Анатолий Воронин. Война и мир: дипломаты и журналисты в Москве летом и осенью 1941-го. Неприкосновенный запас, 2021/3 (137). М.: Новое литературное обозрение
В воздухе пахнет грозой...
Немецкие дипломаты в июне не только не скрывали, что война скоро начнется, но и охотно делились «точными» датами ее начала. Правда, в дипломатических кругах их словам не очень доверяли. Так, во время приема в итальянском представительстве советник германского посольства Гебхарт фон Вальтер*Гебхарт фон Вальтер (1902—1982) считался куратором немецкой шпионской работы в СССР; кроме того, есть авторы — например, Теодор Гладков в книге «Спецагент № 1. Неизвестный Николай Кузнецов» (М.: Алгоритм, 2017), — утверждающие, что одновременно он был агентом американской разведки. В 1966–1968 годах фон Вальтер работал послом ФРГ в СССР. дружески предупредил Элис-Леон Моатс*Американка Элис-Леон (Алиса) Моатс русскому читателю вовсе не известна. Дочь богатых родителей, Моатс много путешествовала, заводя знакомства в совершенно разных кругах. В 1933 году она выпустила книгу «Приличная девушка не сквернословит», которую сама называла сатирическими советами по этикету для молодых дам, выходящих в свет. Итогом поездки в СССР стала вышедшая в 1943 году книга «Свидание с Марсом вслепую». Отразив жизнь официальной и закулисной Москвы летом и осенью 1941 года, острое перо Моатс не пощадило никого, за исключением разве что самых обычных граждан — если только речь не шла об их манере одеваться., что война начнется 17 июня. В это же время посол Италии размышлял, не стоит ли его жене-американке остаться пока в Японии и не возвращаться в СССР, подождав, как будут развиваться события. Кстати, его линия в этом вопросе оказалась весьма мудрой: вечером 19 июня он официально отправил женщин и детей дипломатов, а также журналиста Сандро Вольта на Белорусский вокзал. Вольта приехал в Россию в мае, чтобы освещать войну между Германией и СССР, но в итоге оказался в «последнем поезде из Москвы», о чем в 1943 году написал одноименную книгу. Самого Россо вместе с оставшимися итальянцами интернируют спустя месяц, 17 июля, через советско-турецкую границу.
Французы-вишисты пребывали в задумчивости: у них вовсю шел ремонт. Только в 1938 году посольство Франции получило новое здание: это был роскошный особняк купца Николая Игумнова на Якиманке (прежде там находился Институт мозга). После того, как в конце апреля 1941 года в советскую столицу прибыл посол Гастон Бержери, работы в посольстве развернулись на полную мощь. Ремонтом руководила супруга посла — в прошлом американо-французская модель Беттина Джонс, работавшая в Париже с модельером Эльзой Скиапарелли и вдохновлявшая самого Сальвадора Дали. Мадам Бержери страстно хотелось поскорее включиться в светскую жизнь Москвы. Мебель для французов поступала из Швеции через Ленинград, где за ее дальнейшей отправкой должен был следить настоятель храма Девы Марии Лурдской, отец Флоран. Последнее распоряжение по переправке мебели пришло ему 24 июня, а через пять дней, 29 июня, Бержери пришлось известить Вышинского, что правительство Виши решило расторгнуть дипломатические отношения с СССР. В конце беседы посол попросил оставить для охраны имущества кого-то из французов, но не получил на это разрешения. После отъезда посольства за зданием присматривала дипломатическая миссия Турции — страны, в которую Бержери впоследствии назначили послом.
Последняя посольская вечеринка — в честь отъезда грека Диамантопулоса и его жены — прошла 18 июня на американской даче в Немчиновке. На следующий день фон Вальтер, только что прибывший из немецкой столицы, извинился перед Моатс за то, что ввел ее в заблуждение относительно начала войны, и сказал, что теперь она точно начнется 21-го числа. Разумеется, ему вновь никто не поверил. Однако после получения известия о том, что любимый боксер фон Вальтера вывезен самолетом в Берлин — это было сочтено «опасным сигналом», — американское и британское посольства начали эвакуацию женщин. Чарльз Тейер вспоминал:
«Нам все-таки удалось усадить леди в самолеты, взявшие курс на Швецию и Персию, и вечером 21 июня все они уже были за пределами страны. И тогда мы „раздавили” бутылку шампанского и пошли спать, а когда проснулись, то обнаружили, что Россия вступила в войну».
