятно, что поисковики тоже люди и в полухудожественной книге было бы нечестно игнорировать существенные (для них) стороны жизни. Понятно, что в организациях, безвозмездно требующих воловьей силы добровольцев, публика собирается специфическая. И все же объем текста, отведенный Штапичем под алкогольно-сексуальные перипетии, тянет уже на небольшой грязнореалистический роман, лучшие образцы которого автору все равно не переплюнуть. Поисковые отряды заслуживают своего первого света софитов. Сексуальные перверсии и алкоголизм уже в прошлом веке получили его сполна. Следовательно, сексуальные перверсии и алкоголизм наших современников, на публике появляющихся лишь в роли неутомимых спасателей сбежавших детей и заблудившихся грибников, тоже заслуживают этого света, но лишь наполовину. Поэтому условно бытовая часть книги, увы, проседает, предполагая занимательным то, что уже изучено вдоль и поперек, лишь потому, что разворачивается в новых декорациях.

Правда, тут нельзя не отдать должное автору: смакуя свои сомнительные похождения, он и не пытается скрыть откровенно потребительское отношение к подругам и сексуальным партнеркам и не бравирует своим мачизмом. Если это было сделано, чтобы сперва обнаружить перед читателями, что волонтеры не святые, а затем подчеркнуть: они даже бывают сволочами и тем не менее продолжают спасать людей — то раздувшаяся панк-эпопея отчасти оказывается все же оправданной.

Хотя обе эти части — поисковая деятельность отряда и бытовуха его членов — специально набраны разными шрифтами, зачастую они вполне гармонично сливаются. Не только потому что оба элемента в действительности тесно переплетены, но и за счет склеивания их языком — залихватским, нарочито разговорным, даже площадным, но ни капли не нарочитым. И в описании технических моментов поисковой операций он кажется уместным — как ругань увлеченного ремонтом автомеханика. Приводимый ниже фрагмент, несмотря на его явный уклон в условно панковый полюс романа, может дать хорошее представление об этой слитности:

«Мы прыгаем через бревна, орем в оврагах и заходим довольно далеко, в низинку с болотцем, где, как я предполагаю, и сидит пропавшая. Но пропавшая не откликается.

Тут звонит Сидорова: „Выходите, задачу дам”. Я понимаю, что мы ******** [утомимся] выходить и возвращаться — это крюк в 3 часа ходу. Лучше пойти поглубже, вдруг потеряшка зашла за сраное болотце. Поэтому я вру Сидоровой, что мы выходим, — и мы с Корхонен идем еще глубже в лес. И уже через 10 минут слышим отклик — наша потеряха найдена.

Через 2 часа мы курим на опушке, довольные собой. Оса звонит узнать, как дела. Дела у нас отлично.

Мы садимся в машину — и я предлагаю ********* [предаться разврату].

— В жопу хочу, — отвечает Корхонен.

Я пишу Осе: „Выспимся и поедем, чет рубит”. Оса, конечно, не верит.

В 4 утра мы были в городе. К 5 уже нажрались как свиньи. Даже не помню, успели ли мы потрахаться.

Но в 11 утра была обучалка, и мы (я — как лектор, Корхонен — как студент, записавшийся заранее), всё еще пьяные, отправились на место.

Я дышал перегаром, орал матом и только что не блевал на учеников. В общем, сильно перебарщивал с подачей. И мне всё это дерьмо сошло с рук. Я уже не понимал, как. Люди все равно отзывались об обучалке нормально, Оса все равно приняла домой».

Фото: lizaalert.org
 

Все сказанное мы могли бы обобщить в двух вердиктах. Что касается прагматики текста, книга хотя и может разгневать людей, стремящихся окружить деятельность НКО бетонным забором беззаветного благочестия, за который нужно забрасывать котлеты денег, всех остальных она все-таки скорее способна вдохновить на борьбу с социальными язвами, нежели разочаровать. Что же до изящного искусства, то «Плейлист волонтера» — добротная молодежная беллетристика, удачно встраивающаяся в традиции контркультурной прозы, но нисколько их не развивающей.

Однако выносить два вердикта одной книге, механически разделяя ее единый текст на две функции, было бы неверно. И здесь мы возвращаемся к поставленной в начале рецензии проблеме жанрового определения. Подходящего слова для подобной литературы у нас нет, однако некий вектор ее движения угадывается: обратить силу литературного слова на мир действительный, мир конкретно-исторических форм общественных отношений, их узловых точек и конфликтов. Иными словами, нон-фикшн в своих лучших проявлениях (к которым «Плейлист волонтера» не принадлежит, но указывает путь) обещает стать реалистической литературой в классическом смысле этого слова.