Большая сортировка
Около шести утра фон Вальтер нанес визит американскому послу и сообщил, что война, о которой он так долго говорил, началась. За считанный час здание посольства США на Моховой практически опустело: основной персонал переместили в Тарасовку, а одиннадцать клерков посадили на поезд, отправлявшийся во Владивосток. О Моатс посол не вспомнил, но ее разбудил в девять утра Джон Рассел из посольства Великобритании, который позвонил с рекомендацией срочно покинуть «Метрополь». Она сразу же начала собирать чемодан и к моменту выступления по радио Молотова, объявлявшего о нападении Германии, была готова к переезду.
Ситуация, таким образом, решительно изменилась. Сталину срочно понадобились друзья, и теперь его дипломаты пытались выказать свое расположение капиталистическим странам. О готовности оказать помощь в случае нападения Германии британский министр иностранных дел Иден говорил послу СССР Майскому еще до начала войны. Вечером это подтвердил в своей речи по радио и Уинстон Черчилль. Уже на второй день войны начались обсуждения технических моментов приезда английской миссии в СССР, а 27 июня британского посла Криппса и руководителей миссии уже принимал в Кремле Молотов. Вездесущая Моатс смогла выведать необычные подробности этого визита. Во время перелета в СССР часть летного экипажа вынужденно заменили членами миссии, и им пришлось по очереди побывать в пулеметной турели; единственным, кто знал, как она работает, оказался шоколадный магнат Лоуренс Кэдбери, глава экономической миссии, — но воспользоваться этими знаниями ему, к счастью, не пришлось. А на прием у Молотова, где все были при параде, генерал Мэйсон Макфарлайн пришел в шортах цвета хаки.
Когда англичане или американцы входили в «Коктейль-холл» или ресторан «Арагви», тамошние оркестры начинали играть популярную британскую песенку «Типперери». Филипп Джордан, прибывший в СССР в качестве специального корреспондента «The News Chronicle» в середине июля, задавался вопросом, исполняет ли оркестр лондонского отеля «Савой» «Интернационал», когда в ресторан заходит корреспондент ТАСС. Между тем, пользуясь советским благорасположением, Москву покидали те члены семей находящихся на службе иностранцев, кто прежде был лишен возможности уехать. 17 июля на поезд до Владивостока сели жены американских корреспондентов Роберта Магидова и Германа Хабихта; ранее этим дамам отказывали в выездных визах, а жена Хабихта и вовсе побывала под арестом.
Кризис тем временем ширился, и коммунистическим властям срочно требовался какой-то особо выразительный жест, демонстрирующий всю серьезность намерений в отношении потенциальных союзников. Именно тогда Советский Союз решил освободить из заключения несколько десятков англичан и французов, бежавших из немецкого плена. Дело в том, что и до начала войны через территорию СССР иногда пытались пробраться западные военные, кому посчастливилось бежать из немецких лагерей военнопленных в Западной Европе и добраться до Швеции. Там эти люди при посредничестве США или Великобритании получали транзитные советские визы, поскольку из Стокгольма в 1940—1941 годах можно было отправиться только в СССР: все остальные маршруты блокировали немцы. Некоторым французам право проезда через советские земли предоставлялось в обмен на обещание присоединиться к подразделениям «Свободной Франции» Шарля де Голля, например, в Сирии. (Впрочем, злые языки утверждали, что позже такие беглецы оказывались в основном на территории, контролируемой режимом Виши). Но при этом на советской земле надолго задерживались представители второй, менее удачливой, группы беглых пленных, которые с помощью польского Сопротивления пробирались к германо-советской границе не с севера, а с востока. Этот рубеж был под многопудовым замком: вдоль него тянулись два ряда колючей проволоки — немецкая, которую регулярно, раз в десять минут, проверял патруль, и советская, которая охранялась «секретами» пограничников. Люди, сумевшие преодолеть немецкую сторону незамеченными, на советской стороне зачастую попадали под обстрел «зеленых фуражек». Некоторые из них погибали, но и выжившим приходилось не сладко: на советской территории их арестовывали — именно эту группу теперь и решили освободить. Поначалу беглецов собирали в Бутырской тюрьме в Москве, а с февраля 1941 года переводили в Козельский лагерь НКВД, где они содержались в полной изоляции от «поляков и местного населения».
Это было место с мрачной историей: до беглых западных военных там квартировали польские старшие офицеры и генералы, к тому моменту уже лежавшие в Катыни. (В 1941 году, однако, тут еще оставались польские низшие чины и полицейские, интернированные в 1939-м Литвой и попавшие в руки НКВД только накануне войны). Интернированные англичане, французы и бельгийцы, всего 44 человека, содержались в хороших условиях. У них был биллиард, они могли играть в волейбол, баскетбол или шахматы. Соответствующие посольства вообще не знали об их существовании, а с началом войны Козельский лагерь эвакуировали в глубь страны, переведя его в Вологодскую область. Прямо накануне этой эвакуации конвой, прибывший из Москвы, забрал и увез британских граждан, а 9 июля по распоряжению Вышинского четырнадцать англичан официально были переданы представителям английского посольства. Возвращение, впрочем, коснулось не всех: в ходе следствия у органов возникли какие-то дополнительные вопросы к нескольким беглецам — и их освободили только в августе, после неоднократных требований посла Великобритании. В прессе историю было решено не освещать.
Довольно скоро подошел черед уезжать представителям тех стран, которые оказались в состоянии войны с СССР. Первыми заперли в стенах посольства дипломатов и граждан Германии, которых позже вывезли в окрестности Костромы, где они дожидались отправки в Турцию. В отличие от немцев, послы Румынии и Италии не получили никаких инструкций и буквально надоедали Вышинскому: им-то, мол, что делать? Французы же после объявления о разрыве дипломатических отношений с СССР оказались изолированными в своем недоделанном особняке на Якиманке. Сотрудник британского посольства Гарольд Элвин, проезжавший мимо на троллейбусе, увидел их во дворе миссии: чуть ли не прижимаясь лицами к чугунной ограде, они молча взирали на недосягаемую летнюю Москву. Из посольства удалось вырваться только священнику Леопольду Брауну и журналисту агентства «Havas» Жану Шампенуа. Священник был американским гражданином, но в силу традиции жил на территории французского посольства. Он заранее предвидел неприятности и поэтому перевез часть своих вещей в пустующую квартиру американского военного атташе, а личный автомобиль вывел «из-за ограды посольства и поставил на улице рядом с церковью Иоанна Воина напротив посольства». Однако Брауну все-таки пришлось провести три дня взаперти вместе с французами, после чего он был вывезен из посольства сотрудниками НКВД — без права вернуться назад.
С Шампенуа все складывалось еще более причудливо. Когда Бержери объявил о разрыве отношений с СССР, Шампенуа вышел из строя и сказал: «Я перехожу на сторону русских». «Тогда вы должны покинуть посольство», — заявил ему посол. «Я давно был должен сделать это», — выкрикнул в ответ журналист и хлопнул дверью. В итоге Шампенуа надолго остался в Москве. Он подружился с Ильей Эренбургом, который писал о французе следующее:
«После войны он попробовал вернуться на родину, но оказалось, что он привязался к Москве. Он умеет по-русски выпить, по-русски проговорить полночи обо всем и ни о чем, о вздоре и о самом главном. Это человек, лишенный и честолюбия, и житейской смекалки, в минуту душевной нежности он балагурит или ругается, пишет стихи — для себя, нигде их не печатает».
Француз проработал в издательстве «Прогресс», занимаясь переводами с русского на французский, вплоть до 1980-х.
Первое время к французам пускали гостей из других посольств, но вскоре это прекратилось. Возможно, последними посетителями стали англичане Гарольд Элвин и его коллега, зашедшие проведать оказавшихся в заточении. Когда они общались во дворе посольства, пронеслась весть, что доступ на территорию миссии вот-вот закроют наглухо:
«Французы напали на нас со всех сторон, умоляя вернуть „в мир живых” одолженные ранее вещи, книги и деньги. Мне вручили „Семь столпов мудрости” для Джона Рассела, „Ночи Декамерона” для китайского военного корреспондента, безделушки для девушки из Москвы, 15 тысяч рублей для друзей от друзей, мелкие долги и 10 тысяч рублей для шведского дипломата, который должен был сохранить их для какого-то француза. Мы вышли из посольства с раздувшимися карманами».
Территория посольства опустела в конце июля, когда французов отвезли на Курский вокзал, чтобы отправить в Турцию для обмена на советских дипломатов.
«Накануне их отъезда произошла ужасная трагедия. Две дамы, жены французских дипломатов, ехали по железной дороге в Иран во время разрыва дипломатических отношений между Виши и Москвой. Их обеих прямо в поезде арестовали агенты НКВД и доставили под конвоем в столицу, их личные вещи тщательно досматривали. Один из агентов решил взять что-то из этих вещей, сказав, что это подойдет его жене. Одна из дам от этой реплики впала в состояние аффекта и потеряла рассудок, в ночь перед запланированной эвакуацией она выпрыгнула с третьего этажа дома, переломав все кости».
Мужу несчастной позволили остаться в Москве в посольстве под охраной, а его жена провела два месяца в больнице и скончалась в начале октября 1941 года. Отпевание и погребение провел отец Браун. Вдовец прибыл на траурную церемонию под конвоем НКВД.